Легендарный Корнилов. «Не человек, а стихия»

Братание.

Братание русского солдата с австрийцем.

Незадолго до этого с Духониным в Могилеве встретился М. Д. Бонч-Бруевич, который в это время после смещения с должности командующего войсками Северного фронта приехал туда. Позже в своих мемуарах советского периода он писал:

«Войдя в кабинет Духонина, я… без обиняков спросил:

– Что вам за охота была, Николай Николаевич, принимать должность начальника штаба Ставки при таком верховном, как Керенский?

– Ничего не поделаешь, на этом настаивал Михаил Васильевич, – признался Духонин.

– При чем тут Алексеев? – удивился я. – Вопрос слишком серьезен для того, чтобы решать его в зависимости от желания кого бы то ни было.

– Что вы, что вы! – запротестовал Духонин… – Время ответственное, это верно. Но именно потому, что мы переживаем исторические дни, нельзя руководствоваться личными отношениями, – предупредил он. – Сам Михаил Васильевич готов принести себя в жертву интересам армии и поэтому согласился после провала выступления Корнилова на назначение начальником штаба Ставки. Это назначение спасло не только Ставку от развала, но и Лавра Георгиевича и остальных участников корниловского заговора. Теперь они, слава Богу, в Быхове вне опасности… Но Михаил Васильевич не мог оставаться в Могилеве, – продолжал Николай Николаевич. – Как-никак он был ближайшим помощником отрекшегося государя, и этого ему простить не могут. Поэтому он решил подать в отставку и уехать к себе в Смоленск. Мне же пришлось заменить его на столь ответственном посту…»

А. Ф. Керенский своих мемуарах о Духонине писал: «Духонин был широкомыслящий, откровенный и честный человек, далекий от политических дрязг и махинаций. В отличие от некоторых пожилых офицеров он не занимался сетованием и брюзжанием в адрес «новой системы» и отнюдь не идеализировал старую армию. Он не испытывал ужаса перед солдатскими комитетами и правительственными комиссарами, понимая их необходимость. Более того, ежедневные сводки о положении на фронте, которые он составлял в Ставке, носили взвешенный характер и отражали реальное положение вещей. Он никогда не стремился живописать действующую армию в виде шайки безответственных подонков. В нем не было ничего от старого военного чинуши и солдафона. Он принадлежал к тем молодым офицерам, которые переняли искусство побеждать у Суворова и Петра Великого, а это наряду со многим другим означало, что в своих подчиненных они видели не роботов, а, прежде всего, людей.

Он внес большой вклад в быструю и планомерную реорганизацию армии в соответствии с новыми идеалами. После ряда совещаний в Петрограде и Могилеве, в которых приняли участие не только министр армии и флота, но также главы гражданских ведомств – министры иностранных дел, финансов, связи и продовольствия, – он составил подробный отчет о материальном и политическом положении вооруженных сил. Из отчета следовал один важный вывод: армию следует сократить, реорганизовать и очистить от нелояльных элементов среди офицерского и рядового состава. После этого армия будет в состоянии охранять границы России и, если не предпринимать крупных наступательных операций, защитить ее коренные интересы».

При этом нужно отметить, что сам Николай Николаевич в отношении Керенского имел радикально противоположное мнение. Так, еще в середине октября 1917 года в разговоре с Бонч-Бруевичем он заявил: «Я считаю, что Керенский долго не продержится у власти. И когда это станет очевидным, необходимо как можно скорее включиться в то дело, ради которого Лавр Георгиевич до сих пор торчит в Быхове».

Уже на следующий день после падения Зимнего дворца и ареста Временного правительства Духонин разослал всем командующим фронтами телеграмму, в которой писал, что Ставка решила «всемерно удерживать армию от влияния восставших элементов, оказывая в то же время полную поддержку правительству, во главе которого нужно поставить решительного и авторитетного в войсках человека». Таким человеком он видел Л. Г. Корнилова. Одновременно он отдал приказ командиру 2-й Кубанской дивизии генерал-лейтенанту А. М. Николаеву, в котором он писал: «Возьмите в свои руки охрану железнодорожного узла и телеграфов. На телеграфе установите цензуру, дабы никакие телеграммы большевиков не проходили в войска». Данный приказ по сути дела стал первой антибольшевистской акцией Ставки и лично Духонина, о которой стало известно в Смольном.

Всю последующую неделю Николай Николаевич с помощью телеграфной и телефонной связи пытался направить наиболее надежные части в Петроград и Москву, где все еще продолжались бои. Надежда возлагалась на ударные батальоны и казачество. 28 октября Духонин телеграфировал на Дон атаману А. М. Каледину: «Не найдете ли возможным направить в Москву для содействия правительственным войскам и подавления большевистского восстания отряд казаков с Дона, который, по усмирении восстания в Москве, мог бы пойти на Петроград для поддержания войск генерала Краснова?»

Первые военные антибольшевистские акции Духонина не увенчались успехом. 2-я Кубанская дивизия, на которую возлагался захват Оршанского железнодорожного узла, придя в город, установила связь с местным военно-революционным комитетом и отказалась повиноваться Ставке. Ее командиру и практически всем офицерам во избежание солдатского самосуда пришлось срочно покинуть Оршу, в которой установилась власть большевиков.

1 ноября Духонин получил послание от Корнилова из Быхова. «Вас судьба поставила в такое положение, что от Вас зависит изменить ход событий, принявших гибельное для страны и армии направление, – писал Лавр Георгиевич. – Для Вас наступает минута, когда люди должны или дерзать, или уходить, иначе на них ляжет ответственность за гибель страны и позор за окончательный развал армии… Положение тяжелое, но не безвыходное. Но оно станет таковым, если Вы допустите, что Ставка будет захвачена большевиками, или же добровольно признаете их власть… Предвидя дальнейший ход событий, я думаю, что Вам необходимо безотлагательно принять такие меры, которые, прочно обеспечивая Ставку, создали бы благоприятную обстановку для организации дальнейшей борьбы с надвигающейся анархией».

На следующий день, 2 ноября, Духонин объявил приказом по войскам о своем вступлении в должность Верховного главнокомандующего. В своем первом приказе он писал: «В настоящее время между различными политическими партиями происходят переговоры для формирования нового Временного правительства… В ожидании разрешения кризиса призываю войска фронта спокойно исполнять на позициях свой долг перед Родиной, дабы не дать противнику возможности воспользоваться смутой, разразившейся внутри страны, и еще более углубиться в пределы родной земли».

Николай Николаевич понимал, что главную опасность для страны следует ожидать не столько со стороны фронта, сколько с тыла. Он считал себя обязанным поддержать Временное правительство, как единственный законный орган государственной власти. Для этого требовалось, прежде всего, прекратить беспорядки (так характеризовались революционные выступления) в Петрограде. 3 ноября Духонин приказал командующему армиями Северного фронта В. А. Черемисову сосредоточить в районе Луги части 3-й Финляндской дивизии и 17-го армейского корпуса для последующей их переброски в Петроград. Однако Черемисов проявил свойственную ему осторожность. Прежде чем выполнить приказ Верховного, он запросил по телеграфу начальника псковского гарнизона генерала Триковского о возможности движения эшелонов через Псков на север. Ему ответили, что псковский «гарнизон стоит на непримиримой позиции по вопросу передвижения эшелонов севернее линии станции Псков, усматривая в том развитие контрреволюции… Дальнейшие передвижения, хотя бы только в ближайшие дни, поведут к тяжелым последствиям… В настоящее время даже чисто стратегическое передвижение в районе Петрограда и его окрестностей невозможно».

Тем не менее попытки главкома сосредоточить войска вблизи Петрограда не остались не замеченными в Смольном. 4 ноября в Ставку пришла телеграмма из Петрограда, в которой указывалось, что единственной законной властью, перед которой несет ответственность Верховный главнокомандующий, является Совет народных комиссаров. Телеграмма требовала, «ограничившись вопросами по военной обороне, приостановить все продвижение войск внутри страны, непосредственно не связанное со стратегическими соображениями», и не производить никаких перебросок войск без санкции на то народных комиссаров. 5 ноября народный комиссар по военным делам Н. В. Крыленко потребовал от Духонина немедленно приостановить сосредоточение войск в районе Луги, не санкционированное новым правительством. «Не могу не указать, – предупреждал он главковерха, – что непризнание Вами органов созданной Советской власти и непринятие мер к остановке эшелонов возложит на Вас ответственность за печальные возможные результаты». Это была уже угроза личной ответственности Духонина за антибольшевистскую деятельность. Но осуществить ее, не дискредитировав предварительно генерала перед солдатскими массами, было сложно. Поэтому большевики предприняли очередной провокационный шаг, призванный ослабить власть Верховного главнокомандующего в войсках.

7 ноября Совет народных комиссаров приказал Духонину «обратиться к военным властям неприятельских армий с предложением немедленного приостановления военных действий в целях открытия мирных переговоров». При этом его обязывали непрерывно докладывать в Смольный по прямому проводу о ходе переговоров. Правда, акты о перемирии он имел право подписывать только с предварительного согласия советского правительства. Отдавая этот приказ, большевики понимали, что он идет вразрез с мнениями Верховного главнокомандующего и подавляющего большинства офицеров по вопросу завершения войны, которое было радикально противоположно настроениям солдатских масс. Отказ от переговоров должен был четко определить позицию Верховного главнокомандующего как антибольшевистскую, а, следовательно и «антинародную». После этого его без труда можно было бы объявить врагом солдатских масс и всего трудового народа.