Ледоход и подснежники (сборник)
Шрифт:
«Ну здравствуй, красавец!»
От просеки ныряем вглубь леса, но недалеко, чтобы не потерять ориентир, туда, где видим светлые лужайки с берёзами, елями, редким кустарником.
На этих опушках подберёзовиков тьма тьмущая, надо только не спешить – шляпки грибов так похожи на опавшие листья, они сливаются с цветом пеньков, веток, лежащих на земле, с цветом стволов деревьев, это называется «покровительственная окраска», вроде бы природа прячет, скрывает свои дары.
Нет, ничего не прячет матушка природа, а именно покровительствует над всем… поставим здесь многоточие.
Мы продолжаем
Вот участок смешанного леса: берёзы, осины, ёлочки и ели, высокая трава, сырость, папоротники и классические красные с белыми пятнышками мухоморы, а рядом, следом, неожиданно песок и сухая почва, в изобилии покрытая упавшими сосновыми иголками, сосны и никакого подлеска; напротив же, через просеку, как будто в совершенно другой климатической зоне, мох на земле, низкорослый черничник вперемежку с кустиками брусники и редкие, тощие, невысокие ёлочки, покрытые серыми островками лишайников, это так похоже на тундру, смею говорить так, потому что в этом году в начале лета была на Соловках.
Однако, пора возвращаться, рюкзаки, сумки полны грибов: белые, подберёзовики и мои любимые красноголовые подосиновики.
Теплынь необыкновенная, ни ветерка, редкие облака плывут по безмятежному голубому небу, дивно пахнет сухой травой, смолой и грибами.
Цветов уже почти нет, но ещё встречается пижма с желтыми пуговицами цветов и скромный, как Золушка, тысячелистник, и эта трава с золотистыми метёлками соцветий, так похожая на мимозу, всё время хочу почитать о ней, как же она всё-таки называется.
По обочинам просеки много крохотных белых цветов на длинных тонких стебельках, они в точности напоминают маргаритки – это сухоцветы, собираю их целый букет, воздушный, нежный, он будет стоять всю зиму без воды.
А вечером в нашем суперсовременном и умопомрачительно красивом санатории танцы.
Дворец культуры, танцзал, принарядившиеся отдыхающие, запах духов, вальс, что-то медленно-грустное, вот побыстрее…
Бархатный вечер, свет фонарей расплывается, мерцает в тёплом, влажном сумраке и освещает аллею каштанов, их листья, будто лёгкой ржавчиной, уже тронула осень, а плодами усыпана вся земля под деревьями.
Сладко пахнет розами, клумбы, клумбы, розы белые, чайные и алые, я наклоняюсь вдохнуть их аромат, светит луна, и плывёт по аллеям лёгкий туман.
Михалыч
Матвей Михайлович, или Михалыч, как звали его многие, шёл домой с работы.
Было раннее летнее погожее утро, ещё сверкала ночная роса на траве, ещё пустынны и тихи были улицы, и во дворе дома, где жил Михалыч, ещё не появились дворники.
Уже два года как Михалыч, высококлассный токарь, отработавший на родном машиностроительном заводе всю свою трудовую жизнь, превратился в вахтёра на проходной.
А что делать? Завод исчез, словно прилетели инопланетяне и по известным только им причинам устроили вместо завода склад, а в некоторых помещениях сауны и бани, что особенно возмущало бывших рабочих завода.
Квартплата была немалая, цены в магазинах кусались, кроме пенсии иных доходов у Михалыча
не было, и поэтому он не мог отказаться от представленной по знакомству возможности работать хотя бы вахтёром.Во дворе дома Михалыча обогнал Рекс, поджарый доберман из третьего подъезда. Пёс деловой походкой направлялся к помойке.
Михалыч вспомнил, что у него остался хлеб от бутербродов, которые он брал с собой на работу.
Он достал пакет и пошёл к помойке, позади которой был круглый, металлический люк, возвышающийся над землёй как своеобразный поднос, сюда местные жители приносили остатки еды для бездомных собак, кошек и птиц – воробьёв, голубей, ворон.
Рядом с люком сидел Рекс и азартно грыз большую кость, найденную на помойке, пакет Михалыча, судя по запаху, его совершенно не заинтересовал.
Михалыч покрошил хлеб и собрался было пойти домой, но тут около него упал картонный футляр.
Он огляделся и понял – этот футляр свалился с горы мусора, которым доверху был наполнен большой контейнер, предназначенный для тех, кто делал ремонт в квартире.
На картонном футляре, почти чистом, рядом с надписью «Фотообои» расположилась картинка, на которой была нарисована степь.
Михалычу отчего-то очень захотелось рассмотреть эти обои, он поднял футляр и открыл крышку, хотя это было совершенно неправильно, и до этого случая он ничего подобного не делал.
Внутри футляра лежали, завёрнутые в плёнку, свёрнутые трубочкой, плотные листы бумаги, и, судя по картинке снаружи, их должно было быть восемь.
Михалыч неожиданно решил взять находку домой, так интересно ему вдруг стало.
«Сроду с помойки ничего не брал. Вот дожил!» – думал он, открывая дверь подъезда.
Не встретив ни соседей, ни других жильцов дома, он поднялся на третий этаж, открыл квартиру и положил футляр с обоями на пол в коридоре.
Он решил не спешить.
Переоделся, умылся, позавтракал.
Небольшую двухкомнатную квартиру, в которой Михалыч сейчас жил один, дали его семье от завода, где работал и он, и его жена Антонина, а потом, после службы в армии, и единственный сын Алексей.
Жена Михалыча умерла три года назад.
Сын Алексей был токарем, как и отец, но лишившись работы из-за ликвидации завода, он перебивался случайными заработками.
Время было трудное – девяностые годы, которые принесли несчастье во многие семьи, в том числе и в семью Михалыча.
Алексей стал злоупотреблять спиртным, вначале как будто незаметно, а потом словно лавина нахлынула, и падение сына до состояния хронического алкоголика произошло трагически быстро.
Жена ушла от него, забрав дочку – внучку Михалыча.
Алексей почти не бывал в родном доме и не жил в отведённой ему комнате поменьше, а находился у своих, постоянно меняющихся, подруг, на беду – тоже любящих выпить.
«Может, жена умерла так рано, всего-то пятьдесят девять ей было, что не могла видеть сына-пьяницу, всё корила и терзала себя, мол, я виновата, я не доглядела, я не уберегла».
Так думал, горестно вздыхая, Михалыч, виня себя так же, как и жена когда-то.
Чтобы разглядеть находку он протёр влажной тряпкой пол в большой комнате, и на сухой пол стал раскладывать листы, как карты в пасьянсе.