Леди и война. Пепел моего сердца

Ребенок? Нет.

Карлик, притворяющийся ребенком? Тоже нет.

Он что-то третье.

– Потому что я хорошо прячусь. Ты увидела во мне ребенка. Поверила. А потом и все остальные. Люди всегда видят то, что хотят. Еще люди не боятся тех, кто выглядит слабым. Дети слабы. Удобно.

Я вспомнила первую встречу. Подарок. И робость маленького пажа… желание понравиться… искренность. Признание Кайя, что он не делал мне подарков. И обоюдная уверенность в том, что Магнус вмешался.

А спросить Магнуса забыли.

– В твоем мире… все такие?

Взрослые дети.

– Да. Там мало еды и много холода. Дети должны созревать быстро, чтобы популяция не исчезла. Это называется неотения. Так мне сказали в Хаоте. Им было интересно, что будет, если поместить меня в… непривычные условия. Я не люблю жару. Я к ней не приспособлен.

Разложив на колене берет, Юго трет ладошкой ткань, пытаясь избавить ее от грязи. Морщится. Вздыхает горестно. Так действовал бы Майло.

– Ты поэтому сбежал?

– Нет. Я привык. Но мир тянул обратно. Это причиняло боль. Хаот обещал, что, если я сумею удержаться, боль уйдет. Солгали. Боль мешала использовать силу, и Хаот собрался меня… запечатать. Лишить способностей. Лишить разума. Сделать… карто или кем-то вроде. Не живым. Тогда я сбежал. Вернулся домой и понял, что не могу там жить. И не могу жить в другом месте. Пока не попал сюда. Здесь я не слышу зов, и зима у вас красивая. Зиму я люблю…

Снова разговор обрывается. Я изучаю Юго. Он, убедившись, что вернуть берету былую красоту не выйдет, – карету. Осматривает тщательно, каждый сантиметр. И эта его скрупулезность внушает безумную надежду: сбежим.

Куда? Не знаю. Но если втроем… телохранитель на грани психоза, ликвидатор и наша светлость. Чудесная подобралась компания.

Закончив осмотр – тайных дверей не обнаружено, – Юго усаживается на пол и скрещивает ноги. Он достает из карманов предметы, весьма странные на первый взгляд. Тонкую тростниковую дудочку, которую прикладывает к губам, дует, но та не издает ни звука и отправляется влево.

– Знаете, мне всегда была непонятна в людях эта маниакальная привязанность к особям противоположного пола.

…округлый камень с дыркой, вроде того, подаренного Тиссе, но все-таки иной. Этот камень на мгновение становится прозрачным, желтым, но тут же крошится. Его место рядом с дудочкой.

– Это делает вас слабыми. Зависимыми. Посмотри на него.

Длинная трехгранная игла – направо. И черный футляр с мертвыми жуками.

– Вместо того чтобы найти женщину и спариться с ней, а потом уйти, оставив достаточно еды для нее и потомства, он к ней привязывается.

И предает, пытаясь сохранить мир людям, которых считает недостойными мира и вообще доброго слова. Нелогично. И мучительно.

Шелковую ленточку с тремя бантиками – налево. Складной нож – направо. Склянку с куском темноты туда же. И серебряный портсигар, который Юго открывает, демонстрируя желтоватые иголки, на первый взгляд совершенно безопасные.

– Или вот твой муж… ты… вы все оружие друг против друга. В моем мире все проще.

Карманы Юго бездонны, но, кроме ножа и иглы, я не вижу ничего, хотя бы отдаленно напоминающее оружие. С другой стороны, что я знаю о наемных убийцах?

Стреляет он метко.

– Но иногда мне кажется, что я упускаю из виду что-то важное.

Две монеты прилипают к пальцам и сталкиваются. Протяжный звон. Такой тяжелый.

– Спите, леди. – Юго вновь переходит на «вы». – Вам следует беречь силы.

– Ты… – Вдруг я вспоминаю Мюрича. И служанку, едва не проспавшую мое убийство. Сказку о свирели, которая насылает волшебный сон. – Ты можешь им сыграть?

И мы просто уйдем.

– Нет, – отвечает Юго, вновь сталкивая монеты. – Магии во мне капля осталась… и вещи все высушил.

Он говорит о темнолицем магистре с каменными глазами.

– На вас вот хватит. А больше – нет. Спите…

Монеты вызванивают мелодию. Колыбельную.

И я, кажется, слышу мамин голос. Я ведь помню, как она пела… редко, правда. И слов не различить. Но все равно закрываю глаза, не желая, чтобы песня оборвалась.

Магия?

Пускай. Мне и вправду отдохнуть не мешает, раз уж больше заняться нечем.

Стоило закрыть глаза, и внутренняя пустота заполнялась огненными кошками. Они просачивались сквозь стены кареты, ложились на колени, выпускали когти и драли кожу.

А боли не было.

Сержант ждал, ждал, а ее все не было. Он с каким-то отвлеченным интересом смотрел, как кошки снимают пласт за пластом кожу, мышцы и краем сознания отдавал себе отчет, что происходящее это не сон.

Или же он сошел с ума, не медленно, как брат, а в одночасье.

– Брысь, пошли! – сказал Сержант, пытаясь ухватить кошку за шкирку. Пламя затрещало и опалило руку, но опять же ничего не почувствовал.

А кошка вдруг убрала когти и замурлыкала. У нее были узкие нарисованные глаза темно-карего цвета. Не глаза – переспелая вишня.

Та, что сгорела вместе с дворцом.

Наверное, теперь кошки станут приходить часто. И Сержант вспомнит, как уживаться с ними. Положив кошку на колени, он провел по искристой шерсти рукой.

– Будем играть?

Кошка сощурилась, не спеша отвечать. Та же женщина, только четвероногая. Но от этой у Сержанта избавиться не выйдет. Он и не хочет. Должно же остаться хоть что-то?

А раны заживут.

На нем всегда быстро заживало.

…кровь лучше отходит в холодной воде. Положить на один камень, тереть другим. Потом отжать, стараясь не разорвать ткань, и натянуть еще сырую, липнущую к телу. Сразу становится холодно, но Дар не идет к костру, держится поодаль.

Эти люди – чужие.

Дар убил бы их, если бы смог. Но у него больше нет оружия, а люди за своим следят. Хотя на берегу реки хватает камней, и Дар нашел один, тяжелый и острый. Удобный. Осталось выбрать жертву.

И, присев на краю темноты, он разглядывает людей.

У того, который правил телегой, нет имени. Все зовут его Сержантом, а он отзывается. Он крупный и седой, носит бороду, усы, а волосы в косу заплетает.

Без оружия.

Но ему, наверное, и не нужно. Каждый кулак – с голову Дара.

Значит, нельзя под кулаки попадать.

А лучше выбрать кого-нибудь другого – все-таки неправильно убивать того, кто тебя кормил.

Над котлом колдует невысокий человечек, какой-то весь округлый, бестолковый. Он излишне суетлив и выглядит беспечным. Однако нет-нет да останавливается его взгляд на кромке леса, на тех кустах, в которых прячется Дар.

И значит, человек не так прост.

Двое других обыкновенны. Воины, как те, которые во дворце… от него, говорят, остались головешки, но Дар не понимает, разве возможно такое? Врут.