Леди в саване

Но так ли? А как же моя Леди в саване? Однако не следует думать о ней здесь, в галерее. Любовь и война — несоединимы, их нельзя смешивать, если до этого дошло. Мне надлежит быть мудрым; и если будет в каком-то смысле трудно, я не должен подавать виду.

Но одно несомненно: что-то назревает, и это, наверное, столкновение с турками. Из сказанного владыкой на сходке можно заключить, что они намерены атаковать синегорцев. Если так, то нам надо подготовиться, и возможно, я смогу быть полезен здесь. Необходимо организовать наше воинство, у нас должен быть какой-то способ поддерживать связь. В этой стране, где нет ни дорог, ни железнодорожных путей, ни телеграфа, мы должны установить некую систему сигнализации. С этогоя сразу могу и начать. Я разработаю код или же приспособлю уже использованный мною ранее в иных обстоятельствах. На верхушке замка установлю маяк, который можно будет видеть отовсюду с большого расстояния. Обучу несколько человек умению подавать сигналы. А тогда — если будет потребность — я смогу доказать горцам, что я из тех, кто достоин жить в их сердцах…

Вся эта деятельность, возможно, успокоит во мне боль иного рода. Поможет, по крайней мере, занять мысли на то время, пока я дождусь следующего посещения моей Леди в саване.

Дневник Руперта. Продолжение

мая 18-го, 1907

Две прошедшие недели были хлопотными, и возможно, они окажутся важными по своим последствиям — время покажет. Я всерьез думаю, что эти две недели позволили мне занять новое место среди синегорцев, но, конечно же, среди тех, кто живет в этой части страны. Я уже не вызываю у них подозрения, и это немало, хотя они еще не облекли меня своим доверием. Полагаю, это когда-нибудь произойдет, но незачем пытаться подталкивать их. Насколько я могу судить, они уже готовы использовать меня в своих целях. Охотно приняли идею сигнализации и жаждут потренироваться ничуть не меньше, чем я жажду обучить их. Это может доставить им (я думаю, действительно по-своему доставит) удовольствие. Все они прирожденные воины. И совместная проба сил отвечает их желаниям и служит повышению их боеготовности. Думаю, я могу понять ход их мыслей и те идеи национальной политики, которые стоят за этими соображениями. Во всем, что мы вместе испробовали, они доказывают, что неодолимы. От их воли зависит, принять ли предлагаемое мною, иными словами, они не опасаются возможности давления и руководства с моей стороны. Таким образом, пока они держат в секрете от меня свою политическую стратегию и ближайшие цели, я бессилен причинить им вред, но могуоказать услугу в случае необходимости. Учитывая все сказанное, это много. Они уже видят во мне личность, а не просто человека из толпы. И я абсолютно уверен, что им импонирует моя личная bona fides. [97] Ну да, политика, политическая ситуация сыграла роль в том, что я приближен к ним.

97

Честность (лат.).

Однако политика — вещь временная. Это замечательный народ, но если бы они знали немного больше того, что знают, они бы понимали, что нет мудрее политики, чем доверие. Но я должен контролировать себя и не судить их строго. Бедняги! Тысячу лет подверженные турецкой агрессии, вынужденные противостоять силе и обману, конечно же, они будут недоверчивыми. И все прочие страны, с которыми они вступали в какие-то отношения, — за исключением моей родины — обманывали или предавали их. Тем не менее они прекрасные солдаты, и вскоре мы сформируем армию, с которой нельзя будет не считаться. Если бы я смог заручиться их доверием, я бы попросил сэра Колина приехать сюда. Он был бы превосходным главнокомандующим. Его прекрасное знание военного дела и способности тактика очень пригодились бы здесь. Я загораюсь при мысли о том, какую армию он бы создал из этого великолепного материала, армию, особо обученную для ведения боевых действий в условиях Синегории. Если я, всего лишь любитель, имеющий опыт одной только организации дикарей самого свирепого нрава, сумел сплотить синегорцев, отдельных воинов со своим индивидуальным стилем ведения боя, сумел объединить в некое целое, то великий полководец, такой, как Макелпи, сделает из них непревзойденную военную машину. Наши шотландские горцы, когда они прибудут сюда, подружатся с ними; горцы всегда находят общий язык друг с другом. А тогда у нас будет несокрушимая сила. Только бы Рук поскорее вернулся! Хочу увидеть, как эти новейшие ружья «Инжис-Мальброн» будут надежно складированы в замке, а еще лучше — розданы горцам; это первое, что я сделаю, — раздам оружие. Я убежден, что, когда эти люди получат из моих рук оружие и боеприпасы, они лучше поймут меня и ничего не будут держать от меня в секрете.

Эти две недели, в те моменты, когда я не тренировал горцев, не совершал обходов вместе с ними, не обучал их сигнальному коду, который усовершенствовал, я занимался тем, что изучал ближайшую к замку сторону гор. Не выношу покоя. Для меня мука — ничегонеделание в моем теперешнем состоянии ума: я имею в виду мою Леди в саване… Странно, но меня не смущает слово «саван», как смущало поначалу; в нем не осталось прежней горечи.

Дневник Руперта. Продолжение

мая 19-го, 1907

Сегодня под утро я испытывал такое беспокойство, что еще до рассвета отправился обследовать горы. И случайно наткнулся на потайное место как раз в тот момент, когда всходило солнце. Фактически первые солнечные лучи, коснувшись гор, и привлекли мое внимание к этой расщелине. Да, место было потайное и настолько скрытое, что сначала я решил не говорить о нем никому. Спрятавшись в подобном месте или же выследив кого-то укрывшегося там, можно было рассчитывать на полную безопасность.

Потом, однако, я увидел, скорее, даже не следы, но признаки того, что кто-то уже пользовался этим укрытием. И тогда я передумал и сказал себе, что при первой возможности сообщу об этом месте владыке, ведь он человек, на которого я могу положиться. Если мы будем вести здесь военные действия, если вторжение неприятеля будет простираться столь далеко, то подобные места окажутся опасными. И даже мне не следовало упускать из виду угрозу, связанную с этим тайником, находившимся так близко от замка.

Признаки того, что здесь было чье-то пристанище, сводились всего лишь к едва заметным остаткам костра на небольшом выступе скалы; но по опаленным веткам или по выжженной траве нельзя было определить, как давно разводили костер. Можно было только строить догадки. Возможно, горцы с большим успехом, чем я, разобрались бы в этом. Впрочем, у меня нет уверенности на сей счет. Ведь я сам горец, и у меня больше опыта, чем у любого из них, причем опыта самого разнообразного. Я же пришел к заключению, или мне так показалось, что тот, кто укрывался там, разводил костер несколько дней назад. И не накануне, но и не так уж давно. Разводивший костер хорошо спрятал свои следы. Даже зола была тщательно убрана, и там, где она лежала, чуть ли не подмели, так что на месте костра улик не осталось. Я вспомнил о моих путешествиях в Западную Африку и осмотрел грубую кору деревьев с подветренной стороны, с той, куда устремлялся бы пришедший в движение воздух над костром; я искал на коре пыль, она должна была бы осесть на коре, если только укрывавшийся в тайнике не рассчитывал пометить для себя место, развеяв древесную золу вокруг погасшего костра. Я нашел, что искал, хотя покрывавший кору деревьев слой пыли был очень тонок. Уже несколько дней дожди не шли, значит, пыль там осела после того, как выпал последний дождь, ведь она была сухой.

Описываемое мною место представляло собой узкое ущелье, имевшее только один вход, который скрывал голый утес, — это была, по существу, длинная трещина в скале, извилистая, с неровными краями, нечто вроде разлома породы. Я с превеликим трудом смог протиснуться в эту щель и почти постоянно задерживал дыхание, чтобы уменьшить объем грудной клетки. Внутри щель была обшита досками и полна всего того, что и делало ее тайным убежищем.

Покидая это место, я отметил для себя его расположение и подходы к нему, а также все ориентиры, по которым его можно было бы найти и днем, и ночью. Я обследовал каждый фут гор вокруг него — впереди, с обеих сторон и выше. Однако ниоткуда не сумел разглядеть примет, указывавших на существование тайника. Это было воистину тайное убежище, созданное рукой самой природы. Но я не вернулся домой, пока не запомнил каждую мелочь вблизи и вокруг этого места. Неожиданно обретенная осведомленность явно укрепила мое ощущение безопасности.

Позже сегодня я пытался разыскать владыку или какого-нибудь горца, облеченного властью, потому что решил, что такое убежище, которым пользовались сравнительно недавно, представляет для нас опасность в пору, когда, как я узнал на сходке, в стране укрываются шпионы или же затаился предатель, ведь поэтому горцы и не стали палить из ружей.

С вечера я твердо решил завтра пораньше отправиться на поиски подходящего лица, которому мог бы сообщить добытые сведения, в результате чего было бы установлено наблюдение за убежищем. Уже почти полночь; сейчас я, по обыкновению, брошу последний взгляд на сад и лягу. Тетя Джанет нервничала сегодня весь день и особенно вечером. Наверное, мое отсутствие за завтраком встревожило ее, и это волнение и не нашедшее выхода раздражение росли по мере того, как день близился к концу.

Дневник Руперта. Продолжение

мая 20-го, 1907

Часы на каминной доске в моей комнате, повторяющие мелодию курантов Сент-Джеймсского дворца, били полночь, когда я открыл стеклянную створку окна, что выходит на террасу. Прежде чем отдернуть штору, я погасил свечи, потому что хотел увидеть всю красоту лунной ночи. Теперь, когда сезон дождей завершился, луна ничуть не менее прекрасна и даже обрела толику безмятежности. Я был в вечернем костюме, но в домашней куртке вместо фрака и, стоя на террасе с прогревшейся за день стороны дома, ощущал ласковое прикосновение воздуха.

Даже при ярком свете луны дальние уголки огромного сада были полны загадочных теней. Я вглядывался в них пристально, насколько мог, а глаз у меня зоркий от природы и к тому же хорошо натренированный. Но я не заметил там ни малейшего движения. Воздух застыл, от этой мертвой тишины бестрепетная листва казалась вырезанной из камня.

Довольно долго я осматривал сад в надежде увидеть какие-то приметы присутствия моей Леди. Я слышал, как часы пробили четверть, и еще четверть, и еще, но продолжал стоять на террасе, не обращая внимания на бег времени. Наконец мне показалось, что в углу, у древней крепостной стены, мелькнуло что-то белое. Всего на мгновение я различил эту белизну, но мое сердце, непонятно почему, забилось чаще. Я овладел собой и продолжал стоять недвижимо, наверное сам напоминая каменное изваяние. И был вознагражден за упорство: вскоре я вновь увидел проблеск белизны. А потом невыразимый восторг охватил меня, потому что я понял, что моя Леди вот-вот придет, как приходила прежде. Я бы поспешил ей навстречу, но хорошо знал, что она бы не пожелала этого. Поэтому, стремясь угодить ей, вернулся в комнату. И порадовался тому, что поступил так, в тот момент, когда, укрывшись в темном уголке, увидел, как она скользнула вверх по ступенькам террасы и со смущенным видом встала перед окном. Затем, после долгого молчания, послышался шепот, слабый и чарующий, как долетевший издалека звук эоловой арфы.