Легенда о гетмане. Том I

– Вы помните, как тяжело нам было достать коней, когда выходили из Сечи, – говорил полковник, подкручивая ус, – а сейчас у каждого казака, почитай, три, а то и четыре заводных коня. Пленных взяли почти десять тысяч, оружие, пушки. А сколько всякой материи, сукна, одежды и утвари – не сосчитать. Вот сейчас по приказу ясновельможного гетмана сопровождаю все это и пленных в Чигирин. Там, что положено отдадим татарам – Тугай – бей сейчас в одном переходе от нас и к вечеру подойдет к Чигирину. Часть трофеев отправим на Сечь в войсковую скарбницу, а остальное разделим между казаками и старшиной. Всем хватит, никто не будет в обиде.

– Пан, полковник, – наконец, спохватился слушавший его, как зачарованный Дорошенко, – кажется, к Чигирину со стороны Днепра подходит войско князя Яремы.

Выслушав его рассказ о последних событиях, Ганжа нахмурился, затем обернулся к подъехавшему к ним есаулу:

– Оставайся тут за старшего, а я проскочу к Чигирину вместе с ними, – он кивнул на Дорошенко и Верныдуба. – В город не входите., станьте в полуверсте укрепленным табором.

Он огрел коня нагайкой и поскакал вперед. Дорошенко и Верныдуб последовали за ним.

Весть о том, что войско коронного гетмана почти полностью уничтожено в битве при Корсуне вызвало у жителей Чигирина небывалый приступ ликования. Казаки и мещане, столпившиеся на валах, подбрасывали шапки в воздух, кричали: «Слава гетману запорожскому! Виват Хмельницкому! Слава Запорожскому Войску». Сейчас, когда к городу подошел конный казацкий полк и на подходе был сам Тугай-бей с татарами, уже мало кто опасался приближающегося войска князя Вишневецкого. Народ толпился на улицах, повсюду были слышны радостные возгласы. Людей было так много, что Ганже с товарищами с трудом удавалось проехать. Каждый хотел коснуться стремени или кереи запорожского полковника, сподвижника гетмана Хмельницкого, участника двух легендарных битв с ляхами.

Наконец, пробившись через толпы народа, всадники подъехали к мосту. Там по распоряжению Яненко казаки выкатывали бочки с порохом и подводили к ним запальные шнуры, пропитанные селитрой. Сам он, сидя на своем буланом в яблоках коне, всматривался в горизонт, который сплошь затянуло облако пыли. Дорошенко обратил внимание, что облако распространяется не очень быстро, создавалось впечатление, будто движется пешее войско. «Но ведь у Яремы конные хоругви»- подумал молодой сотник. Бросив взгляд в сторону Верныдуба, он заметил, что и тот всматривается в даль с заметным удивлением.

Ганжа, сердечно обнявшись с Яненко, также некоторое время молча наблюдал за приближавшимся пылевым облаком, затем негромко сказал:

– Сдается мне это не Ярема. У князя конница, а тут явно движется пехота.

В молчании прошло еще несколько минут. Внезапно казаки увидели, что от облака пыли отделилась группа всадников, скачущих по направлению к ним. Когда до них оставалось с версту, Верныдуб, обладавший великолепным зрением, сказал:

– Не сойти мне с этого места, если это не Воронченко со своими разведчиками. Да вот не пойму только, кто с ними еще.

Действительно, вскоре и остальные увидели, что это возвращается дозор, от которого не было вестей целую неделю. Уже можно было ясно различить усатое лицо самого куренного атамана и его казаков, развевающиеся гривы коней, несущихся в карьер. Но двух скакавших рядом с ними всадников никто не знал.

Тем временем, они подъехали к самому мосту и, не снижая скорости, продолжали движение. Копыта коней прогрохотали по деревянному настилу и вот уже всадники, круто осадив лошадей, остановились возле Ганжи. Дорошенко и Яненко. Воронченко снял шапку, приветствуя запорожского полковника и своих командиров, а затем приступил к докладу.

Оказалось, что у Розлог князь Вишневецкий остановился на отдых, но затем внезапно повернул обратно. Понять причину такого неожиданного маневра Воронченко не мог, поэтому решил последовать за войском Вишневецкого, в надежде взять языка и выяснить дальнейшие намерения князя. Вскоре такая возможность представилась и попавший к казакам в плен жолнер из татарской хоругви, рассказал, что князь получил сообщение о том, что Потоцкий под Корсунем разбит Хмельницким. Потому-то и Ярема повернул назад, чтобы в районе Киева форсировать Днепр и уйти на Полесье.

– Понятно, – коротко сказал Ганжа, выслушав доклад куренного атамана, – а это кто с тобой? Он кивнул на прибывших с Воронченко незнакомцев.

Один из них, высокий широкоплечий мужчина лет сорока с небольшим смело взглянул в мрачное лицо полковника и произнес густым басом:

– Я Мартын Пушкаренко, из Полтавы. Узнав о вашей победе под Желтыми Водами, мы тоже не остались в стороне. Перебили у себя ляхов и жидов и пошли на помощь к гетману Хмельницкому.

– А я Небаба, тоже Мартын, из Нежина, – повел могучим плечом второй незнакомец с фигурой атлета. Его выразительное лицо с резкими чертами, полностью соответствовало данному ему прозвищу. – . Мы тоже там у себя повырезали всех панов и подпанков и порешили идти на соединение с запорожцами. Вот на ваш разъезд наткнулись и дальше уже пошли вместе.

Хмурое лицо Ганжи озарила скупая улыбка.

– Ну, что ж, милости просим к нам в Войско. Ясновельможный гетман сейчас от Корсуня будет двигаться в направлении Белой Церкви, так что вы еще присоединитесь к нему по пути.

– Кстати, – он обернулся к Дорошенко, – тебе с твоими людьми тоже приказано незамедлительно прибыть в гетманскую ставку.

Часть третья. Освободитель

Глава первая. Vi et armis[1]

Полковники и старшина праздновали победу отдельно, собравшись в шатре у гетмана, где были накрыты столы, уставленные яствами, подававшимися на золотой и серебряной посуде, захваченной у поляков. Уже было выпито не по одному михайлику оковитой, венгржины и медовухи и кое-кто из старшины находился в изрядном подпитии. Гетман сидел во главе стола исполненный величавого достоинства. Хотя внешне он выглядел радостно и торжественно, провозглашая тост за тостом, но глубоко в его взгляде порой проскальзывала настороженность, а то и неуверенность. Действительно, сейчас, когда первая эйфория от одержанных побед постепенно отступала, все с большей остротой вставал вопрос: что делать дальше? Вопрос этот был далеко не праздным: от правильного выбора дальнейшей стратегии зависел весь исход так блестяще начавшегося военного предприятия. Еще месяц назад, выходя из Запорожья никто не мог предсказать, как сложится судьба восстания, а сейчас уже было совершенно понятно, что и королю, и сенату, и сейму придется считаться с реалиями сегодняшнего дня. Сам гетман склонялся к мысли о том, что сейчас необходимо приостановить военные действия и немедленно обратиться к королю и сейму с требованиями возврата казацких льгот и привилегий, ограничения панского произвола на украинных землях. Но что скажет рада? Первые успехи вскружили головы не только рядовым казакам, но и многим представителям старшины, и уже здесь за столом, то там, то здесь раздавались голоса: «Веди нас на ляхов!». Пока еще они звучали приглушенно, но с каждой выпитой чашей становились все громче. Хмельницкий искоса посмотрел на сидевшего справа от него Тугай-бея. Тот был безмятежно спокоен и в глазах его читалось полное удовлетворение. Он снисходительно поглядывал на подвыпивших полковников, потягивая терпкий кумыс из глубокой глиняной чаши.

– Ему – то, чего не быть спокойным, – с легким раздражением подумал гетман. – Татары заполучили за один месяц столько добычи, сколько в прежние годы и за пять лет не имели. Да еще уведут с собой и русский полон в Крым. Конечно, Тугай-бей будет ратовать за продолжение военных действий и хана будет к этому подбивать.

Он перевел взгляд на сидевшего по левую руку от него Кривоноса. Тот держал в руке кубок, но лишь пригубливал его, внимательно вслушиваясь в разговор, ведущийся за столом. И у запорожцев, и особенно у примкнувшего к ним восставшего люда Кривонос пользовался непререкаемым авторитетом. Хмельницкий знал, что тот ненавидит шляхту лютой ненавистью и является настоящим народным вождем. В борьбе с поляками он не признавал никаких компромиссов и не скрывал своего убеждения в том, что от них необходимо полностью очистить всю Украйну.

– Понятно, Максим будет настаивать на продолжении войны, – с горечью подумал Богдан, начиная осознавать, что хотя он и гетман, и верховная власть в Войске принадлежит ему, но против мнения того же Кривоноса он пойти не может.

– А ведь еще есть и Кречовский. За ним стоят реестровики, – .Хмельницкий перевел взгляд на своего кума и старого приятеля. – О чем он интересно думает?

Но полковник сидел с непроницаемым выражением на лице, лениво потягивая венгерское вино из своего кубка.