Ледяное сердце не болит

– Ладно, – без энтузиазма вздохнула Надя.

– Держи мобильник – все равно контора мои звонки оплачивает. Поставь на громкую связь. Я буду слышать – может, что-нибудь тебе подскажу по ходу беседы. – Дима не преминул выдать порцию инструктажа. – И когда он ответит, включи диктофон на сотовом на запись. С помощью вот этой кнопки.

Надя оглянулась: в кафе в этот предвечерний час было безлюдно. Несколько парочек ворковали у окна. Две студентки усердно дымили, словно собирались перекрыть рекорд по потреблению никотина. Одинокий юный пижон что-то настукивал на клавиатуре ноутбука. Никто на них с Димой не обращал никакого внимания, не собирался подслушивать разговор. Делать нечего – с видимым отвращением она набрала номер, указанный на визитке.

– Слушаю, – раздался из лежащей на столе трубки бархатный баритон. Надежда узнала его: конечно, тот самый, что звонил сегодня утром в библиотеку.

– Это Надя, – представилась она.

– Какая Надя? – Голос звучал с искренним удивлением.

– Надя Митрофанова, – чувствуя себя дура дурой, ответила она.

– Простите, но я вас не знаю, – вежливо, но сухо ответствовал голос.

В другой ситуации Надежда после подобного атанде немедленно прекратила бы разговор, но на нее выжидательно смотрел Дима…

– Вы мне сегодня звонили, в библиотеку, – сказала она. – А вчера мы с вами познакомились недалеко от метро «Медведково». Вы еще мой платок подняли. Помните?

– Простите, нет.

– Да как же нет?! А кто мне диск сегодня передавал, вместе с мальчишкой?

– Простите, но вы, девушка, по-моему, меня с кем-то спутали.

– Передо мной ваша визитная карточка. Вы дали мне ее вчера. Вы Георгий Алексеевич Ершов?

– Н-да.

– И ваш телефон: 764-…?

– Точно.

– Тогда, значит, – с досадой проговорила Надежда, – вашими визитными карточками завладел какой-то проходимец. Какой-нибудь мистер Хайд. Ходит и раздает их направо-налево. Извините и до свидания.

Она сердито нажала на кнопку «отбой» – не дожидаясь, покуда в трубке дозвучит до конца учтивое:

– Всего хоро…

– Бред какой-то! – развела руками Надежда. И бросила Диме: – Но ты-то мне веришь?! Что за дебил этот мужик?! Вчера ко мне приставал, карточку давал, сегодня свидание назначил – а теперь от всего открещивается!

– Я-то тебе верю, – мягко проговорил Дима. – Я-то верю каждому твоему слову, от самого первого до самого последнего.

И настолько он это мягко, даже любовно произнес, что Надино раздражение практически мгновенно сменилось умилением: вот он сидит перед ней, самый близкий на свете человек, который, что бы она ни сделала, что бы ни сказала, всегда будет на ее стороне – против всего остального мира.

– Наверно, это я дурак, – задумчиво сказал Полуянов.

«Ого, – подумала Надежда, – у вечно правого, уверенного в себе журналиста проявилась самокритичность». А Дима добавил:

– Не надо было ему по моему мобильнику звонить. Он незнакомый номер на определителе увидел и насторожился.

– Так ведь откуда он знает, что это твой телефон? Может, это как раз мой, – возразила Надя.

– Черт, не уверен я… Твой-то библиотечный номер он откуда-то выяснил… значит, и мобильный узнать мог… Слушай, а может, ты и вправду сейчас не с тем твоим ухажером разговаривала? Вдруг он тебе вчера чужую карточку зачем-то дал?

– Да я его по голосу узнала!.. И сегодня это он мне в библиотеку звонил, и вчера подходил – тоже. Одного не понимаю: зачем ему сейчас придуриваться?

– Есть два варианта, – усмехнулся Полуянов. – Либо он законченный псих, страдающий раздвоением личности, либо…

Дима сделал паузу, заглядевшись на то, как официантка в коротенькой юбчонке расставляет приборы, склонившись над соседним столиком.

– Либо – что? – нетерпеливо спросила Надежда.

– Либо, – докончил фразу ее ветреный спутник, – он тоже псих, однако очень умный и коварный. Счет, пожалуйста, – обратился он к официантке.

За окнами кафе на Москву уже опустился вечер, больше похожий на полярную ночь. И машины, и редкие прохожие – все следовали по Маросейке в клубах ледяного пара. Фонари светили сквозь морозную дымку.

– А ты мне вчера еще что-то важное собирался сказать, – перевела разговор на другую тему Надя.

Ну, видишь, какие дела закрутились!.. А то, что я тебе собирался сказать, требует спокойной обстановки, цветов, шампанского…

– Ну, спокойной обстановки у тебя, Полуянов, сроду в жизни не будет… А против шампанского с цветами кто бы возражал… Все в ваших руках, сэр…

– Нет только времени. Времени – прямо-таки категорическая нехватка… Хотя… – Дима поколебался. – …я могу тебе в быстром темпе сделать одну предъяву. Ты пока мне ничего отвечать не обязана, а потом, когда хорошенько подумаешь и если твой ответ будет положительным, появятся и цветы, и шампанское…

– Ну, говори.

– Знаешь, Надька, я в Ленинграде подумал и решил… В общем, я почувствовал себя каким-то одиноким, неприкаянным… Словом, давай выходи за меня замуж.

Эти слова прозвучали ужасно буднично – Дима в кино ее и то торжественней приглашал. У Нади непроизвольно вырвалось:

– И это – все?!

– Что – все?

– Все, что ты хочешь мне сказать?!

– Надюшка, я же тебя предупреждал. Времени сейчас нет. Не до лирики! Вокруг столько непоняток! Столько вопросов и столько дел!..

– Дел – каких? – нахмурилась Надя.

– Для начала – я отвезу тебя домой. И, как наиболее уязвимое звено нашего экипажа, там оставлю. Если хочешь, могу купить по дороге какой-нибудь диск – посмотришь, пока меня не будет, кино.

– А ты?

– А я – поеду по делам. Вновь возникшим.

– Какие же это у тебя вдруг возникли дела?

– Дела? Ну, для начала надо узнать: о чем говорит девушка с диска.

– И как ты собираешься это сделать?

– Есть кое-какие задумки, – туманно отвечал Дима.

…Надежда впервые в своей жизни жила с мужчиной. Впервые каждодневно делила с представителем противоположного пола кров, хлеб и постель. И не переставала удивляться, насколько же мужики все-таки отличны от женщин. Время от времени разница психологии ее просто в шоковое изумление повергала. Да, конечно, о различии мужицкого и женского характеров ей когда-то рассказывала мама, а потом – подружки. И женские журналы о том же писали. Но слышать истории со стороны – одно, а прочувствовать своей кожей – совсем другое. Например, несложный (но обидный) факт, что для мужчины (как бы он тебя ни любил и как бы ты ни была ему дорога) все равно работа стоит на первом месте. А работа любимая – тем паче. И он готов все бросить: и тебя, и семью, и даже слово свое нарушить – как только звук боевой трубы позовет его на подвиги. Кликнет на важное или неважное – но Дело. И мужику совершенно плевать, что ты будешь сидеть одна, пялиться в ненавистный телевизор и с тоской следить за убегающей стрелкой часов. Тем более в тот день, когда он тебе вроде как предложение сделал. (Или думает, что сделал.) И попробуй ему сейчас выговорить – твой герой ответит с возмущением: «Но ведь я же работаю, дорогая!» И прозвучит это столь пафосно, будто бы его работа заключается в немедленном обеспечении вечным счастьем и благополучием не только тебя лично, но и всего человечества…

– Мы же с утра договаривались: идем в кино. А раз ты не можешь, я пойду одна, – капризно возразила Надя, хотя одной в кино ей идти совершенно не хотелось.

– Нет! – решительно покачал головой Полуянов.

– Почему «нет»?

– Потому что я волнуюсь за тебя.

– Я взрослая девочка, не надо за меня волноваться.

Слушай, – потерял терпение Дима, – за тобой охотится какой-то маньяк, псих, у которого неизвестно что на уме, – а ты фордыбачишься. Это, Надя, не игрушки. Едем домой без разговоров. И если ты будешь изображать из себя маленькую девочку – «я не поеду, хочу в кино!..» – мне придется остаться дома с тобой.