Ледяная кровь

Клеман и Аньес были поражены, как внезапно изменился Франческо. Черты его лица расслабились. Скрестив руки на груди, он закрыл глаза. Аньес вдруг подумала, что ей явился архангел. Он вздохнул и сказал так тихо, что она едва различала слова:

– Господи Иисусе, любовь бесконечная, теперь мы, возможно, спасены.

Вновь вернувшись в мир существ, сделанных из плоти и крови, Леоне вновь повторил свою просьбу:

– Отдай мне листок, Клеман, прошу тебя.

– Нет, – вновь возразила Аньес со спокойной уверенностью. – Я хочу знать, что на нем написано, и получить удовлетворительные объяснения. Я заплатила за это кровью, унижением и страданиями. Это ваш долг.

– Ничто не заставит вас изменить ваше мнение, мадам, не так ли? Даже если я заверю вас, что владею лишь ничтожной частью тайны и что она весьма опасна?

– Ничто. Страх перед собакой не спасает от ее укусов.

Леоне вспомнил, что однажды эту фразу произнесла его тетушка Клеманс.

– Хорошо. Принеси листок, Клеман, и не забывай, что твоя мелкая кража и ненасытное любопытство, возможно, спасли нас. Ах, извини… Я намного тяжелее тебя и поэтому сломал твою лестницу. Мадам, пусть ваша кухарка принесет мне свечу.

Аделина, которую присутствие этого элегантного, но довольно бедно одетого человека интриговало и одновременно смущало, тут же исчезла, пробормотав несколько невразумительных слов. Они молча ждали. Как ни странно, но, несмотря на недавнее раздражение, в присутствии рыцаря Аньес чувствовала себя спокойно. От этого человека исходила природная сила. Она подумала, что ее должны были прельстить эти крепкие длинные пальцы, прямой нос, высокий лоб, волнующий взгляд его синих глаз, длинные белокурые волосы… Разумеется, он был человеком Бога и монахом-солдатом, и поэтому ее желание осталось бы сугубо платоническим. Впрочем, она как женщина не испытывала к нему любовного влечения, но охотно склонила бы голову ему на плечо, чтобы немного отдохнуть. Осознав всю непристойность своих мыслей, Аньес покраснела и отвернулась, сделав вид, будто ждет возвращения Клемана. Неужели Артюс д'Отон настолько очаровал ее, что мысль о другом мужчине не может даже прийти ей в голову? Возможно, но Аньес сомневалась, что это служило подлинным объяснением нематериальной нежности, которую она питала к Леоне.

«Что за вздор, да еще в такой момент!» – упрекала себя Аньес. Появление Клемана положило конец ее переживаниям.

Она кивнула ему, и подросток протянул рыцарю аккуратно сложенный листок. Клеману показалось, что прошла целая вечность, прежде чем рыцарь взял его в руки. Осторожно зажав листок между пальцами, он прошептал:

– Non nobis Domine, поп nobis, sed nomini Tuo da gloriam. [56]

Потрясенный до глубины души, рыцарь принялся расшифровывать убористый почерк Клемана. Чуду было угодно, чтобы подросток скопировал темы и рисунок розы, поскольку считал, что в них были зашифрованы важнейшие сведения. Он возблагодарил небеса за ум, любопытство и отвагу этого подростка, которого случайно встретил на своем пути.

56

Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему ниспошли славу! (лат.) (Примеч. автора.)

Франческо де Леоне осторожно поднес свечу к листку. Пламя быстро нагрело бумагу, на которой проступили рыжеватые буквы.

– Да это колдовство! – воскликнула Аньес.

– Нет, мадам, никакого колдовства здесь нет, – объяснил рыцарь. – Речь идет о невидимых чернилах. Это обыкновенный сок зеленых слив. Похоже, существуют и другие рецепты. Чернила также делают из сока кислых плодов, которые растут на деревьях, привезенных из Азии и встречающихся в Испании – citrus limon. [57] Нагреваясь, сок приобретает рыжеватый цвет.

57

Лимонное дерево. (Примеч. автора.)

Аньес подошла к Леоне. Когда она дотронулась до его руки, ее охватило неожиданное блаженство. Аньес показалось, что если она сейчас закроет глаза, то погрузится в успокоительный сон и никакие сновидения не будут ее беспокоить. Брат. Он был для нее братом. Почувствовал ли он то же самое? Леоне посмотрел на Аньес. Его бездонные глаза цвета морской волны сияли от счастья, а губы неслышно прошептали какое-то слово, которое она не разобрала.

Встав на цыпочки, Клеман пытался разглядеть постепенно проявлявшиеся буквы и цифры. Сложная схема, эллипсы с многочисленными маленькими точками. Планеты. Он прошептал сдавленным от волнения голосом:

– Теория Валломброзо!

– Ее квинтэссенция, – поправил подростка Леоне. – И все это благодаря мудрости Эсташа, который хотел, чтобы в случае необходимости мы смогли бы обойтись без толстого трактата по астрономии, созданного монахом. Мы выписали только то, что поможет нам проникнуть в тайну двух тем. Несколько минут госпитальер смотрел на листок, вертя его в руках. Потом он посоветовал:

– Нужно как можно быстрее переписать эти указания. По правде говоря, я в точности не знаю, как долго остаются на бумаге эти чернила, сделанные из сока.

– Несколько листков бумаги и пузырек с чернилами хранятся в моем платяном шкафу. Клеман, беги и принеси их нам. Чернила еще не засохли, я недавно ими пользовалась.

Подросток и рыцарь сели рядом за длинным столом и стали аккуратно копировать проявившиеся слова и рисунки.

В зал на минутку вбежала Аделина, зажгла факелы, поставила на стол возле переписчиков масляные светильники, а затем вернулась в свою вселенную, на кухню, расположенную за дверью, спрашивая себя, зачем переписывать, когда разумная голова может все это запомнить.

Озадаченный Клеман спросил:

– Но я нигде не вижу обрывка фразы, которую я переписал. Вот этой, – уточнил он, показывая указательным пальцем на буквы, выведенные его тонким почерком: «… л… ме… на… он… пог… т…».

Леоне повернулся к Клеману, пристально посмотрел ему в глаза и только потом ответил:

– Это досадная ошибка. Но эти записи, вероятно, помогут нам восстановить ее смысл.

Клеман знал, что Леоне лгал и при этом хотел, чтобы Клеман это понял. Этот человек мог обманывать кого угодно, если долг, вера и честь требовали этого. Инстинкт подсказал Клеману, что настаивать не следует, ибо у него не возникло никаких сомнений в том, что рыцарь молчал, чтобы пощадить чувства Аньес.

Аньес сидела по ту сторону стола. Ее мысли где-то блуждали, но она не могла сказать, где именно. Впервые подобная рассеянность принесла ей облегчение. Воспоминания о Матильде, Эде, Флорене, кончине Гуго после нескольких дней страшной агонии теперь были не властны над ней. Они просто витали рядом, но не могли ранить ее душу. Воспоминания о банях на улице Белой Лошади, недалеко от собора, куда она позволила привести себя, не сказав ни слова, вот уже многие годы не давали ей покоя. Воспоминания о лачуге, о предсказательнице в тот день жуткой зимы 1294 года. О запахе грязи и пота, исходившем от лохмотьев ведьмы, который ударил в нос Аньес, когда злобная сумасшедшая старуха подошла к ней, чтобы вырвать из рук корзинку с жалкими подношениями, принесенными ею. Хлеб, бутылка сидра, кусок сала и тощая курица. Сожалела ли она? Как можно сожалеть о неизбежном!

Хриплый голос заставил Аньес вздрогнуть:

– Моя дама, скоро вечерний торжественный рождественский молебен… Вечерня уже закончилась…

– А… спасибо, Аделина. Мы пойдем в церковь, а затем поужинаем. Я пригласила на ужин брата Бернара. Накрой стол на четыре персоны. Нужно также приготовить ночлег для нашего гостя. Он останется до завтра и заночует в наших службах.

Леоне даже не мог возмутиться. Считалось совершенно недопустимым, чтобы дама, к тому же вдова, жившая одна, приютила в своих покоях взрослого мужчину, если только он не был ее родственником или сеньором.