Леди и война. Пепел моего сердца

С другой стороны, ему ли советами мешать?

Дату выступления переносили дважды. Высокий Совет не мог решить, кому же поручить командование армией. Желали многие.

Мнения разделились.

Нижняя палата, которая категорически не желала воевать, помалкивала и считала убытки.

Военный поход, еще не начавшись, уже обернулся повышением цен на соль, зерно и черный уголь. Последнего вдруг стало не хватать, что породило слух о закрытии шахт Грира. И цены выросли еще больше. Кому хочется замерзнуть зимой?

Кайя точно знал, что шахтам до закрытия далеко, но… какая разница?

Страх и ярость идут рука об руку.

Незадолго до выступления, которому суждено-таки было состояться, к Кайя явилась делегация в составе шести наиболее почитаемых – или наиболее состоятельных? – членов Совета.

Кэден и Грир. Баллард и Фингол. Нокс, который уже успел слегка поправить семейное состояние, о чем недвусмысленно свидетельствовал новый сюртук и плащ, отороченный соболем. Ноксу было жарко, но он упрямо демонстрировал новообретенное богатство.

Вот только кружевным платком не пот вытирал – обмахивался.

– Ваша светлость, – Саммэрлед поглядывал на Нокса с насмешкой, сам он одевался нарочито просто и красную ленту на рукав нацепил, демонстрируя, что душой сочувствует народу, – рады сообщить вам, что решением Совета вам поручено…

– Боюсь, – перебить его оказалось просто, хватило взгляда, – Совет не вправе что-либо мне поручать.

Поэтому Кормак не явился. Знал результат и не счел нужным тратить время попусту. Вероятно, он был против нынешней затеи. Возможно, позволил возражать… или промолчал и отошел в сторону. Если война унесет пару-тройку бывших союзников, Кормак вздохнет свободней.

– …возглавить объединенное войско… сокрушить мятежников.

Замолчал.

– Каких?

Саммэрлед окончательно растерялся. Он обеими руками сжимал золоченую трость, увенчанную пучком алых перьев. Видимо, эта трость являлась неким символом, который Кайя надлежало принять с благодарностью и ответной речью, которую можно будет цитировать.

Они и вправду настолько глупы?

Вероятно. Слишком умный союзник столь же опасен, как и дурак. Но с дураками Кормак привык управляться. И сейчас, отделив себя от них, заранее сохранил руки чистыми.

– Север, ваша светлость. Они отказываются подчиняться, – подал голос Грир.

– Кому?

– Совету.

– Это их право. Бароны Севера не нарушили ни одной из клятв, данных мне…

В отличие от них, твердящих о собственной исключительной преданности.

– …что же касается Совета, то его затруднения меня не волнуют.

Кайя вернулся к книге. Все-таки освободившееся время следовало использовать максимально эффективно. Правда, из-за блока прочитанное усваивалось туго. Порой не усваивалось вовсе. И, открывая новую книгу – система безропотно реализовывала запросы, – Кайя понимал, что уже читал ее, но не помнит ничего из прочитанного.

Армия таки выступила в последнюю неделю лета.

Три сотни рыцарей. Пять тысяч пехоты. Сотня наемников. Обоз. Фуражиры.

Кайя было интересно, сколько дойдет. И сколько – вернется. Предполагал, что немного.

К концу лета стало хуже.

В город пришла настоящая жара. Ничего необычного в данном явлении не было – каждый год солнце, точно стремясь отсрочить приход осени, раскаляло старые камни. Вода во рву зацветала, и сам он, и каналы, и даже узкая полоса вдоль берега заполнялись вязкой зеленой жижей. От нее исходила вонь столь нестерпимая, что чистильщики и золотари наотрез отказывались приближаться к канавам. Крысы и те бежали прочь.

В последний месяц лета город закрывал окна и двери, пустел – люди стремились не покидать жилища без особой на то надобности. В верхних кварталах жгли благовония, которые украшали смрад тонкими нотами сандала и амбры. Придворные дамы затыкали носы ароматическими шариками… кавалеры не отставали.

Кайя становилось хуже.

Волна катила за волной, словно разогретую тушу города вдруг схватила судорога. Он глотал. Терпел. И понимал, что вот-вот сорвется.

Тоска вернулась. Кайя кружил по комнате. Звал. Понимал, что зов останется без ответа, но не умел себя остановить. Тоска выматывала сильнее боли. Он увяз в ней, как в песчаной топи, и сколько бы ни пытался выбраться, лишь глубже тонул. Кайя ощущал этот песок на губах. В легких. В глазах, забившимся под веки, расцарапывающим склеру, вызывающим безумное желание ответить ударом на удар.

Сдерживался на грани слепоты и почти оглохнув от собственного крика, которого, к счастью, никто не слышал.

Кормак появился в пятницу, и если не поленился подняться на вершину Кривой башни – после смерти Хендерсона Кайя заблокировал подъемник, – то дело и вправду было важным.

На крыше становилось немного легче. Кайя вытащил кресло и ковер, не для себя – для кота, который составлял компанию не столько Кайя, сколько голубям, которые слетались во множестве. Впрочем, ковер был достаточно большим, чтобы хватило места для обоих.

– Я не помешал вашему отдыху? – Кормак остановился шагах в пяти. Но тень его, слишком длинная тень для такого невысокого человека, вытянулась, словно желая перерезать Башню пополам.

Или выглянуть за край.

Кайя выглянул.

Море. Скалы. Солнце. Ничего нового.

А Кормак занял кресло, сел свободно и трость положил на колени. Гладит дерево, точно оно живое…

– Вы действительно вознамерились наказать всех.

Это не вопрос – утверждение, с которым Кайя не собирался спорить. Не был уверен, что сумеет. Но вдруг понял, что ненависть – тоже источник сил. Песок на глазах растаял.

– Готов признать, что у вас, вероятно, хватит терпения довести задуманное до конца. Но что будет потом?

Кайя сел и потянулся.

Зевнул, убеждаясь, что лицевые мышцы все еще подчиняются ему. А сны в последнее время были… странными. Не мучительными, но и не дающими отдыха. Волны пробивались и в забытье, но там шум прибоя не раздражал, скорее обессиливал.

По пробуждении не хотелось вставать с постели.

И Кайя часами лежал, разглядывая потолок или стену.

Но все же вставал. Заставлял себя умыться. Одевался.

Ел, если случалось обнаружить в пределах досягаемости еду.

Поднимался наверх.

Слушал город.

Воевал с собой.

– Я не говорю о том, что будет со страной. Вы о себе подумали? О том, во что превратитесь? Вы целенаправленно сводите себя с ума. А вернуться сумеете?

Кайя не знал. Иногда казалось, что сумеет. Чаще – нет. И в любом случае выбор был сделан.

– Или думаете, что Изольда примет чудовище?

– Не знаю. Но я спрошу.

Если получится. Кормак хмурится, и тень его все-таки вползает на зубцы башни.