Легендарное судно

– Как зовут вашего учителя?
– спросил Сэм.
– А может быть, вы не знаете? Может быть, это является тайной?

– Этого никто не знает, - сказал Геринг.
– Нам нет нужды знать об этом. Что есть имя? Он называл себя Виро, то есть "человеком" на эсперанто. Мы называем его Основателем, или Ла Виро, или же просто Человеком.

– Вы когда-нибудь встречались с ним?

– Нет, но я встречался с двумя людьми, которые хорошо знали его. Один из них присутствовал на самой первой проповеди Ла Виро, состоявшейся через семь дней после встречи с незнакомцем.

– Вы уверены, что Ла Виро мужчина? Может быть, это женщина?

– Конечно же, мужчина!

Сэм глубоко вздохнул и произнес:

– Большой груз свалился с моей души. Если бы ваш учитель оказался бы вдруг Мэри Бейкер Эдди, то я бы свалился от удара и умер.

– Что?

– 96

– Ничего особенного.
– Сэм усмехнулся.
– Некогда я написал о ней книгу. Мне не хотелось бы повстречаться с нею здесь. Она бы оскальпировала меня живьем. А почему я о ней подумал? Дело в том, что некоторые из тех диких мистических понятий, о которых вы мне сейчас рассказывали, напомнили мне о ней.

– Кроме "ка", все в наших объяснениях согласуется с законами физики. Да и "ка" является физическим феноменом, но перпендикулярным, так сказать, к нашей действительности. Мы верим в то, что это наука, наука Древних, обеспечила наше физическое Воскрешение. Здесь нигде нет ничего сверхъестественного, кроме, разумеется, нашей веры в Создателя. Все остальное - наука!

– Точно как религия Мэри Бейкер Эдди?
– спросил Клеменс.

– Я ничего не слыхал о ней.

– Так как же мы обретем спасение?

– Возлюбив. Под этим словом подразумевается, конечно, что мы отвергаем насилие, даже с целью самозащиты. Мы верим в то, что сможем достичь любви в определенном трансцендентном состоянии, а оно придет только через самосознание. Пока что большинство человечества не научилось правильно пользоваться наркотической жевательной резинкой. Человек злоупотребляет ею, так же как злоупотребляет и всем остальным.

– И вы думаете, что вы уже возлюбили. Или что вы подразумеваете под этим?

– Пока еще нет. Но я уже на пути.

– С помощью жвачки?

– Не только. Она помогает. Но необходимо также и действовать. Нужно проповедовать, нужно страдать за свои убеждения. И научиться терпимости. Надо научиться любить.

– Так вот почему вы против моего Парохода. Вы считаете, что мы зря тратим свое время, сооружая его?

– Эта цель никому не принесет добра. Пока что ради этого опустошена значительная часть этой местности. Все вокруг пропиталось жадностью, мучениями, кровью и предательством. Здесь везде ненависть, ненависть, ненависть! И все ради чего? Чтобы у вас было то, чего нет ни у кого! Чтобы у вас был гигантский корабль из металла, приводимый в движение электричеством. Триумф техники на этой планете! Корабль дураков! Чтобы вы могли совершить на нем путешествие к верховьям Реки. А когда вы туда доберетесь, что тогда? Не кажется ли вам, мистер Клеменс, что лучше было бы путешествовать к истокам души?

– Вы многого не знаете, - покачал головой Клеменс. Однако его самодовольство подтачивало видение некоего дьявола, крадущегося во мгле и нашептывающего ему на ухо. Но ведь кто-то же таился в темноте и шептал на ухо и основателю Церкви тоже! Был ли дьяволом тот незнакомец, что сделал так много для создания этой Церкви? Существо, которое посетило Сэмюеля Клеменса, утверждало, что дьяволы - все остальные и только оно одно хочет спасти человечество.

Конечно, настоящий дьявол говорил бы именно нечто подобное.

– Неужели мои слова совсем не тронули вашего сердца?
– спросил Герман Геринг.

Сэм постучал себя кулаком по груди и сказал:

– Да, я истинно верую? что у меня началось расстройство желудка.

Геринг сжал кулаки и надул губы.

– Будьте внимательны, а то потеряете свою любовь!
– сказал Сэм и ушел.

Правда, особого торжества он не ощущал. У него на самом деле было небольшое расстройство желудка. Неистребимое невежество всегда

– 97

расстраивало его, хотя он прекрасно понимал, что над этим надо смеяться.

21

Наступил полдень следующего дня. Сэм Клеменс и Джон Безземельный проспорили все утро. В конце концов Сэм, доведенный до белого каления, отбросив всякую осторожность и благоразумие, сказал:

– Мы не можем допустить, чтобы Хэккинг лишил нас бокситов! Мы не можем позволить, чтобы что-либо приостановило постройку Парохода! Может быть, вы так упрямитесь, чтобы спровоцировать войну с Соул-сити? Не выйдет, Ваше Величество!

Он взволнованно расхаживал по комнате, размахивая рукой с зажатой сигаретой. Джон развалился за круглым дубовым столом в рубке Клеменса. Джо Миллер сидел в углу на огромном стуле, сооруженном специально для него. Могучий монгол из палеолита, Закскромб, стоял позади Джона.

Вдруг Сэм быстро развернулся и положил оба кулака на стол. Опершись о его полированную поверхность, с сигарой во рту и нахмуренными бровями, он зарычал на Джона:

– Однажды вы уступили, в Раннимеде, подписав Великую Хартию Вольностей. Это было единственным хорошим делом, которое вы совершили за время своего правления - да и то некоторые говорили, что при этом вы плюнули три раза через плечо. Что ж, сейчас перед вами другой подходящий случай. Вы извинитесь перед Абдуллой, который имеет на это полное право, или я созову специальное заседание Совета и мы определим вашу пригодность занимать должность со-консула!

Король Джон не менее минуты свирепо смотрел на Клеменса.

– Ваши угрозы меня не пугают, - наконец произнес он.
– Но совершенно очевидно, что вы скорее втянете нашу страну в гражданскую войну, чем начнете войну с Соул-сити. Я никак не могу понять этого безумия. Благоразумному человеку всегда трудно понять подобное безрассудство. Поэтому я извинюсь. А почему бы и нет? Король может позволить себе великодушие по отношению к простолюдину. Это ничего не будет стоить, а только возвеличит его.

С этими словами он встал и проковылял к выходу, сопровождаемый своим телохранителем.

Десятью минутами позже Сэм услышал, как Джон остановился у резиденции гостей и принес свои извинения. Абдулла Акмаль принял их, хотя и остался при этом весьма хмурым. Было очевидно, что он подчинился приказу.

Как раз перед тем, как гудки возвестили конец часового обеденного перерыва, в комнату вошел Каубер. Он сел, не дожидаясь приглашения со стороны Сэма. Клеменс поднял в удивлении брови, ибо подобное случилось впервые. Было что-то необъяснимое в таком поведении. Он внимательно посмотрел на Каубера и начал прислушиваться к каждой его интонации. Это было поведение раба, который решил больше не быть рабом.