Легенды и сказания крыма

Поняв, что замысел его провалился, хан бросил на произвол судьбы своих сообщников и спрятался в городском бассейне. Там его утром нашёл слуга и вывел за город.

— Беги, мой повелитель, — сказал он. — Беги в те края, где тебя ещё не знают.

— А сокровища? Мои сокровища! Я должен взять их с собой.

— Но, повелитель, тебе опасно показываться дома. Тебя разыскивают по всему городу. А разыщут — пощады не жди. Я сам своими ушами слышал, какие страшные проклятия сыпались на твою голову. Город бурлит от негодования. Беги!

— Ты мне смеешь указывать! — закричал хан. — Я сам знаю, что мне делать!..

Придя домой, Мамай почувствовал себя в безопасности и начал мечтать о том, как он в конце концов захватит Кафу и отомстит за свое вчерашнее поражение, «Я богат, — думал он. — У меня есть сокровища, я подкуплю стражу и градоправителей, посею смуту и недовольство среди горожан. Люди всегда склоняли головы перед золотом, перед силой. Я сильный, я поставлю всех на колени!»

А в это время дом, в котором находился Мамай, был окружен. Услышав гул голосов и бряцание оружия, Мамай схватил меч и выскочил наружу.

— Смерть тебе, жестокосердный и коварный человек! — закричала вооруженная толпа, увидев Мамая. — Ты надругался над нашим гостеприимством, ты опозорил наш город, ты пролил кровь наших жителей! Смерть тебе! Смерть! Смерть!

И в тело Мамая вонзились десятки пик.

— Постойте, не убивайте, — прохрипел хан. — У меня сокровища, я дам вам много золота…

Даже в эту минуту он все ещё надеялся, что люди не устоят перед его золотом и он со временем завоюет весь мир. Но душа покинула его тело прежде, чем дневное светило покинуло землю.

Когда стемнело, слуга отыскал иссечённое тело своего хозяина и похоронил его далеко за городом. Вскоре на том месте появился курган, который люди назвали Мамаевой могилой.

Так на крымской земле нашёл себе могилу хан-поработитель, посягавший на чужую свободу и независимость.

Легенда записана В. X. Кондораки («Легенды Крыма», М., 1883). Обработка Г. Тарана. Печатается по изданию: «Легенды Крыма», Симферополь, «Крым», 1967.

Мамаева могила

Вместе со стужей несет северный ветер снежный буран и окутывает белым покровом старокрымские всхолмья и поляны. На лунном свете играет искрами Мамаев курган, точно кто шевелится на его вершине; а когда закружит снежный вихрь, кажется, будто поднимается большой белый медведь. С полночи завоет вьюга, и начнет медведь свой бурный рев, а как только первый свет различит белую нить от черной, уйдет увалом с Мамаева кургана. И тогда из недр могильного холма слышно ржание коней, и скрежет зубов, и голос проклятий.

У подножия Мамаева кургана закрыта от ветра могила азиса — могила святого, того дервиша, который приходил к Мамаю в начале и конце его дней. В начале, когда поднималась слава шахи-хана. В конце, когда закатилась его звезда.

Был день, и была ночь. И исполнилось то, что должно было быть. В золотом шатре, в кашемировом халате, усеянном огнем бриллиантов, сидел Мамай, когда увидел его дервиш в первый раз в далекой северной степи. Гордый своим гневом, шахи-хан отвернулся от улемов и мурз, которые склонились перед ним в трепете страха. А дервиш, весь в отрепьях, шел на восток поклониться священной Каабе. Заметил его Мамай и приказал позвать.

— Ты исходил мир. Скажи, как велик он, и много ли времени надо, чтобы покорить его?

— Мир беспределен, — отвечал дервиш, — и беспредельно людское желание, но могуществу самого сильного человека есть предел.

Усмехнулся Мамай.

— Кажется, ты не знаешь, с кем говоришь?

Но дервиш не смутился:

— Даже великий повелитель — все же человек, ничтожный перед Аллахом.

— Аллах на небе, — рассердился Мамай, — и не вмешивается в земные дела. Оставь свои сказки для глупых людей.

Покачал дервиш головой:

— Жалко мне тебя.

Слишком дерзок был ответ, и сверкнул шахи-хан гневом:

— Чтобы ты мне больше не показывался на глаза! Иначе куски твоего тела я брошу на корм медведям.

Поклонился дервиш Мамаю:

— Буду помнить твои слова. Не забудь и ты.

И ушел. Много стран исходил после этого дервиш, много дней провел в пути. Достиг духом высоких ступеней и забыл немощи тела. Научился ничем не дорожить и оттого, казалось, стал богатым, не боялся сильных и сделался тем сильнее их. И жалел Мамая, хотевшего покорить мир.

Доходили о нем слухи. Мамаевы войны — как река: не сдержать ничем реки. И люди перед Мамаем — как листья, которым пришла пора упасть.

— Забыл Мамай, что смертен, как все, — думал дервиш.

И не удивился, когда узнал, что погибло войско его и только с немногими спасся он в южной степи.

— Если убьют — мир не оденет печальных одежд, никто не раздерет ворота у кафтана.

Но не настал еще час. Мамаю улыбнулось лицо Аллаха, и успел он уйти в пределы Кафы. Там ему обещали приют. Когда пришел туда дервиш, на базарах и площадях говорили о Мамае и богатствах его, сокрытых в Шах-Мамае, в подземельях ханской ставки. Будто долго мамаевы рабы носили туда сундуки с сокровищами и оружием, и когда засыпали вход, хан приказал умертвить их, чтобы никто не знал, где зарыты его богатства. А по ночам к воротам Кафы подходили мамаевы люди, чтобы посмотреть, бодрствует ли стража, и в народе говорили, будто задумал Мамай завладеть Кафой. И в самую темную ночь, когда снежная буря загнала всех в жилища, у крепостной стены жалобно прокричала сова. И когда дважды повторился ее крик — мамаевы люди бросились к стенам крепости. Но не спала крепостная стража и истребила всех нападавших, всех, кроме одного, который кричал совой перед нападением. Избег Мамай смерти и скрылся в тайнике водохранилища. И когда, озябший и голодный, он дрожал от страха смерти, кто-то пошевелился вблизи. Окликнул Мамай и узнал голос дервиша и молил спасти его.

— Ты, верно, забыл, что запретил мне являться на глаза тебе, — сказал дервиш, вспомнив золотой шатер и гнев шахи-хана, и склоненных перед ним улемов и мурз.

Содрогнулось от унижения сердце Мамая, но, пересилив себя, он ответил:

— Тогда тебе говорил повелитель, а теперь просит иззябший, голодный человек.

И исполнил дервиш, о чем просил его Мамай, вывел за город по канаве для стока горных вод. Еще не наступил рассвет, когда подошли к дороге на ханскую ставку. Чудилась Мамаю погоня за ним, говорил он дервишу:

— Ускорь шаги, слышны голоса. Догонят — убьют.

Но ветер донес из деревни предутренний крик петуха, и дервиш остановился, чтобы совершить намаз.

— Нашел время молиться! — закричал на него Мамай и хотел идти дальше один, но не знал хорошо дороги и боялся заблудиться. Взглянул на него дервиш. На раннем утреннем свете казалось мертвенным лицо Мамая, и пожалел он его.

— Моли пророка послать мир твоей душе.

И дервиш говорил о том, как непрочно величие людей и как безумно стремление к нему. И словами своими стал он ненавистен Мамаю, и не мог Мамай терпеть больше унижения перед ним.