Леди-Солнце
Шрифт:
Филиппа вселяла в нее радужные надежды на будущее, говоря, что уверена: Элинор выйдет замуж только так, как выходила она сама за Эдуарда, — по любви. Она не уставала рассказывать о том, как познакомилась с Эдуардом, как полюбила его с первого взгляда, когда тот появился в их замке, и как боялась, при всей привязанности к сестрам, что выбор королевского посланца падет не на нее, а на кого-то из них.
Элинор здоровела душой. Мрачные предчувствия вовсе оставили ее. Она часто теперь виделась с братом-королем, и жизнь начала приносить ей все больше радости.
С прибытием графини Эно
Король Эдуард повелел устроить торжественный прием, достойный матери королевы, и решил принять участие в различных играх и турнирах, где бы мог показать всем силу и ловкость, а также роскошные наряды, к которым, в отличие от деда, питал немалую склонность. Он знал, что у него привлекательное лицо и красивая фигура, и стремился подчеркнуть прекрасными одеяниями эти достоинства, чем доставлял удовольствие не только самому себе, но и простым людям, когда они видели короля на улицах или ристалищах.
— …Пусть турниры состоятся в разных местах, — говорил он. — В Лондоне и вблизи него. Сначала устроим их в Дартмуте, потом в Степни, а затем, самый грандиозный, — в Чипсайде. Я проеду по лондонским улицам со свитой из пятнадцати рыцарей, и мы станем вызывать на состязание всех, кто решит сразиться с нами.
— О, представляю, какое это будет зрелище! — вскричала Филиппа. — Только, умоляю, будь осторожен!
— Я прикажу соорудить на улицах галереи для зрителей, — говорил Эдуард, — и все смогут наблюдать за поединками.
— Моя мать будет безгранично благодарна тебе за торжественность, с которой ты намерен ее встретить, — произнесла Филиппа, думая в это время о денежных расходах, которые понесет казна от всех этих зрелищ.
Ее не переставала поражать бедность Англии. Она знала о расточительности таких нехороших людей, как Гавестон, Диспенсер, Мортимер. Но почему маленькое графство Эно кажется таким богатым и процветающим по сравнению с огромным английским королевством? Что-то здесь не так и нуждается в переменах… Может быть, она и заговорила бы об этом с королем, но тот был так воодушевлен предстоящими празднествами, так горел от возбуждения, что она ни о чем таком не стала говорить, тем более что мать наверняка прибудет не с пустыми руками.
И вот графиня Эно в Лондоне. Торжественная встреча, слезы радости, долгие объятия. Но им не терпится остаться вдвоем. И, как только это произошло, графиня сказала дочери:
— Дай взглянуть на тебя как следует, дорогое дитя… Твое лицо излучает радость. Похоже, ты и в самом деле так счастлива, как пишешь мне об этом.
— Да, матушка, — заверила ее Филиппа. — Я не выдумала ни одного слова.
— Так я и думала, ты всегда была честна и правдива. Как обрадуется твой отец, когда я расскажу ему об этом. Значит, Эдуард хороший супруг?
— Мне кажется, лучше быть не может! — воскликнула дочь. — Я это поняла в то мгновение, когда впервые увидела его.
— Такое счастье выпадает далеко не всякому, дитя мое…
Они еще долго говорили о благоприятной судьбе Филиппы, а потом мать сказала:
— На континенте идут упорные разговоры о том, что Эдуард претендует на корону Франции.
Неужели это так?— Но он ведь имеет на нее право по линии матери, — ответила Филиппа.
Графиня покачала головой. В глазах у нее была тревога.
— Король Филипп никогда не согласится с этим, — сказала она. — И тогда начнется долгая, изнурительная война.
— Думаю, Эдуард понимает это, — сказала Филиппа и повторила: — Но у него есть все права. Его мать — дочь покойного французского монарха, а он — его внук.
Графиня кивнула.
— Твой отец поддержит вас, если дело дойдет до войны. Но, Боже, как я хочу, чтобы этого не было! То, что можно выиграть, никогда не сравнится с тем, что потеряют обе страны. А разлука? Ты будешь находиться в постоянной разлуке с мужем и с нами… Хотя такова судьба многих королей и королев, — добавила она с грустью.
Филиппе грустить не хотелось.
— Не бойтесь, матушка, — уверенно сказала она. — Эдуард достаточно умен. И он уже вышел из-под влияния матери. Вы не представляете, как он изменился, хотя еще так молод.
— Как его, наверное, тяготит бремя власти! — воскликнула графиня.
— Однако он способен нести его и делает это с честью, — ответила дочь. — Можете не сомневаться.
Мать расцеловала ее раскрасневшиеся щеки.
— Оставим эти разговоры, дитя мое. А где же наш чудо-ребенок? Скорее покажи мне его!
Крошку Эдуарда немедленно принесли, и графиня была безмерно обрадована его видом и тем, какой неподдельный интерес он проявил к бабушке. Говорили они и о делах в Эно, о своей семье. Графиня посетовала, что приходится расставаться с дочерьми:
— Мы остались с Изабеллой, но придет и ее очередь. С отъездом каждой дочери мы с отцом отрываем от сердца его частицу. Однако ничего не поделаешь — это жизненная неизбежность. Мои рассказы отцу о том, что ты нашла истинное счастье, послужат ему огромным утешением…
Вскоре началась череда торжеств, которые должен был венчать турнир в Чипсайде. Там приготовили арену и удобные деревянные крытые галереи с местами для наиболее почетных зрителей.
Филиппа брала с собой Элинор на все празднества, на них присутствовала графиня Эно со свитой, в которой был не слишком молодой, но весьма привлекательный мужчина — граф Рейнольд из Гельдреса во Фландрии. Он был очарован юной невинной девушкой и старался чаще находиться рядом с ней и занимать разговорами. Элинор хотя и стеснялась его внимания, но отнюдь не сторонилась и позволяла развлекать себя.
Филиппа радовалась за нее — никогда раньше не слышала она, чтобы Элинор смеялась так заразительно и беззаботно.
— Бедняжка, — говорила она матери, — у нее такое безрадостное детство. Я иногда чувствую себя виноватой перед ней за то, что была счастлива у себя дома и сейчас здесь, и готова сделать все, что смогу, для ее благополучия.
— Ты всегда была доброй душой, — ласково отвечала мать.
Но Филиппа не случайно затеяла этот разговор.
— По-моему, ей нравится общество Рейнольда, а он восхищен ею. Думаю, Элинор будет с ним спокойно: ведь он настолько старше, что ни о какой любви или замужестве не может быть и речи. Зато она многому может научиться у него. Правда, матушка?