Легендарный барон

Светает… В Да-хурэ раздается заунывный, протяжный звук, повторяющийся во всех храмах города. Так начинается день монгольской столицы. Из домиков, лепящихся возле монастырей, появляются красные и желтые фигуры монахов. Перебирая четки, медленно и важно обходят они вокруг храма и длинной лентой втягиваются в его широкие двери. Они занимают места и уставщик (умзат) низким басом заводит хвалебный гимн Победоносному Будде, подхватываемый общим хором.

Тем временем на улицах появились уже пешеходы и всадники в синих, красных и желтых тарлыках. Привлекают внимание необычайные прически женщин, в виде крыльев, закованных в серебро. У некоторых из них на самой макушке головы красуется кокетливая изящная шапочка (княгини и княжны узнаются по красным пятнам на лбу, щеках и подбородке). Пронесется кавалькада в цветных шелках, с павлиньими перьями на собольих шапках. Верховые ловко объезжают странных людей, которые — ступят шаг вперед, взмахнут руками и снова сделают шаг и вновь упадут… Каждый день сотни таких вот богомольцев приползают к ступенькам храма, выполняя благочестивые обеты.

Протянулся караван… Верблюды размеренно сгибают колчана и плывут, плывут вперед, полупрезрительно, полуобиженно выпячивая свои толстые губы. Когда же закатное солнце как бы смывает со всего вековую монгольскую грязь, в глубине монастырских стен снова нестройно, но грозно и настойчиво завоют огромные трубы лам, призывающих к молитве.

День окончился. В вечерних сумерках вы можете заметить приземливающуюся фигуру старого ламы с барабаном в руках. Он каждый вечер с молитвой медленно оползает вокруг монастыря, чтобы отогнать злых демонов мрака. По временам лама приостанавливается, бьет в барабан и грозно возвышает свой голос.

С наступлением темноты все замирает. Теперь до утра в городе хозяйничают многочисленные дикие собаки. Далеко не безопасно пройти по Урге вечером даже в центральной части. В районе же Гандана совершенно невозможно вечером выйти со двора. Здесь собаки особенно свирепы и сильны. Единственным оправданием обилия в городе этих животных является то обстоятельство, что на них возложена вся санитарная часть, а также и немаловажные обязанности, входящие в погребальный обряд. Монголы не хоронят своих умерших в земле, не смея нарушать девственности ее. По их религиозным представлениям, чем скорее исчезнет земная человеческая оболочка, тем это лучше для стремящейся к перевоплощению души покойного. Поэтому они уносят трупы на сопку и там кладут их на землю, возлагая все дальнейшие хлопоты на собак и волков.

Как справка: в 1919 и 1920 гг. в Урге проживало 100000 человек. Из этого числа на долю русских приходилось 3000 человек, монголов главным образом, духовенства — 30000, остальное население составляли китайцы. Эти 3 тысячи русских людей были окружены ореолом почти волшебного могущества.

Глава Х

Унгерн быстро подавил анархию, прекратил грабежи и насилия монголов над мирными китайцами. В первые два дня он неутомимо объезжал город и с присущей ему суровостью развешивал грабителей, захваченных с поличным. Повешены были десятки монголов, которые в сладком упоении грабили и уничтожали богатейший ургинский базар. Той же участи подверглись двое европейцев. Брошенные китайскими купцами склады товаров почти не пострадали, потому что барон в первый же день приказал создать управление китайской частью населения через старост, избранных ими из своей среды.

В литературе и изустных преданиях достаточно освещена та черта характера барона Унгерна, которая может быть названа органическим предубеждением против евреев. Барон не сомневался в том, что русская революция устроена евреями и что лишь злая еврейская сила поддерживает и усугубляет революционный процесс в России. Он полагал, что установление порядка на нашей родине невозможно, пока существуют евреи. Следовательно, и ургинских евреев ждал печальный конец. Но барон допускал некоторые исключения из этого, как казалось бы, непреложного принципа: он оставил при себе некого Вольфовича, в качестве контрразведчика; сохранил жизнь омского присяжного поверенного Муриупольского, который известен был ему своими правыми политическими убеждениями (за него хлопотал генерал Ефтин); оставил в живых зубного врача, а также еще одного из евреев, во внимание к усиленным просьбам так называемых трех ургинских баронов (барона Фитигофа, барона Тизенгаузена и фон Витте). Из русского населения повешены были все члены ургинского большевизированного самоуправления, в состав которого входили единственный местный священник о. Парняков и городской врач Цыбыктаров.

Барон возложил на комендатуру обязанность срочно привести в известность и взять на учет все бесхозное имущество. По беглому подсчету, такого имущества в районе Урги набралось на шесть — семь миллионов серебряных долларов. Самый же город, разделенный на два комендантства — Ургинское и Маймаченское, руками пленных был приведен в 3–4 дня в такой порядок и опрятный вид, какого он еще никогда не знал за все семисотлетнее свое существование.

Первым шагом хозяйственного характера было восстановление подорванной китайцами радиостанции. Но и здесь, верный чувству оригинальности, а может быть осторожности, он приказал убрать со станции аппаратуру, служащую для отправления радио депеш. Урга слушала… и молчала.

Работа кипела: одни приводили в порядок электрическую осветительную станцию, другие занялись оборудованием кожевенного завода, мукомольной мельницы и различных интендантских мастерских. В Худжир-Булунских казармах без промедления пущена была в ход пригодная для продолжения работы артиллерийская лаборатория китайских войск. Барон находил возможность лично наблюдать за всеми работами. В оружейных складах обнаружено 5–6 тысяч новых винтовок, но, увы, они оказались без затворов. Интендантские чины с ног сбивались в безуспешных поисках в продолжении нескольких дней и, наконец вынуждены были доложить барону. Обещание денежной награды утроило страдания дивизионного интенданта, капитана Россианова; он развил максимальную энергию в лазании по чердакам и подвалам домов военного ведомства. Его усердие было вознаграждено по заслугам, когда нашел хитро запрятанные затворы. Барон заплатил Россианову 500 рублей золотом.

10 февраля к генералу Резухину, имевшему штаб в Маймачене прискакал какой-то испуганный монгол и заявил, что к Урге подходит со стороны Калгана сильный китайский отряд. Резухин тотчас же выступил с двумя сотнями и двумя пулеметами к Верхнему Мадачану и там остановился поджидать гаминов на удобной позиции. Хотя китайцы не имели информации об оставлении Урги их соотечественниками, но многое наводило их на подозрение о том, что в городе произошли существенные перемены. Китайцы поэтому подходили с большими предосторожностями. Они заняли ряд сопочек, не дойдя полутора верст до унгерновцев; вперед выслали группу конных разведчиков с флагом.

Барон прискакал к началу боя. Когда гамины убедились в том, что они наткнулись на русских, загорелся небольшой бой, в котором сразу же определилось, что со стороны противника участвовал батальон пехоты. Китайцы чувствовали себя неважно, что было вполне понятно, так как они находились во враждебной стране, в 250 верстах от своего ближайшего гарнизона. Дрались они без всякого энтузиазма. Правда, добросовестно портили патроны — стрельба гремела, как в хорошем бою, но пули летели высоко в небо.

«Займи вот эту сопку», — приказал барон одному из офицеров. «Ваше Превосходительство, со мной пять человек», — доложил офицер, потому что с указанной бароном сопки слышалось 150–200 винтовок. «Ну, и отлично! Вперед!» Барон оказался прав. Китайцы бросили сопку, когда шесть человек спокойно, ведя лошадей в поводу, подошли шагов на 80 к их цепям.

После энергичного удара во фланг и тыл, гамины сдались. Победители получили ценный приз в виде 450 верблюдов, вьюченных снарядами и патронами, 15 верблюдов с грузом серебренных денег и несколько верблюдов с продовольствием и подарками. Подарки тут же, на месте, были розданы бароном сотням и командам, участвовавшим в бою. Захваченный 10 февраля обоз и батальон следовали из Чойрынской базы на усиление ургинского гарнизона. Во время боя генерал Резухин получил очередное ранение в правую руку (он только что снял повязку после ранения, полученного во второе наступление на Ургу).

В административно-политической сфере поначалу все складывалось в сторону упрочения влияния барона в стране, так как вопросы внутренней и внешней политики разрешены были новым правительством в соответствии с чаяниями монгольского народа. Правительство, сформированное из крупнейших духовных и светских феодалов, возглавлено было Джалханцза-хутухтой (из воплощенцев Западной Монголии), который, по мнению русского Министерства иностранных дел, являлся самым способным из государственных деятелей Монголии эпохи 1910–1920 гг. Барон Унгерн официально не вошел в состав правительства. Он ограничился лишь тем, что ввел в Совет министра без портфеля, есаула Жамболон-вана (из русских ясачных инородцев), на которого возложил обязанности по наблюдению за деятельностью членов кабинета. Специальным манифестом Богдо сообщил барону титул хана, с правами старшего среди равных между собой ханов четырех аймаков Монголии, и подтвердил за ним звание главнокомандующего всеми вооруженными силами Монголии. С того момента барон Унгерн сделался узаконенным диктатором государства [21] .

21

Р. Ф. Унгерн лично не участвовал в управлении Монголией (этим занималось Монгольское правительство), но давал советы министрам и участвовал в составлении некоторых внешнеполитических посланий правительства. Однако министры сами решали, что отправлять, а что нет. Унгерн занимал должность главнокомандующего. Однако обстановку в стране контролировали именно монголы. Поэтому считать его диктатором неверно.