Ледовый барьер

— Плохое питание в детстве, больше ничего. А если и было, я ничего об этом не знал. В дневнике нет упоминаний о болезни или истощении.

МакФарлэйн наблюдал за тем, как Глинн пролистывает свою папку. Похоже, собрание подошло к концу.

— Ллойд сказал, чтобы я вернулся с ответом, — сказал он.

Глинн отложил папку в сторону.

— Это будет стоить миллион долларов.

МакФарлэйн был ошеломлён. Сумма оказалась меньшей, чем он ожидал. Но что поразило его больше всего — то, как быстро Глинн подсчитал её.

— Конечно, господин Ллойд должен будет согласиться, но это кажется достаточно разумным…

Глинн поднял руку.

— Боюсь, что вы меня неправильно поняли. Миллион долларов будет стоить определение того, можем ли мы взяться за этот проект.

МакФарлэйн уставился на него.

— Вы хотите сказать, что оценка проекта будет стоить миллион долларов?

— На самом деле, всё ещё хуже, — сказал Глинн. — Ещё мы можем прийти к выводу, что ЭИР вообще за него не возьмётся.

МакФарлэйн покачал головой.

— Всё это Ллойду очень не понравится.

— В этом проекте имеется слишком много неизвестных, не говоря уже о том, что мы найдём, когда доберёмся до места. Есть проблемы политические, инженерные, научные. Для того, чтобы их проанализировать, нам понадобятся масштабные модели. Потребуются часы работы суперкомпьютера. Нам придётся втайне запросить информацию у физиков, инженеров-строителей, юристов по международному праву, даже у историков и политологов. Желание господина Ллойда сделать всё как можно быстрее приведёт к тому, что проект обойдётся в ещё большую сумму.

— Хорошо, хорошо. Так когда же будет ответ?

— В течение семидесяти двух часов с того момента, как мы получим заверенный чек господина Ллойда.

МакФарлэйн облизал губы. Он начал понимать, что ему самому заплатят слишком мало.

— А что, если ответом будет «нет»? — Спросил он.

— Тогда Ллойд, по крайней мере, будет иметь утешение, зная о том, что проект невозможен. Если будет возможность достать этот метеорит, мы её обнаружим.

— Вы когда-нибудь говорили «нет»?

— Часто.

— Правда? Например?

Глинн слегка кашлянул.

— Например, месяц назад одна европейская страна хотела, чтобы мы погрузили отработанный ядерный реактор в бетон и втайне перевезли его через границу в соседнюю страну, чтобы та продолжила с ним работу.

— Вы шутите, — сказал МакФарлэйн.

— Вовсе нет, — ответил Глинн. — Конечно, мы были вынуждены им отказать.

— Они мало предложили, — сказал Гарза.

МакФарлэйн покачал головой и защёлкнул портфель.

— Если вы проводите меня к телефону, я передам господину Ллойду ваше предложение.

Глинн кивнул Мануэлю Гарзе, который уже поднялся.

— Пожалуйста, пройдёмте со мной, доктор МакФарлэйн, — сказал Гарза, держа дверь открытой.

***

Когда дверь захлопнулась, Рошфорт испустил ещё один вздох раздражения.

— Скажите мне, что нам не придётся с ним работать, а?! — Произнёс он и стряхнул с лабораторного халата сгусток лилового желе. — Он не учёный, он мусорщик.

— Он доктор планетарной геологии, — заметил Глинн.

— Его степень умерла от пренебрежения давным-давно. Но я говорю не только о его этике, о том, что он сделал со своим партнёром. Вы только взгляните сюда, — он жестом указал на свою рубашку. — Он как с цепи сорвался. Он непредсказуем.

— Непредсказуемых людей не бывает, — ответил Глинн. — Есть люди, которых мы не понимаем.

Эли Глинн посмотрел на бардак, стоящий на столе стоимостью в пятьдесят тысяч долларов.

— Естественно, наша задача — понять всё, что можно, о докторе МакФарлэйне. Рашель?

Она повернулась к нему.

— Я собираюсь дать тебе особое задание.

Амира бросила ещё одну сардоническую усмешку на Рошфорта.

— Конечно, — сказала она.

— Вы будете ассистентом доктора МакФарлэйна.

Наступило внезапное молчание, и улыбка с её лица исчезла.

Глинн спокойно продолжил, не давая ей отреагировать.

— Ты будешь за ним присматривать. Делать о нём регулярные отчёты и давать мне.

— Я, чёрт возьми, не подсадная утка! — Взорвалась Амира. — И я, будьте уверены, не собираюсь никого обманывать!

В этот момент лицо Рошфорта озарилось выражением, которое можно было принять за удовлетворение, не неси оно на себе очевидную враждебность.

— Твои отчёты будут лишь наблюдениями, — сказал Глинн. — Их будет оценивать психиатр. Рашель, ты проницательный аналитик людей, а не только математик. Конечно, ты будешь ассистентом лишь по названию. А насчёт «обманщицы», так это совсем некорректно. Ты же знаешь, что у доктора МакФарлэйна неоднозначное прошлое. В нашей экспедиции он будет единственным человеком, которого мы не выбирали. Мы обязаны вести за ним наблюдение.

— И это даёт мне право за ним шпионить?

— Скажем, я тебя об этом и не упрашивал. Если бы ты узнала, что он делает что-то такое, что ставит экспедицию под угрозу, ты бы сама сообщила мне об этом без колебаний. Всё, что я прошу тебя сделать — подойти к делу формальней.

Амира вспыхнула и продолжила молчать.

Глинн собрал свои бумаги, которые моментально исчезли в складках пиджака.

— Всё это может и не иметь значения, если проект окажется невозможным. Есть ещё одна деталь, на которую мне прежде всего нужно обратить внимание.

Музей Ллойда, 7-е июня, 15:15

МакФарлэйн мерил шагами свой офис в новеньком, с иголочки, административном здании музея, безостановочно двигаясь от стены к стене, наподобие зверя в клетке. Большое помещение было наполовину завалено закрытыми коробками, а стол был усыпан планами, напоминаниями, диаграммами и распечатками. Пока он лишь сорвал пластиковую обёртку с единственного кресла. Остаток мебели оставался запечатанным, и офис источал запах новых ковров и свежей краски. Снаружи в бешеном темпе продолжалось строительство. Было не по себе наблюдать за тем, как такие огромные суммы денег продолжают исчезать с такой скоростью. Но если кто-то и мог себе такое позволить, думал он, так это Ллойд. Различные компании, которые составляли Холдинг Ллойда — аэрокосмическая инженерия, оборонные контракты, разработка суперкомпьютеров, электронные базы данных — приносили достаточно прибыли для того, чтобы этот человек вошёл в число двух-трёх богатейших людей планеты.

Заставив себя сесть, МакФарлэйн сдвинул бумаги в сторону, очищая пространство, открыл нижний ящик стола и вытащил оттуда старый дневник Масангкэя. Один лишь взгляд на тагальские слова на бумаге вызвал к жизни уйму воспоминаний, почти все горько-сладкие, увядшие, наподобие выцветших фотографий.

Он перевернул обложку, пролистал страницы и снова всмотрелся в странный, неразборчивый почерк, которым была сделана последняя запись. Масангкэй плохо вёл дневник. Было невозможно сказать, сколько часов или дней прошло между этой записью — и его смертью.