Ледяное сердце не болит

Надежда распахнула дверь. За ней, в узком колодце, располагалась железная винтовая лестница, ведущая куда-то наверх. Девушке ничего не оставалось делать, кроме как побежать по ее ступеням.

На повороте, который совершала лестница, Надя увидела, что преступник следует за ней. Их разделяло семь-восемь ступеней. Из последних сил, тяжело дыша, Надя попыталась бежать быстрее.

Еще одна дверь – видимо, ведущая на второй этаж. Надя распахнула ее.

Перед ней предстала большая комната – величиной с находящийся внизу гараж. В углу поблескивали красные угольки в черном чреве камина. Возле него валялось пять-семь поленьев. Комната, видимо, задумывалась как гостиная – однако назвать ее таковой сейчас язык не поворачивался. Кроме ободранного дивана, стоящего метрах в трех от камина, никакой мебели в комнате не было. Зато лежала груда длинных досок, стояло несколько мешков с цементом и связка пластиковых труб. Оба окна, имеющиеся в комнате, были задрапированы черными шторами.

Сзади мерно прогремели ступеньки. Грохот сменился тихими шагами. Преследователь, поняла Надежда, также оказался в комнате. Он тяжело, со свистом, дышал.

И тогда Надя решилась. Она схватила одно из поленьев, лежащих у камина, и кинулась к окну. Не раскрывая штор, ткнула в них деревянным тараном. Послышался веселый звон разбитого стекла. Из-за портьеры дохнуло холодом.

Сзади все ближе слышались размеренные шаги маньяка.

Надя откинула гардину. За окном была ночь. Небольшой заснеженный двор освещался прожектором. Дальше угадывался высокий забор – и лес.

В окне образовалась изрядная дыра. В нее можно было бы пролезть, но… К громадному разочарованию Нади, проем был защищен толстой декоративной решеткой. Ее прутья оказались настолько плотно расположены друг к другу, что никакой возможности протиснуться сквозь них не было.

А похититель уже дышал ей в затылок. И тогда она закричала – в морозное окно – изо всех сил, отчаянно:

– Помогите!..

Ее крик оборвался на полуслове: маньяк сзади подошел к Наде вплотную и грубо обхватил за шею сгибом локтя. Девушка захрипела.

***

Всего пять домов стояло на окраинной улице дачного поселка, словно в насмешку названной Главной.

Машину Полуянов оставил у опушки леса – так, чтобы ее нельзя было разглядеть из окон здешних домов. Сам, не спеша, прошелся по улочке. Путь ему освещали луна и единственный фонарь. Кроме того, матово светил прожектор за одним из высоких заборов.

Тут с неделю назад прошелся грейдер – он отодвинул сугробы и засыпал ими заборы на половину их высоты. И очень хорошо стало видно, в каких домах живут, а какие – заброшены, по крайней мере, до весны.

В одноэтажных зеленых домишках под номерами 1А и 1Б наглухо заколочены окна, террасы прикрыты огромными листами ДВП. Судя по завалам снега у штакетника, в последнее время во дворы не только на машинах не заезжали, но и калитку не открывали.

Зато соседний дом выглядит обитаемым. Двор за забором в полтора человеческих роста освещен прожектором. Въезд в ворота расчищен. На площадке у въезда – следы шин. Их еще не успел замести легкий ночной снежок.

Полуянов подошел ближе. Вгляделся в рисунок протекторов. На снегу отпечатались широкие следы зимней резины с шипами. Они вполне могли принадлежать какой-то большой машине: например, джипу.

Из-за забора выглядывал добротный дом: кирпичный, в три этажа, да еще и с мансардой. Над высокой железной трубой поднимался легкий дымок. Ни одно окно не освещено – однако дом явно обитаем.

Ни на железных автоматических воротах, ни рядом нет ни звонка, ни домофона, ни номера дома. Однако Дима даже не сомневался: это – дом 4А, некогда принадлежавший покойному Воскресенскому.

Внутренний карман куртки приятно оттягивал пистолет. Полуянов на секунду задумался. Что ему теперь делать? Ломиться в ворота? Перелезть втихую через забор? Позвонить по мобильнику оперу Савельеву?

Однако тут произошло нечто, заставившее Диму напрочь отбросить раздумья.

Высокое зарешеченное окно на втором этаже особняка вдруг разбилось и осыпалось наружу дождем осколков. Похоже, в него ударили чем-то тяжелым изнутри. Затем за окном зашевелились гардины, за ними замелькали чьи-то силуэты.

А потом до Димы донесся – явно исходящий из окна – отчаянный девичий крик:

– Помогите!..

Крик стих на полуслове, полузадушенный, – однако и двух слогов оказалось бы довольно, чтобы Дима узнал голос. Полуянов готов был биться об заклад: голос принадлежал Наде.

Ни секунды больше не раздумывая, журналист подбежал к забору. Подпрыгнул, схватился за его верхнюю кромку. Подтянулся на руках. Перебросил ногу через забор. Перевалился сам – и прыгнул внутрь двора на снег.

***

Надежда задыхалась в жестком объятии похитителя. Хрипела. Пыталась каблуком лягнуть его по коленной чашечке. Все бесполезно.

Маньяк был настороже. Он ловко уворачивался от ее ударов.

А потом Надя почувствовала острый укол в плечо. Дернулась изо всех сил. Раз, другой. Бесполезно. У маньяка железная хватка. И тут Наде разом отказали все чувства – будто бы ее накрыли тяжелым душным одеялом. И она, словно тряпичная кукла, повалилась на пол.

***

Полуянов стремительно, в несколько прыжков, пересек заснеженный двор. Помимо расчищенного въезда в гараж, на остальной территории снег оказался кое-где по колено, а кое-где – даже выше. В сугробах Дима оставил глубокие явственные следы. В его короткие сапоги набился снег.

Журналист очутился у железных ворот гаража. Ворота наглухо закрыты, никакой калитки рядом не видно. Что, в этот дом нет входа! Только въезд? Быть такого не может! Должен быть хотя бы черный ход.

Прячась в тени дома, незваный гость завернул за угол. Изнутри не доносилось ни звука. Что там происходит с Надей? Он должен действовать очень быстро.

Вероятно, Надежде в какой-то момент удалось вырваться. Она ухитрилась устроить бунт на корабле?.. Но, судя по оборвавшемуся на полуслове крику, мятеж подавлен. А с бунтовщиками разговор обычно бывает коротким…

За углом дома снова начались глубокие сугробы. Дима запрыгал по ним, пытаясь выйти к тыльной стороне особняка. Вот он уже достиг угла. Выглянул.

Да, сзади есть черный ход: высокое крыльцо, наполовину заметенное снегом. Оно сереет в темноте, еле освещаемое матовой лампой луны. Журналист бросился к крыльцу.

И вдруг – на заднем дворе вспыхнул яркий свет. Он слепил. Он отражался в кристалликах снега. И громкий мужской голос откуда-то с высоты второго этажа прокричал:

– Стоять!

Дима замер.

Сверху прозвучала новая команда:

– Руки в гору! Не двигаться!

Полуянов не послушался. Он отпрыгнул в обратную сторону – к углу дома.