Леди в наручниках

Дженнифер была осуждена на пять лет, а значит, при хорошем поведении она может выйти отсюда через два с половиной года. Но она чувствовала себя так, словно уже просидела здесь всю жизнь. Как она это выдержит?..

Дженнифер всегда была оптимисткой. Она считала, что это качество передалось ей по наследству. И она умела упорно трудиться. Пусть у нее не было больше роскошной квартиры, шелковых ковров, антикварной мебели и мягких нежных простыней, пусть на ее койке грубое одеяло, но им тоже можно укрываться.

«Мне очень повезло, — напомнила себе Дженнифер. — Ведь ни Мовита, ни Мэгги Рафферти никогда не выйдут отсюда». И хотя Дженнифер с удовольствием придушила бы Тома и Дональда, она не собиралась платить за это такую страшную цену — на всю жизнь оказаться за решеткой.

И еще: Дженнифер не хотела бы заниматься своей прежней работой, даже если бы ей разрешили. Мовита и Мэгги совершенно правы: она эгоистка. Работать по шестнадцать часов в день, чтобы покупать себе красивые вещи и замечательно отдыхать в отпуск — и это вся ее жизнь?

В эту долгую бесконечную ночь Дженнифер поняла, что приватизация тюрьмы «ДРУ Интернэшнл» — полностью ее проблема. По какой-то причине судьба поставила перед ней эту задачу.

Дженнифер уже давно не молилась и не знала, верит ли она в бога, о котором говорили ей монашенки, но она верила в высший разум. Она считала, что ситуации, в которые попадают люди, не случайны. К концу этой долгой ночи Дженни была уверена, что ее судьба неразрывно связана с судьбой остальных женщин Дженнингс. За этот месяц она сблизилась с ними больше, чем за все годы работы в «Хадсон, Ван Шаанк и Майклс» со своими коллегами и клиентами.

Дженнифер попыталась поудобнее устроиться на комковатом плоском матраце, прислушиваясь к шагам в коридоре. Она уже умела различать их: сегодня дежурила Маубри, крупная негритянка с тонким голоском и добрым сердцем. Да, вот чего не хватает в Дженнингс — доброты. И миллиона других вещей — от книг для библиотеки до учебных классов. Этот список можно было продолжать бесконечно…

Дженни снова повернулась на другой бок. Она больше не сомневалась, что ей придется отсидеть срок, и в первый раз за все время признала, что это справедливо. Она действительно принимала участие в мошеннических операциях с ценными бумагами. Да, это было обычной практикой на Уолл-стрит. Но из этого не следовало, что она имела право так поступать. И еще постыднее, что она этим гордилась!

Да, это самый большой грех. Она гордилась, что умнее других девушек, что она сумела вырваться из своей среды. Но ведь ее мозги — это подарок судьбы. Как и ее красивые голубые глаза или то богатство, которое получили по наследству ее школьные подруги, за что она их от души презирала. Она получила от природы острый ум, неукротимую энергию — и на что их потратила? На антикварную мебель?..

Лежа на жестком матраце под тонким одеялом, Дженнифер решила не оглядываться назад. У нее всегда была сильная воля, и сейчас она ей понадобится, чтобы помочь себе и другим. Завтра она поговорит с Мовитой и предложит связаться с братьями Рафферти. Пусть считается, что они занимаются слишком рискованными делами, — ей больше незачем беречь свою репутацию.

Дженни улыбнулась в темноте и приступила к тому, что умела делать лучше всего на свете: она начала искать решение финансовой проблемы, стоящей перед ней. Привычное занятие успокоило, и когда тьма в крошечных окнах под потолком начала рассеиваться, она уже крепко спала.

30 МОВИТА УОТСОН

Когда я впервые увидела Шер Макиннери, я решила, что это абсолютно никчемная девица. Но Шер было плевать, что о ней думали. Она никогда не пыталась притвориться другой. Но должна вам сказать: ум ее острее бритвы, уж вы мне поверьте.

Шер — профессиональная воровка. Все, что она видит, это потенциальные цели. Но она не обычная карманница. В свое время она проворачивала потрясающе сложные схемы. Глаза Шер всегда широко открыты. Она всегда начеку, всегда выискивает возможности новых афер.

Когда Шер попала в Дженнингс, она сразу поняла, что ей нужна подруга, и решила украсть мое сердце. Не могу объяснить, как у нее это получилось, но до последнего времени я была этому рада. С ней всегда весело, она в любой момент готова прийти мне на помощь, и я тоже многое могу сделать для нее. Мы обе не плаксы, но если нельзя удержаться, то я предпочитаю плечо Шер. После того как она выйдет отсюда, мне будет очень одиноко.

Эти последние дни перед ее освобождением тяжело мне дались. Честно признаюсь. И Шер это знала. Она пыталась поменьше говорить о предстоящей комиссии и своих планах на будущее. По крайней мере, при мне.

Но после четырех лет взаперти выйти на свободу — это же потрясающее событие! Нельзя не переживать и не волноваться по этому поводу. И остальные — особенно Тереза — говорили, казалось, только об этом.

Вечер после заседания комиссии по досрочному освобождению, которая должна была рассмотреть дело Шер, был нелегким для меня. Я от всей души желала ей удачи. Я неверующая, поэтому я не молилась за нее, но если бы я верила в бога, я бы молилась.

— Ну-ка, посмотрите на мисс Макиннери! — закричала Тереза, когда Шер вернулась с комиссии. — Она выглядит совсем как кошка, которая проглотила канарейку!

Никто не сомневался, что слушание прошло отлично. Шер — прирожденная актриса и могла бы убедить священника, что она девственница. Однако, в отличие от обыкновения, она только пробурчала сквозь зубы:

— Угу.

— Угу? — повторила Тереза. — Шер, да ты же светишься от радости. Если запатентовать выражение твоего лица, то можно стать миллионершей. Ты выглядишь так, словно готова завоевать весь мир.

Но Шер только снова повторила свое «угу».

Я видела, что она не хочет это обсуждать. Но Тереза, которая обожает пришпоривать дохлую лошадь, все не отставала, и я наконец не выдержала:

— Что это за угуканье?

— Теперь так говорят, — объяснила Зуки. — Моя сестра рассказывала, что племянница доводит ее своими «угу» до белого каления. Она так отвечает на все вопросы.

— Звучит по-идиотски, — проворчала я.

Иногда, когда оказывается, что я не в курсе того, как говорят на воле, или не знаю каких-нибудь новых прибамбасов, которыми все давно пользуются, мне становится тошно. Как будто меня выкинули из жизни.

Шер встала и молча вышла. Она старалась не расстраивать меня, но я и так знала, что наши отношения никогда не станут прежними. Это невозможно. Шер уходит отсюда, а я остаюсь здесь навсегда. Когда кто-то из семьи выходит на волю, это трудное время для меня, но никогда еще мне не было так больно.

Решение о ее освобождении было принято, и мы это отпраздновали, но последний ужин с Шер был одновременно радостным и горьким. Тереза пыталась шутить, говорила что-то о Тайной вечере, но смех был принужденным, а улыбки — грустными. Утром Шер выходила на волю. Для нее наступали новые, счастливые дни. Никто не знал, что говорить. Шер не могла не радоваться, а мы не могли не завидовать ей и не грустить о потере подруги. Такой конфликт эмоций трудно выразить словами.