Легендарный Василий Буслаев. Первый русский крестоносец

– Вася, может, Элеонору охотнее взял бы в жены, кабы Людовика не было, – сочувственно заметил Фоме Пересмета.

– Ладно, не утешай, – вздохнул Фома. – Переживу как-нибудь.

* * *

У пылающего камина сидели двое: Василий и Клотильда.

На Клотильде было длинное бежевое платье с оборками и кружевным воротничком, на плечи был накинут пуховый платок. В темных волосах баронессы, завитых и уложенных в красивую прическу, поблескивали жемчужные нити. Кресло из мореного дуба, на котором сидела баронесса, как нельзя более подходило к ее внешности и облачению.

В этот вечер Клотильда была необычайно серьезна.

Василий сидел на стуле вполоборота к молодой женщине. На нем была длинная свитка из дорогого объяра с узорами из серебряных ниток, плотно облегающая его крепкое мускулистое тело. На ногах у него были сафьяновые сапоги.

Иногда Василий наклонялся вперед, чтобы подбросить в огонь пару сосновых поленьев. Длительное молчание немного смущало Василия, но, похоже, это вполне устраивало баронессу.

Из-за своего плохого французского Василий не отваживался заговорить первым, а Клотильда владела греческим столь же плохо, как и он французским.

«Хорошая мы будем пара, – усмехнулся в душе Василий, – наедине двух слов связать не можем».

– Из какого сословия твои родители? – вдруг спросила Клотильда.

Василий понял ее и ответил по-французски, старательно выговаривая слова:

– Родители мои из купечества.

– Из богатых купцов?

– Да уж не из бедных.

– Отчего же ты стал воином, Василий?

Василий глубоко вздохнул. В двух словах он объяснить этого не мог, а изъясняться длинно на французском пока не умел.

Клотильда поняла его затруднение.

– У тебя еще будет время выучить французский, – сказала она, – как и у меня – узнать тебя получше. Мы только затем и помолвлены, чтобы наше пребывание под одной крышей не выглядело предосудительным. Я действительно нравлюсь тебе, как сказал мне король?

– Это правда, – ответил Василий, задержав свой взгляд на Клотильде.

– Но все-таки не так, как королева?

В вопросе прозвучал явный намек на то, что баронессе кое-что известно об отношениях Василия и Элеоноры.

– Сожалею, но это так, – сказал Василий и отвел глаза.

– Благодарю за откровенность, – после короткой паузы негромко произнесла Клотильда.

В камине гудело пламя. За окном протяжно выл ветер.

Василию опять вспомнилась Любава. Элеонора чем-то была схожа с нею своей страстностью и телосложением.

«Кабы Элеонора заговорила по-русски, вот тебе и вторая Любава!» – подумал Василий.

О королеве были и мысли Клотильды.

– Элеонора очень ревнива, друг мой, – заметила она. – Впрочем, я тоже. Ты не боишься, что мы можем разорвать тебя на части?

– Чему быть, того не миновать, – задумчиво проговорил Василий.

В этот миг ему нестерпимо захотелось домой! Василию не было никакого дела ни до Элеоноры, ни до Клотильды. Разве они обе могут сравниться с Любавой!

Пробыв в Лаодикее два дня, войско крестоносцев углубилось в засушливые предгорья Писидии. Путь христианской рати лежал в Киликию.

Глава девятая. В Писидийских горах

Горы встретили идущее войско крестоносцев холодными ветрами и снежными заносами на перевалах. Горные дороги больше напоминали тропы, двигаться по которым можно было только гуськом, ведя лошадей в поводу.

На одном из подъемов мулы поскользнулись на обледенелой тропе и сорвались в пропасть, увлекая за собой повозку и сидящего в ней Данилу.

Долго звучал в ушах у Василия отчаянный человеческий крик, оборвавшийся глубоко внизу и повторенный чутким горным эхом. Василий стоял у края пропасти, крепко держа под уздцы храпящего жеребца, а у него за спиной сплошной чередой шли закутанные в плащи крестоносцы. Бледное зимнее солнце тускло отсвечивало от их островерхих шлемов.

В тот день сорвались в бездну еще несколько повозок и больше двадцати воинов.

На первой же стоянке в горах Людовик, по совету Фридриха Швабского, приказал оставить все повозки, а кладь с них навьючить на мулов и лошадей.

На ночь русичи, оставшиеся без палаток, устраивались на голой земле возле костров, поддерживать пламя в которых должны были сменяющиеся часовые. Василий, также собравшийся ночевать со своими ратниками, неожиданно встретил отпор от некоторых из них.

– Проваливай к своей баронессе! – огрызнулся на Василия Яков Залешанин. – Она погреет тебя в своем шатре лучше костерка.

– И впрямь, Вася, чего тебе возле нас тереться, мы – люди маленькие, не бароны и не графы, – подал голос Домаш. – Ступай отсель.

Василий опешил, не зная, сердиться или нет.

– Вы чего это удумали? – прикрикнул он на друзей. – Старший я над вами или уже нет?

– Мы тебя старшинства не лишаем, – сказал Фома. – Просто просим, чтобы не мелькал ты здесь. Вот и все.

Ругнувшись себе под нос, Василий зашагал прочь, ненароком толкнув плечом Пересмету.

– Ишь, разобиделся! – промолвил Потаня, глядя вслед Василию.

– Ничего, – проворчал Яков Залешанин, – будет ему вперед наука. Пусть знает Василий, коль изменит он вере православной, то друзей потеряет. Француженка Василию нас не заменит, как бы хороша она ни была. Верно я говорю, Домаш?

– Верней не бывает, – отозвался тот.

Клотильда сидела на низенькой скамеечке перед жаровней с раскаленными углями, закутанная в теплый плащ, подбитый лисьим мехом. Шатер баронессы Бельфлер был очень небольших размеров по сравнению с шатрами графини Тулузской и герцогини Бульонской. С ростом и статью Василия здесь было просто негде повернуться.

– Ты соскучился по мне или просто пришел погреться? – насмешливо обратилась к Василию Клотильда.

Неловко потоптавшись на одном месте, Василий присел на корточки возле жаровни. Он никак не мог прийти в себя после дерзкой выходки своих дружинников.

Из соседних шатров доносилась музыка – где-то звучали лютня и рожок, – два женских голоса выводили красивую мелодию на французском языке. Слышались другие женские голоса и смех; где-то неподалеку громко спорили два мужских голоса; перекидывались репликами снующие туда-сюда слуги. Возле шатра графа Орлеанского звучала отборная брань. Стучали молотки в походной кузнице; рядом кто-то с шумным придыханием рубил дрова…