Ледяная царевна
Шрифт:
И вот-вот полетят клочки по закоулочкам…
Тучи схлестнулись.
Клочки снега полетели с неба огромными снежками, холодными, морозными, хлесткими – они царапали щеки, кололи глаза.
– Нужно как можно быстрей вернуться в Башню Киевиц, – сказала студентка.
Белый снег успел окраситься нежным светом зари, когда люди властителя вытащили несчастного мальчика со дна колодца. Он был мертв, и его тело успело стать подобным смертельно-белому снегу и покрыться синевой, как тронутые воскрешением солнца дальние холмы Великого Города.
– Нет! – Мать подалась
Властительный князь подошел к мертвому отроку первым и склонился над ним. К телу успели примерзнуть осколки льда, один из них – остроугольный, огромный, как неограненный алмаз, мальчик сжимал в руках, перед смертью он тщетно пытался выбраться на лед, сковавший воду в колодце.
Мать плакала, выла.
– Замолчи, – сказал князь.
И она сразу затихла, захрипела, закатила глаза – ему редко приходилось приказывать дважды.
Он подошел к колодцу, посмотрел вниз с непонятной тоской, так смотрят на женщину, которой не суждено обладать.
– Подзвизд будет погребен с почестями – как положено сыну князя, – сказал он наконец. – Моему сыну, – он повернулся к женщине. – После погребения мы построим ему дом.
– Дом? Мертвому!.. – не выдержав, крикнула мать, и ее лицо исказило безумие.
– Молчи, женщина!
Но она не смолчала – заорала:
– Будь ты проклят, князь… будь проклят, князь! И все твои живые потомки пусть… пусть помнят о нем. Пусть он является им во тьме…
Сильная грязная рука закрыла ей сзади рот.
«Пусть он… во тьме…»
Князь вырвался из тьмы своих снов, как из колодца глубиной в тысячелетие.
В спальне было холодно. Он словно лежал в огромном сугробе – постель на чересчур широкой кровати стала совсем ледяной. Тяжелые бархатные портьеры не были задернуты, и он сразу увидел, как во дворе бушует метель – зимняя буря, ветер с черной Невы задувает фонари…
Князь привстал, налил зельтерской воды из кувшина, выпил, поставил стакан и подул на заледеневшую руку.
Безгодие разошлось не на шутку. Душа князя не находила покоя с тех пор, как снег пал на Петербург, с тех пор, как ему приснился тот сон… странный сон, похожий на страшную сказку.
Почему его так беспокоит выпавший снег, точно он пребывает с ним в странном родстве?
Почему кажется столь важным запомнить тот сон, точно тонкая кровная нить тянется от тех странных и страшных событий к его маленькой комнате с синими штофными обоями?
Стоило проснуться, сон расползался, как истлевшая ткань савана в древней могиле. Слова и события таяли, снег за стеклом валил все сильней.
Князь снова подул на холодные пальцы и отбросил одеяло, поставил худые ноги в домашние туфли с меховой опушкой…
Нужно встать… записать… лед, похожий на алмаз. Может, это и есть алмаз?.. одним лед, другим алмаз… такая вот сказка о том, кто живет в колодце с древних времен…
Только его детская сказка не должна быть такой страшной.
– Все слишком похоже на страшную сказку, – мрачно сказала Дображанская.
Утро пред третьей ночью Тьмы было таким же темным, как ночь, таким же белым, как минувшая ночь.
Снег все шел и шел, будто там, за окном,
запустили кино – шел всю ночь подряд, не переставая, лишь изредка меняя темпоритм и наклон. Снежинки неслись с неба так, словно бежали в атаку, стремительно неслись на неназванного врага…Никто не спал.
Дашина любимица – рыжая кошка – безутешно рыдала в углу:
– Мяю… мама…
Пытаясь утешить ее, Белладонна вылизывала Пуфик правое ухо, но это не помогало.
– Мама… мяв… мяв…
На диване, где еще недавно лежал бездыханный, холодный Дан, почивало теперь тело Даши Чуб. И само загадочное исчезновение не поддающегося воскрешению трупа с ходу позволило им разгадать загадку.
– Он обманул Дашу… Он – это Он!
Катя подошла к окну, в который раз с тревогой посмотрела наверх, затем вниз: пять машин, стоявших на обочине Ярославова вала, почти превратились в сугробы и, судя по стремительному снежному темпу, обещали в ближайшее время перевоплотиться из холмов в единый и ровный снежный вал – оправдав название улицы. Свисающие с крыши Башни Киевиц огромные сосульки, размером с окно, были похожи на хищные зубы чудовища, в пасть к которому они угодили.
– Он мстит нам за то, что мы украли с неба ее тело? А мы даже не можем ее воскресить! Попробуй еще раз, – безнадежно попросила Катерина. – Ведь теперь мы знаем, что Дана ты не могла оживить, потому что он был не человеком, а, извините, богом безгодия.
– Я трижды пробовала, – устало сказала Маша, – я смогла срастить ее ногу. Но тело…
…Обнаженное, натертое водкой и целебными мазями, накрытое двумя одеялами и клетчатым пледом – тело Киевицы оставалось такой же безжизненной глыбой льда.
Маша отхлебнула горького кофе, она проснулась час назад в кресле от звука работающего телевизора. Засыпая в ожидании наихудших новостей, они забыли выключить его – и худшее встретило их спозаранку.
Бравурная заставка программы «Бодрое утро» сменилась лицами группки телеведущих – двух разномастных парней Жеки и Жана и молоденькой девицы Ивонны.
– Бодрого утра всем! – бодро изрек взъерошенный беловолосый Жека. – Добраться сегодня утром до студии получилось с трудом. Меньше чем за сутки в Киеве выпала месячная норма снега… На нас свалилось примерно пятьдесят снежных тонн. Ничего себе, да?
– Ничего себе – все людям, решил Дед Мороз! И принялся засыпать нас снежком… – ответил дежурной шуткой чернявый Жан.
– А директор Укргидрометцентра, – встряла Ивонна, очень тщательно выговаривая слова и поглядывая в бумажку, – сегодня утром сказал вот что: «…такого количества снега не выпадало в Киеве за весь период метеорологических наблюдений. Мы побили столетний рекорд… что-то похожее было только в 1889 году…» Как вам, а?!
Катя решительно подошла к каминной полке, схватилась за ткань, прикрывавшую висевшую над камином древнюю фреску.
– Катя, нельзя открывать на Тьму лик Великой Марины, – слабо пискнула Маша.
– Мы нарушили уже все, что могли. Я просто хочу убедиться, что все именно так, как я думаю, – нам полный…
Ткань упала. Киевица Марина, провозгласившая во времена князя Владимира единственной истиной равновесие между Светом и Тьмой, сжимала в руках покосившийся набок символ равновесия – Весы, свидетельствующие, что истина в Городе однозначно нарушена.