Легендарные разведчики

Но иногда возникало к Филби недоверие. Он и его друзья являлись на встречи с советскими связниками в любое время, не прятались в бомбоубежища, даже когда немцы бомбили Лондон. Это был огромный риск. Они работали в форс-мажорных обстоятельствах. А в Москве им порой не верили. Так что Курская дуга стала переломным моментом не только в Великой Отечественной войне, но и в отношении к Кембриджской пятерке.

Возможно, какие-то подозрения возникли еще в период репрессий 1937 года. Расстреливали тогда и английских шпионов, и немецких, и американских — всех подряд. И вдруг появляется английский источник, который пишет: «В посольстве Великобритании в Москве на связи всего два-три советских агента». Два-три! Как же так? «Английских агентов» в НКВД расстреливали сотнями, тысячами, а кто-то из Лондона пишет, что у них всего два-три агента. Да не может быть такого! Значит, он врет. Получалось, что волна тех репрессий породила недоверие к самим себе.

Но Филби перенес и это. Его жена Руфина Ивановна рассказывала мне, что Ким был очень обижен на сбежавшего в Москву Гая Берджесса. Маклин послушался Филби — спасая жизнь, ускользнул от неминуемого ареста. Зачем остался в Москве Берджесс? Ведь если бы не его исчезновение, Филби, он в это верил твердо, мог бы работать и работать. А так карьера разведчика фактически закончилась. Несмотря на подозрения, расследования, Филби удалось остаться на свободе, даже получить работу журналиста в Бейруте. Но в 1963 году ему пришлось бежать оттуда на советском сухогрузе.

Киму Филби было уже за пятьдесят, когда он попал в новую, непривычную обстановку. Если хотите, попал Филби в Москве в политический наш застой. Он всё видел и понимал. На брежневские «дороггие товварриши» и затяжные лобзания с соратниками реагировал, по словам Руфины Ивановны, чертыханием. Но не отрекся. Цветет брежневщина, Филби бездействует, его могучий потенциал не используется. Новое признание — его занятия с молодыми разведчиками, издание его книг — пришло гораздо позже. Правда всегда пробивается.

Филби неплохо воспринял перестройку, воспрянул духом. Однако уходила целая эпоха, которая была и его эпохой. И Филби ушел с нею. Ушел в ореоле чистоты, романтизма и веры в страну, для которой работал и рисковал несколько десятилетий…

За выдающиеся заслуги Ким Филби был награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны 1-й степени и Дружбы народов. Его личный вклад в Победу в Великой Отечественной над гитлеровской Германией огромен. Это признают все, даже те, кто его ненавидит.

Один из моих высокопоставленных собеседников из спецслужб рассказывал:

— Филби так много сделал для Победы над фашистской Германией! Когда я вошел в материалы, в дело, посмотрел его внимательно, то возникло ощущение несправедливости. Как же так, он столько совершил и не Герой Советского Союза? Почему? Начал я доводить эту идею до руководства. Мне объяснили, что время было не то — 1987 год. Может быть, Горбачев не хотел осложнений с англичанами. Однако поддержки эта идея не получила. И вдруг приходит от нашего тогдашнего начальника Крючкова документ, в свою очередь поступивший из приемной Яснова, тогда председателя Президиума Верховного Совета РСФСР. И к нему записка: «Владимир Александрович, (это Крючкову) прошу рассмотреть приложенное письмо». В нем три харьковских студента пишут: как же так, такой выдающийся человек, внес великий вклад в дело Победы и не Герой? Незадолго до этого по телевидению показали интервью Филби с известным журналистом Генрихом Боровиком, и ребята, видимо, посмотрели эту передачу. А уж коли поступило обращение о присвоении званий Героя таким путем, то дали команду — готовить представление. Мы начали готовить документы. Но 11 мая 1988 года Кима Филби не стало. И о представлении как-то забыли.

А может быть, все-таки вспомним?

ЕЩЕ ДВОЕ ИЗ КЕМБРИДЖА Джон Кернкросс и Энтони Блант

Вся Кембриджская пятерка героически трудилась на Советский Союз во время войны. О вкладе в победу ее руководителя Кима Филби я рассказал в предыдущей главе. Конечно же, достойна детального повествования и деятельность друзей Кима — Гая Берджесса и Дональда Маклина. Но в рамках этой книги мне придется ограничиться описанием подвигов только Энтони Бланта и Джона Кернкросса.

Начну с менее известного Джона Кернкросса — он же «Мольер», «Лист», «Карел»… Дипломат, служащий ряда ключевых министерств Великобритании, где и формировалась политика этой страны, а во время войны — сотрудник английских спецслужб.

Бесполезно расставлять членов Кембриджской пятерки по ранжиру, в зависимости от их вклада в борьбу с фашизмом. Каждый из них сыграл свою роль независимо от появившегося десятилетия спустя номера. Тем не менее именно Джона Кернкросса называют пятым. И, по мнению английских исследователей разведки, последним раскрытым разведчиком из Кембриджской группы, чье имя вопреки всем обязательствам британского правительства выплыло наружу в 1981 году.

О нем и пишут меньше, чем о других четверых, и роль его очерчена не так ясно. Я же приведу здесь высказывания моего наставника, Героя России. К словосочетанию «Кембриджская пятерка» Владимир Борисович Барковский относился с неким сарказмом. Но когда заходила о ней речь во время наших нескончаемых разговоров, он выделял, помимо Кима Филби, еще двоих — Дональда Маклина и Джона Кернкросса. Именно они работали по его, по атомной, проблематике.

От Владимира Борисовича я впервые и услышал о подвигах пятого. Рассказанный Барковским эпизод о попавшем в руки разведки засекреченном докладе по атомной проблематике записан мною подробно. И, без сомнения, стоит того, чтобы привести его полностью.

В течение всего 1940 года Кернкросс не имел никакой связи с Центром. В один из наиболее критических моментов новейшей истории в Лондоне, где наряду с Берлином и Москвой решались судьбы мира, фактически не осталось представителей нашей разведки. Все были отозваны в СССР. Волна сталинских чисток, а не бдительность британской контрразведки, вымела их с острова. Источники были готовы передавать информацию, но оказалось — некому.

Премьер Чемберлен по-прежнему заигрывал с немцами, и лишь спустя какое-то время в заветное кресло уселся Уинстон Черчилль.

Впрочем, Черчилль оставил многочисленные полномочия лорду Хэнки. При Чемберлене этот министр без портфеля возглавлял чуть ли не полтора десятка всевозможных комиссий. Оборона, безопасность, регулярные доклады английских спецслужб, засекреченные сообщения о состоянии экономики и прогнозы по ее развитию. А еще протоколы заседаний военного кабинета, доклады из Генерального штаба… И, заметим, информация из научно-исследовательских институтов, работающих на британскую военную машину.

Вышло так, что именно у лорда Хэнки перед войной сосредоточивалась почти вся секретная информация. Современники вспоминают: он был необычайно работоспособным и безотказным. И когда члены Кабинета под разными предлогами и ссылками на занятость спихивали с себя исключительно ответственные задания, связанные с обеспечением безопасности британской короны, в дело вступал Хэнки. Брал дела в свои руки, созывал заседания по важнейшим вопросам, давал рекомендации и подсказывал решения, которым, как правило, и следовали.

При этом даже среди резко настроенных против СССР английских политиков мягкий в общении экс-министр без портфеля отличался наибольшей непримиримостью к Стране Советов. На любые запросы Черчилля, связанные с советско-английскими отношениями, Хэнки отвечал так, что у премьера могло создаться впечатление, что нет у Соединенного Королевства врага страшнее России.

Что ж, история определенным образом наказала лорда, призванного следить за тем, чтобы британские секреты хранились за семью печатями. Его полузабытое имя в начале 1980-х годов вновь всплыло и попало на страницы газет, а потом и книг именно благодаря тому, что личным секретарем лорда Хэнки в середине 1940 года назначили скромного и внешне неприметного 27-летнего Джона Кернкросса — пятого из Кембриджской пятерки. Когда в январе 1941-го контакт советской разведки с Кернкроссом был восстановлен, информация от агента пошла валом.