Легенда
Шрифт:
— Туда, — выплевывает он. — Вытри это дерьмо с лица. И если еще раз меня схватишь, я тебя пристрелю.
Я отпускаю форму солдата и чуть не падаю на колени. Потом поворачиваюсь и плетусь в сторону огромной, свисающей с потолка таблички «Туалет». Кожаные ботинки скрипят, соприкасаясь с кафельным полом. Я чувствую на себе взгляды солдат, но наконец достигаю туалета и запираюсь.
Не важно, через пару минут обо мне уже забудут. И пройдет еще больше времени, прежде чем солдат, за которого я цеплялся, заметит пропажу своей бирки с идентификационным номером.
В туалете я тут же сбрасываю маскировку под раненого. Умываю лицо, стирая с него большую часть свиной крови и грязи. Расстегиваю ботинки,
Наконец натягиваю перчатки и завязываю черным платком лицо, чтобы скрыть рот и нос. Если кто-то обратит на меня внимание, придется убегать, но я сумею скрыть свое лицо.
Закончив, я с помощью ножа откручиваю шурупы вентиляционной решетки. Затем прикрепляю украденную у солдата бирку к цепочке с медальоном и просовываю ноги в вентиляционную шахту.
Воздух здесь странно пахнет, и я радуюсь, что мое лицо прикрывает платок. Я ползу вперед так быстро, как могу. Стенки шахты в ширину не более двух футов. Продвигаясь все дальше, мне приходится закрывать глаза, напоминая себе о том, что необходимо дышать, что металлические стенки вокруг не сужаются. Забираться далеко мне не требуется: ни одна из этих шахт не ведет на четвертый этаж. Мне нужно всего лишь добраться до одной из больничных лестниц, подальше от взглядов солдат, охраняющих первый этаж. Я из последних сил продвигаюсь вперед. Вспоминаю лицо Идена, думаю о лекарствах, в которых нуждаются Джон и моя мать. Вспоминаю странный красный крест с чертой посередине.
Спустя несколько минут я достигаю конца шахты. Поднимаю голову и, глядя сквозь решетку, в которую упираются ноги, через полосы света вижу изгиб лестничного марша. Пол безукоризненно-белый, чуть ли не прекрасный и, что самое главное, пустой. Я мысленно считаю до трех, затем поджимаю колени и с силой пинаю решетку шахты. Решетка вылетает. Я бросаю взгляд на лестницу — большой цилиндр с гипсовыми стенками и маленькими окошками. Огромную винтовую лестницу.
Теперь я должен двигаться быстро, без всяких уловок. Бежать. Я выскальзываю из вентиляционной шахты и кидаюсь к лестнице. Преодолев полпути, хватаюсь за поручень и, подтянувшись, перелетаю на верхний завиток лестницы. Должно быть, на меня смотрят камеры наблюдения. В любую минуту может прозвучать сигнал тревоги. Второй этаж, третий этаж. У меня не остается времени. Достигнув четвертого этажа, я срываю с цепочки бирку с идентификационным номером и останавливаюсь лишь затем, чтобы провести ею по считывающему устройству двери. Камеры безопасности не успевают вовремя дать сигнал тревоги, чтобы закрыть лестничный пролет. Щелчок ручки — распахивается дверь. Я внутри.
Вижу огромную комнату, заполненную рядами каталок и кипящими под металлическими колпаками химикатами. Доктора и солдаты смотрят на меня в испуге.
Я хватаю первого же человека. Это молодой доктор, который стоит ближе всех к двери. Прежде чем кто-либо из солдат успевает нацелить автомат в нашу сторону, достаю нож и приставляю к горлу доктора. Остальные врачи и медсестры в панике бросаются на пол.
— Если выстрелите, убьете его, — кричу я солдатам. Дула их автоматов сейчас направлены на меня. Схваченного мной доктора трясет.
Делаю вид, что прижимаю нож к шее доктора сильнее, но на самом деле слежу за тем, чтобы его не ранить.
— Я не причиню вам вреда, — шепчу на ухо доктору. — Скажите, где антидоты чумы.
Доктор сдавленно хрипит, я чувствую, как он вспотел. Указывает на холодильные установки. Солдаты все еще колеблются. Не потому, что беспокоятся
за жизнь доктора, они боятся разбить склянки с химикатами перед нами. Один из солдат угрожает мне автоматом.— Отпусти доктора! — кричит он. — Подними руки!
Мне хочется рассмеяться. Должно быть, этот солдат новобранец. Я прохожу с доктором полпути к холодильным установкам и останавливаюсь. Если продвинуться дальше, я ступлю за пределы ряда хрупких склянок с химикатами, и солдаты откроют огонь, невзирая на наличие заложника.
— Я отпускаю вас, — шепчу я доктору. — Пригнитесь.
Ослабляю хватку и толкаю его так, что он падает.
Солдаты открывают огонь. Но я бросаюсь вперед, перекатываюсь за химические колпаки и ползу к холодильным установкам. Открываю дверцу одного из холодильников и ныряю за нее. От дверцы рикошетом отскакивают пули. Мой взгляд мечется по этикеткам.
Доктор ошибся. Полка холодильника с надписью «Антидоты чумы» пуста. Они закончились. Я выкрикиваю проклятия, но из-за свиста пуль даже себя не слышу. Солдаты подбираются ближе. Я беру пузырьки с другими лекарствами — супрессивные средства и болеутоляющие — и засовываю под рубашку. Одна из этикеток привлекает мое внимание, и я останавливаюсь, лишь чтобы прочитать ее. На ней нарисован маленький красный крест с тремя линиями. «Вирусная мутация T. Filoviridae». В штативах стоит ряд пустых пробирок. Мое сердце подскакивает к горлу, но времени думать сейчас нет, поэтому отрываю взгляд от полки и бросаюсь вперед. Шальная пуля царапает руку, которую тут же пронзает жгучая боль. Я почти у выхода.
Врываюсь через дверь в цилиндр лестницы, и в тот же момент слышу вой сирены. Хор щелчков — все двери цилиндра запираются. Я в ловушке. Солдаты могут открыть любую из дверей, а я выбраться не смогу. Из лаборатории слышны крики и эхо шагов. Кто-то вопит:
— В него попали! Он ранен!
Я бросаю взгляд на маленькие окошки в гипсовых стенах цилиндра. Окошки слишком высоко, и с лестницы до них не дотянуться. Я упаду и разобьюсь насмерть. Скрипя зубами, достаю второй нож, так что теперь их по одному в каждой руке. Иного выбора нет. Я молюсь, чтобы гипс оказался достаточно мягким, и прыгаю со ступеней на стену.
Вонзаю один из ножей прямо в гипс. Из раненой руки хлещет кровь, и от боли я не могу сдержать стона. Я болтаюсь где-то посередине между окошком и местом, откуда прыгнул. Как можно сильнее раскачиваюсь из стороны в сторону.
Гипс начинает ломаться.
Я слышу, как у меня за спиной открывается дверь и из лаборатории выбегают солдаты. Вокруг свистят пули. Качнувшись в сторону окна, я отпускаю воткнутый в стену нож.
Окно разбивается, и, снова оказавшись в ночи, я падаю, падаю, падаю, подобно звезде, на землю. Я разрываю на себе рубашку и позволяю ей надуться за спиной наподобие парашюта, быстро вспоминая, как нужно падать. Колени согнуты. Ступни к земле. Расслабить мышцы. Приземлиться на подушечки пальцев ног. Перекатиться. Я держусь за концы рубашки, в которую задувает ветер, и чувствую, как она немного замедляет мое падение. Земля несется прямо на меня. Я обхватываю себя руками.
Удар вышибает из меня весь воздух. Я перекатываюсь три раза и врезаюсь в стену на другой стороне улицы. Мгновение лежу ослепленный и абсолютно беспомощный. Сверху, из окна четвертого этажа, доносятся разъяренные голоса: солдаты поняли, что для спуска по лестнице им понадобится вернуться в лабораторию и отключить сирену. Зрение постепенно проясняется, и я начинаю чувствовать боль по всему боку и в руке. Здоровой рукой помогаю себе подняться с земли и тут же морщусь от боли. В груди ноет. Кажется, я сломал ребро. Пробую встать и понимаю, что вывихнул лодыжку и ободрал левую руку. Не знаю, возможно, другие последствия падения скрывает адреналин.