Леди и лорд
Шрифт:
Он не глядел по сторонам, устремив взор прямо перед собой. Там, впереди, в роскошном убранстве новобрачной у алтаря стояла Элизабет. И когда он наконец поравнялся с ней, то остановился и спросил:
— Тебе не кажется, что ты должна была сообщить мне о ребенке?
— Тебе не следует отвечать ему, Элизабет, — вмешался Джордж. Джонни словно только что заметил спутника Элизабет.
— Если вы не возражаете, Болдуин, я хотел бы поговорить с ней с глазу на глаз.
— Но я возражаю!
Не говоря ни слова, Джонни потянулся за мечом.
— Только посмей! — яростно крикнула Элизабет И, увидев, что Джонни на мгновение замешкался,
— Почему Редмонд пропустил тебя внутрь? — спросила она секундой позже, когда Джонни вел ее в боковой придел.
— Потому что я ему нравлюсь, — коротко бросил он, не глядя на Элизабет и не обращая никакого внимания на гостей, не спускавших с них любопытных глаз. — А может, потому, что ему не нравится Джордж Болдуин. Я еще не до конца в этом разобрался.
Внезапно, когда они подошли к стене, он резко остановился и посмотрел женщине в глаза.
— А теперь объясни, почему ты мне ничего не сообщила.
— И не подумаю.
Упрямство, прозвучавшее в голосе Элизабет, заставило его на мгновение растерянно умолкнуть, однако, поскольку семь часов в седле никак не способствовали улучшению настроения, Джонни продолжал допытываться низким и нетерпеливым голосом:
— Значит, ты собралась за него замуж с моим ребенком внутри?
— Я полагала, это не играет роли, — пренебрежительно ответила Элизабет, чувствуя, как нарастает ее нервное напряжение. — Тебе-то какая разница? Подумаешь, велика важность, еще один ребенок вдобавок ко всем остальным, которых ты и знать не знаешь.
С обнаженными нервами, кипя от ярости, Джонни хотел пощечиной сбить с ее лица это презрительное выражение. Раздувая ноздри от гнева, он уже приготовился что-то сказать, однако в последний момент все же укротил душившую его злость и проговорил глухим голосом:
— Нет, это не так. Ты должна была мне сообщить.
— Для чего? Скажи мне, ради Бога. Ты готов жениться на мне только в том случае, если я ношу твоего ребенка, а иначе — никогда?
— А ты хотела, чтобы моего ребенка воспитывал другой мужчина? — огрызнулся он в ответ.
— Разве несколько других этим не занимаются?
— Я говорю именно об этом ребенке, черт побери! — разъярился Джонни. В данном случае не могло быть никаких сомнений в его отцовстве. Ребенок, которого носила под сердцем Элизабет, был его, и это многое меняло.
— Ты пьян, — презрительно бросила Элизабет, уловив исходивший от него запах бренди. — Завтра ты проспишься и сам будешь удивляться, что за пьяная причуда занесла тебя в такую даль.
— Я не пил в течение последних семи часов, — процедил Джонни сквозь сжатые зубы. — Я отвратительно трезв и требую ответа на поставленный мною вопрос. — Он прижал Элизабет к шершавому камню церковной стены и продолжал свистящим шепотом: — А теперь, мадам, извольте отвечать.
— А может, это вовсе не твой ребенок?
— Неудачная попытка, Битси, попробуй еще разок. О том, что отец твоего ребенка именно я, знают даже слуги, даже возчики — да все кругом, кроме разве что меня самого.
— Я не хочу быть нужной тебе только потому, что в моем животе — твой ребенок. Хотя бы это ты можешь понять? — От гнева и обиды губы Элизабет сжались в тонкую линию.
— Коли ты любишь простые объяснения, — горячо ответил Джонни, — то я просто не хочу, чтобы ты выходила замуж за Джорджа Болдуина.
— А стал бы ты против этого возражать,
если бы я не носила твоего ребенка?Джонни не ответил, и за это Элизабет почти возненавидела его.
— Ну вот… — очень тихо подытожила она. — Мне очень жаль, что ты приехал в такую даль совершенно бесцельно.
— Значит, ты просто не поняла моей цели. Мы уезжаем домой в Голдихаус.
— Редмонд этого не допустит.
Про себя Джонни с удовольствием отметил, что о Джордже Болдуине она не обмолвилась ни словом.
— Почему бы нам не спросить об этом у него самого, — предложил он, вытягивая Элизабет из тени к двери под лестницей, которой пользовались лишь монахи. Через несколько секунд в глаза им ударил солнечный свет. Они оказались на улице между двумя отрядами вооруженных людей.
— Я забираю ее обратно в Голдихаус, — заявил Джонни Редмонду, — Есть ли у вас какие-либо возражения, которые не могут быть разрешены? — Он оценивающе оглядел собравшееся на площади войско. — Скажем, четырьмя или пятью сотнями людей?
— Я не хочу никуда ехать! — крикнула Элизабет.
Редмонд бросил быстрый взгляд на Джонни и недоуменно вздернул бровь.
— Вы что, лишились своего серебряного языка, Равенсби?
Джонни лишь раздраженно передернул плечами. Он был сердит так же, как и невеста, и, подобно ей, окончательно запутался в самом себе.
— Даю вам две недели, Равенсби, чтобы вы разобрались между собой. После этого я за ней приеду.
Элизабет устремила ошеломленный, неверяший взгляд на начальника своей охраны.
— Иуда! — воскликнула она. — Вы сговорились, а я выступаю пешкой в какой-то вашей гнусной игре.
— Для вас это будет испытанием, Равенсби, — отчеканил Редмонд, не сводя с Джонни пристального взгляда. — А вам, Элизабет, необязательно оставаться там все эти две недели. Если он не выдержит испытания, вы можете вернуться раньше и выйти за Джорджа Болдуина.
— А может, и мне будет предоставлено слово? — не веря своим ушам, вставила Элизабет.
— Через две недели.
— Черт бы тебя побрал, Редмонд! Когда ты успел превратиться из охранника в моего ангела-хранителя?
«Сегодня утром, когда увидел вас плачущей перед отъездом в церковь», — хотелось сказать тому, но он не желал снабжать Равенсби дополнительными козырями против своей хозяйки и потому ограничился извинением:
— Если через две недели вы сочтете нужным меня уволить, то сделайте это, миледи, — поклонившись Элизабет, спокойно произнес он и подсадил ее на низкорослую кобылу под дамским седлом, предусмотрительно захваченную Джонни.
Триста мужчин из клана Кэрров пустились в обратный путь, только на сей раз с ними ехала женщина.
После того как кавалькада Кэрров оказалась на территории Шотландии, большая часть мужчин отправилась по домам, оставив лишь небольшой эскорт, который должен был в сохранности доставить Элизабет в Голдихаус. Чтобы не слишком утомлять ее, они пустили лошадей шагом и часто останавливались в придорожных трактирах и гостиницах — передохнуть и освежиться.
Джонни, впрочем, не слезал с коня. Он все еще чувствовал себя слишком напряженно для того, чтобы спокойно и естественно разговаривать с Элизабет, тем более что на них все время были устремлены глаза посторонних. Поэтому каждый раз, когда путники заходили в какое-нибудь заведение, Джонни неизменно оставался снаружи, предоставляя честь развлекать Элизабет Монро, Адаму и Кинмонту.