Леди из Миссалонги

— Из семьи. Кажется, я это хотела сказать? — поправила себя Аурелия. — Ах, это совершенно мне недоступно, бизнес для меня все равно, что китайская грамота.

— Уилли мне ничего об этом не говорил.

— Он мог и не знать, дорогая. Ведь он пока еще имеет мало отношения к компании, не правда ли? Кроме того, ведь он только что закончил университет.

Алисии надоело это скучное обсуждение, и она, фыркнув, пошла отдавать распоряжения дворецкому на предмет того, что встречать гостей допущена только прислуга женского пола, поскольку прием был исключительно для дам.

Друсилла, конечно же, пришла и привела с собой Мисси; а вот бедной Октавии, которой до слез хотелось побывать на приеме, пришлось в самый последний момент остаться, ибо обещанный Аурелией экипаж для дам из Миссалонги так и не был подан. На Друсилле было ее коричневое в рубчик платье, и ей приятно было сознавать, что не приходится раньше времени демонстрировать свой новый наряд. Мисси тоже была одета в свое обычное коричневое льняное платье, а на голове у нее красовалась старая матросская шапочка, которую ее заставляли надевать всякий раз, когда правила требовали того, вот уже в течение пятнадцати лет, и в том числе на каждую воскресную службу. Новые шляпки предназначались на свадьбу, и, увы, были они вовсе не из магазина Ches Chapeau Alicia; заготовки для них были уже куплены в универсальном магазине дядюшки Херберта, а окончательная отделка будет закончена в Миссалонги.

Алисия выглядела потрясающе: на ней было изящное креповое абрикосового цвета платье, отделанное голубовато-лиловой вышивкой и пышной гроздью шелковых голубоватых цветов на плече. Ах, подумала Мисси, если бы я могла хоть раз надеть такое платье! Мне подошел бы этот абрикосовый цвет, я просто уверена! И тот голубоватый оттенок, почти бледно-лиловый, мне тоже был бы к лицу.

На празднество собралось более сотни женщин. Они прохаживались по дому, собирались небольшими кучками; мелькали лица, слышались и обрывки сплетен. А в четыре часа они, как курочки-несушки, чинно расселись в танцзале, где им подали чай; к чаю предлагались ячменные лепешки с джемом и кремом, птифуры, сэндвичи с огурцом, рожки с начинкой из спаржи, эклеры, сдобные булочки с кремом и тающий во рту Наполеон. Даже сорт чая можно было выбрать — Дарджи-Олинь, Эрл Грей, Лапсанг Сучонг или жасминовый.

Женщины фамилии Хэрлингфорд были традиционно светловолосы, традиционно высоки и традиционно не способны вести откровенный разговор. Поглядывая по сторонам и прислушиваясь к их болтовне, Мисси могла сама убедиться в справедливости этих наблюдений. Это был первый случай, когда Мисси оказалась приглашенной на событие такого рода, по-видимому, из-за того, что не пригласить ее было бы просто невежливым, коль скоро на приеме присутствовало множество более дальних родственниц. На воскресных службах эта внушительная масса хэрлингфордовских женщин разбавлялась примерно тем же количеством мужчин — Хэрлингфордов. Но здесь, в танцзале тетушки Аурелии, все это племя, собранное в чистом виде, просто ошеломляло.

Воздух вибрировал от поставленных на нужные места причастий, изысканно состыкованных инфинитивов и множества других словесных деликатесов, уже лет пятьдесят как вышедших из моды. Никто в этом оазисе великолепия и благородства не отваживался изъясняться на более современном языке, все блюли традиции. А еще Мисси заметила, что из всех присутствующих лишь она одна имела темные волосы. Да, мелькнуло несколько мышиных голов (обладательницы седых и почти белых волос вообще не выделялись), но ее черные как смола волосы были словно гора угля на заснеженном поле; теперь ей становилось — понятным настояние матери не снимать шляпку ни при каких обстоятельствах. Очевидно, когда кто-нибудь из Хэрлингфордов выбирал себе пару на стороне, предпочтение отдавалось светловолосому партнеру. Действительно, отец Мисси обладал весьма светлыми волосами, но вот его прадед, по словам Друсиллы, был черным, как какой-нибудь итальяшка.

— Милейшие Августа и Антония, в наших жилах есть и саксонская кровь, — так пела Друсилла сестрам, с которыми довольно редко встречалась.

Аурелия почти все время посвящала леди Билли, которую, не без протестов с ее стороны, на весь вечер оторвали от любимой лошади. Леди Билли сидела за столом с энцефалитно-равнодушным выражением , потому как собственных дочерей у нее не было и женщины ее вообще не интересовали. В целом обе хозяйки дома, и мать и дочь, вызывали у нее чувство брезгливости, а сама перспектива иметь Алисию Маршалл снохой была самым горестным событием в ее жизни. Тот факт, что ей приходится воевать в одиночку, не обескураживал леди Билли, и она открыто протестовала против помолвки Уилли-маленького с его троюродной сестрой Алисией, объявив, что им не суждено бежать в одной упряжке и что породистого приплода этот брак не даст. Сэр Вильям (называемый Билли), однако, деспотически грубо пресек все ее возражения, как, впрочем, он поступал со всяким; дело было в том, что он сам положил глаз на Алисию, и возможность ежедневно лицезреть за обеденным столом ее роскошную льняную головку и милое личико весьма радовала его. Было решено, что новобрачные первое время будут жить вместе с сэром Вильямом и его леди, по крайней мере в течение нескольких месяцев; свадебным подарком сэра Вильяма был превосходный участок земли в десять акров, однако строительство на нем нового дома было еще далеко от завершения.

Мисси, оказавшаяся предоставленной самой себе, оглядывалась в поисках Юны. Она обнаружила тетушку Ливиллу, но Юны нигде не было. Как странно!

— Что-то я не вижу здесь Юны, — сказала она Алисии, когда это восхитительное создание проплывало мимо с веселой и снисходительной улыбкой на устах.

— Кого? — спросила Алисия, останавливаясь.

— Юну, кузину тетушки Ливиллы, — она работает в библиотеке.

— Глупенькая, в Байроне нет никого из Хэрлингфордов с таким именем, — ответила Алисия. За чтением книг ее еще никогда не заставали. И отошла, чтобы вновь распространять вокруг свое величественное сияние таким же тонким слоем, каким намазывают джем на пудинг в частном пансионе.

Тут Мисси все стало понятно. Ну конечно! Юна ведь разведенная! Неслыханный грех! Крышу над головой своей кузине тетушка Ли-вилла предоставить еще могла, но дальше этого ее филантропический инстинкт не простирался, и ввести эту кузину — разведенную кузину — в байроновское общество не позволял. Так что похоже было, что Ливилла решила

и вовсе молчать о существовании Юны. А Юна меж тем сама была для Мисси единственным источником информации; в тех редких случаях, когда, уже после появления Юны, Мисси заставала в библиотеке саму тетушку Ливиллу, та ни разу ни словом не обмолвилась о Юне, и Мисси, побаивавшаяся тетушку Ливиллу, также не упоминала ее имени.

Друсилла, взяв на буксир сестру Корнелию, излишне суетилась.

— Ну, разве не роскошно? — спросила она, обращаясь к Мисси и строя фразу по всем правилам.

— Весьма, — отозвалась Мисси, перебираясь на диван, обнаруженный ею под огромной развесистой пальмой в кадке.

Друсилла с Корнелией, наконец, уселись, умиротворенные, по крайней мере, одним экземпляром каждого из предлагавшихся деликатесов.

— Как мило с ее стороны! Как продуманно! Душечка Алисия!

— без умолку рассыпалась в похвалах Корнелия, считавшая великой привилегией возможность за гроши работать в салоне Алисии. Она и представить себе не могла, насколько цинично Алисия использует ее благодарность и доверие. До этого Корнелия работала у своего брата Херберта, в примерочной, поэтому почва для ее иллюзий все-таки имелась; Херберт был настолько прижимистым, что по сравнению с ним даже Алисия выглядела щедрой. Точно так же, как и Октавия, и с тем же результатом, Корнелия когда-то продала Херберту свой дом вместе с пятью акрами земли, только в ее случае это понадобилось для того, чтобы помочь сестре Джулии расплатиться за чайную, которую Джулия купила у того же Херберта.

— Тише, — выдохнула Друсилла, — Алисия будет говорить.

Алисия, щеки которой пылали, а глаза сверкали, будто обесцвеченный аквамарин, провозгласила имена десяти подружек невесты, кои были встречены восторженными криками и хлопками; главная подружка невесты, не выдержав таких почестей, свалилась в обморок, и пришлось приводить ее в чувство с помощью нюхательной соли. Из слов Алисии следовало, что платья девушек ее свадебной свиты должны быть пяти оттенков розового — от бледно-розового до темно-цикламенового, чтобы с каждой стороны одетой во все белое невесты стояло бы по пяти девушек, платья которых плавно меняли бы цвет от бледно-розового со стороны невесты до насыщенно-розового на дальнем крае.

— Все мы примерно одного роста, все очень светлые и одинакового сложения, — объяснила Алисия. — Думаю, эффект будет замечательным.

— Ну разве не великолепно задумано? — спросила шепотом Корнелия, чьей привилегией было участие в планировании всего хода свадьбы. — А шлейф у ее платья будет кружевной и длиной в двадцать футов.

— Потрясающе, — вздохнула Друсилла, вспоминая, что шлейф ее собственного свадебного платья тоже был кружевным и даже еще длиннее, но решила не говорить об этом.