Леди не движется – 2

— Вы о чем? — переспросил федерал.

— Не о чем, а о ком, — поправил Август. — Хотя и о чем, конечно. О странных предпочтениях разведки и о том, как могут выглядеть сами офицеры-разведчики. Могут казаться старыми бедными китайцами, например. А могут и иначе. Взять хоть моего ассистента… — Август положил руку мне на плечо. — Именно та девушка, о которой только что говорил старший эксперт Крюгер.

У федерала вытянулось лицо.

— Кстати, Крюгер, я рад, что вы подружились, — обронил Август. — И мне нравится ваша идея насчет пары оперов. Непременно воспользуюсь. Тем более что Делла действительно умеет командовать. Да и после работы с ней они уже не будут дубоватыми — она их обучит. И обучит так, как в полицейской академии не смогут.

— Ну я думаю! — согласился Крюгер. — Август, значит, мы договорились? Ну ей-богу, я же живой человек, меня совесть мучает, что… Я рассудком понимаю, что она все умеет. Но я же не могу этого допустить! Вот пусть она пальчиком указывает ребятам, а ребята сделают всю грязную работу — тогда я согласен. Пусть они, а не она по голове получают. Я вообще загодя согласен на полное сотрудничество, и на будущее тоже, мне вообще это очень нравится, потому что в процессе мои сотрудники обучаются, перенимают опыт, но я же хочу, чтобы вы были в безопасности! Оба! Август, вас это тоже касается!

— А вам, — Август весьма дружелюбно, но недвусмысленно навис над федералом, — на будущее. На тот гипотетический случай, если вам еще раз захочется сказать в якобы приватной обстановке — но, конечно, в расчете, что ваше бесценное мнение доведут до моего высокородного слуха, — что мой ассистент имеет сугубо представительскую ценность, никакой иной, и всякий умный человек это понимает. Мой ассистент — капитан тактической разведки. С двумя наградами за мужество, проявленное в бою. В настоящем бою. В котором она работала под шквальным огнем. Вы таких наград ничем не заработаете, просто потому, что их получают за боевой подвиг. Почему этой важной информации нет в ее досье — не ваше собачье дело, у всей федеральной безопасности нос не дорос получить допуск такой степени секретности. Но в следующий раз, когда вам захочется поделиться своим бесценным мнением, — имейте в виду, что мое высокородное мнение о вашей ценности для государства доведут до сведения самых неожиданных по вашему мнению людей. И доведут самые неожиданные для вас люди.

Федерал еще пыжился. Еще старался сохранить лицо. Но едва он собрался с духом что-нибудь ответить — разумеется, с легкой иронией, как и подобает говорить людям самодостаточным с людьми высокородными, — как Хуан Антонио с отчетливым злорадством и уверенным торжеством произнес:

— Есть.

Мы тут же выстроились полукругом за его спиной, и лучше всех устроился, как обычно, Август — за правым плечом, сунув руки в карманы.

— Есть, — повторил Хуан Антонио. — Ай да Васька, ай да сукин сын, все-таки напортачил, — сказал он восхищенно. — Ну не мог ты не напортачить.

— Вот это? — Август перегнулся вперед и ткнул пальцем в кусок кода на главном мониторе.

— Оно самое.

— Я не силен в математике, я вообще-то гуманитарий, но мне казалось, что…

Август излагал свое представление о методах подделки, а Хуан Антонио смотрел на него сначала удивленно, потом с ужасом, наконец — с восторгом. Едва Август вопросительно замолчал, Хуан Антонио со своего чипа демонстративно вызвал представительскую информацию об Августе.

— Скажите, а в каком именно из гуманитарных колледжей учат математике такого уровня? — льстиво-ехидно спросил он. — В криминалистике? Или, может быть, в историко-архивном?

— Наверное, ты не поверишь, — меланхолично заметил Август, — но вообще-то этими знаниями я обязан своему школьному учителю математики. Эдинбуржская классическая школа для мальчиков. В принципе она гуманитарная. Но в частности, я немного знаю и математику тоже.

Хуан Антонио удрученно вздохнул:

— Я понял. Все-все понял. Осознал. Мне надо пахать-пахать-пахать. Зарабатывать-копить-зарабатывать. Потом учиться-учиться-учиться. Лет через десять я переделаю свою биографию — все законно, не так, как Васька, — и впишу в нее романтическую историю. Что я учился в одной хорошей школе, просто хорошая федеральная школа, у нас там тренером был отставной майор специальной разведки Иван Ким, я по части спорта надежд не подавал — да вы на меня только гляньте, какие на фиг надежды! — поэтому сидел на скамейке и болтал с тренером. Потом стал ходить домой на чай к нему. Он жил с женой, детей у них не было, его жена угощала меня вареньем, а мастер Ким загадывал мне математические загадки. В один прекрасный день он спросил, а не хочу ли я заниматься у него дополнительно. Он обучил меня высшей математике, потом я поступил в колледж, да какой-нибудь гуманитарный, или правовой, или даже военный. Но я тоже хочу этак небрежно ввернуть — не силен я в математике, вот разве что школьные знания… И уделать на хрен всех спецов в радиусе парсека. Просто на хрен.

Август похлопал его по плечу:

— Отличная идея — насчет учебы. Так и поступи.

В дальнем углу федерал штамповал мозги Крюгеру.

Занятие абсолютно бессмысленное, непродуктивное и с непредсказуемыми результатами. Я подошла ближе. Федерал негромко втолковывал Крюгеру, что он, специалист с подтвержденной квалификацией, ничего крамольного не увидел. А тут какой-то мальчишка, явно из той же банды, пытается опорочить…

— Да в том-то и дело, что мальчишка, — Крюгер аж зажмурился от горя. Открыл глаза, увидел меня: — Делла, что делать? У меня облажался федерал, а мальчишка с китайского рынка раскрыл аферу! Ну вот как мне это оформлять, а? Я ведь не могу привлечь этого мальчика даже как внештатного консультанта, как независимого эксперта…

Федерал опешил. Ну я ж говорю — результаты непредсказуемы. У Крюгера на самом деле очень понятная личная этика, другое дело, что она совершенно не вяжется с его внешним обликом. И при том, что Крюгер не блещет ни фантазией, ни изяществом, он ухитряется регулярно ставить в тупик самых неожиданных людей.

— Если дело только в том, как это оформить, то способов просто миллион. Самый лучший — вы приписываете математический подвиг любому из инженерного отдела. Для вящей солидности вы даете мне готовое заключение, и я перепроверяю его у действительно независимых экспертов. Скажем, военная контрразведка. Они часто берутся за такие экспертизы. Тогда у нас для суда получается полное обоснование.

Крюгер устало посмотрел на меня:

— Делла, мне ведь еще нужно заплатить этому мальчику. Он сделал работу.

— А вот насчет этого у меня есть замечательная идея. Вам понравится, — пообещала я, взяла Крюгера под локоть и повела в коридор, за дверь, подальше от чутких ушей всех присутствующих.

Крюгеру идея действительно понравилась.

* * *

Неделя. Никаких успехов. В разных округах задержано несколько мулатов, но никто из них не был Князевым. Пальба из зенитной пушки по воробьям.

— Черт, нам надо хоть как-то уточнить, где его искать, — страдал Йен. — Потому что прочесывать толпы по всей Танире — на это армии не хватит.

Мы сидели в кафе — втроем, потому что с утра на мне повис Макс. Йен к нему уже привык и не обращал внимания.

— А куда он любил ходить при жизни? — спросил Макс.

— Туда он не пойдет, — ответила я. — Макс, ну забудь, что человек — дурак. Он умный. Раньше был беспечным, а теперь он еще и пуганый. Причем качественно пуганый.

— И что? Если умный, так у него нет никаких старых привычек?

— Семья отпадает, — сказал Йен. — Семью я на всякий случай отслеживаю. И первую — тоже. Другой родни нет. Клиентуру всю пробил.

— Ладно, — Макс облокотился о стол. — Какие-нибудь его бытовые привычки известны? Машины какой марки предпочитал? Выпивка, курево, предпочтения в еде? Где брал таблетки и какие?

Йен отрицательно покачал головой:

— Машины было две, подержанные, выбирал по доступности, а не марке. Вегетарианец, брал овощи у соседки, таблетки и концентраты — во всех попутных супермаркетах. На себе экономил, а жене покупал только натуральное. Но сейчас жена живет одна и покупает сама. Пил и курил, пока не крестился. Стал ходить в церковь и дурные привычки оставил. В церкви я тоже был, там его с момента «гибели» не видели, ни с кем из общины близких контактов не поддерживал. Ничего нет.