Легенды о проклятых. Обреченные
Шрифт:
Но ведь и я не спросила. Ни разу. Гордая слишком, чтобы вымаливать внимание, просить дать ответы ту, которая за последние дни ни разу даже не взглянула на меня.
Вот только гордость эта подтачивалась изнутри ревностью. Страшной, черной ревностью, расползавшейся в душе темным пятном и ржавыми когтями полосовавшей душу на части. Каждый день молчания как очередная вечность, пока не поняла, что однажды эта вечность может окончиться. Однажды Дали может не вернуться. И тогда я буду ненавидеть уже себя.
И я решила, что получу ответы на свои вопросы, даже если ради этого придется стоять на пронизывающем ветру всю ночь напролет.
А потом увидела ее на лошади верхом, и все остальное перестало иметь значение. Волосы темные, собранные в хвост, покачиваются в такт ходу лошади,
Сделать несколько шагов навстречу ей, становясь прямо на пути коня и глядя в глаза Дали. Страшно…как же страшно, что мимо пройдет, заморозит взглядом своим темным, безразличным, и снова мимо меня, утягивая очередную распутную девку за собой.
Вздернула вверх подбородок, собираясь с силами, и руку протянула к морде лошади, не отводя взгляда от Дали.
— С возвращением тебя, Дали.
Каждый раз видеть ее — это как глотать большими глотками само солнце. Обжигает красотой возвышенной и непостижимой в свой светлой чистоте. Меня это поразило еще в ту нашу первую встречу на дороге, как отталкивается от нее грязь, как не прилипает к ней скверна и любая мерзость. Она всегда выше, на невидимом пьедестале. Моя маленькая велиария Туарна. Внутри меня происходила адская борьба, и одна половина меня, иссыхая от дикой любви к этой девушке, заставляла в самом эгоистичном порыве сделать ее только своей, а другая…другая все еще была Далией дес Даал и понимала, что, если так безумно люблю эту девочку, должна отпустить. Вернуть ей Туарн и пожелать счастья, а то и поспособствовать ему, охраняя стены ее замка до последнего вздоха. Но Дали уже давно перестала быть благородной…и сейчас, глядя на нее, я чувствовала, как сильно сжимается сердце в такт каждому ее слову. В глубоких темных глазах бездна боли и отчаянного ожидания, а ведь меня никто и никогда не ждал…никто вот так не выходил на дорогу встречать. Всем по сути было плевать, вернусь я или нет. Всем, кроме Буна и пары воинов.
Я медленно втянула морозный воздух, глядя на нежное раскрасневшееся на морозе лицо и блестящие медовые глаза, на выбившиеся из узла на затылке волосы, и перед глазами непрошено — эти роскошные косы рассыпаны на ковре, а глаза закрыты в наслаждении…бьется подо мной белой птицей, кричит и стонет. И все тело пронизало острейшим возбуждением на грани с агонией. Так сильно, что я пальцы в кулаки сжала.
— Случилось что-то? обидел кто?
Отталкивает от себя. Я знаю, что намеренно грубо отвечает, чтобы ушла. Не знаю только почему. Но до боли, до тянущей в самом сердце боли хочу узнать. В глазах ее ответ увидеть. Вот сейчас, так близко, когда вокруг нет никого. Когда нет нужды надевать на себя маски ни ей, ни мне. И все же сердце в груди забилось болезненно. Потому что поняла вдруг, что и Дали ответа ждет, жадно его ждет. Сощурившись, пряча интерес, затаившийся на дне потемневших глаз. Пускай. Пускай отталкивает от себя. Наивная. Неужели не заметила, как проросла в меня крепкой нитью? Сама свила ее и прямо с сердцем сплела конец, а теперь пытается оттолкнуть?
— Случилось, — глядя прямо на нее, — обидели. Защитишь?
Потом. Потом я буду задавать те вопросы, которые мучили все это время. Вопросы, не дававшие ни спать спокойно по ночам, ни вздыхать полной грудью, когда проходила рядом, даже ни разу не посмотрев в мою сторону. Сейчас хотелось совершенно иного. Я боялась признаться самой себе, что до одури желала сейчас не разговоров.
Мгновенная ярость. Адская и ослепительная настолько, что вдоль позвоночника словно из хребта шерсть гайларская пробилась. Убью тварей. Головы зубами отгрызу.
— Кто?
И спешилась, к себе ее рванула, стараясь рассмотреть на лице следы от побоев и чувствуя, как больно о ребра сердце колотится от близости ее и от вскипевшего адреналина. Сжимая скулы пальцами и вглядываясь в огромные глаза, чувствуя, как потянуло на самое дно. Как цепь на шею набросила и дернула вниз к себе.
— Кто посмел? Рыжий ублюдок?
Застыла,
не ожидая такой реакции. Не ожидая и в то же время радостно, со странным неверием впитывая ее в себя. И снова страх всколыхнулся где-то внутри. Что если мне кажется это все? Что если нет в этом вопросе, заданном с такой испепеляющей яростью, ничего, кроме желания держать порядок в своем лагере? К Саанану…Мои мысли давно уже ведут меня прямо к нему. Так пусть у него будет причина мучить мою душу вечность весомее, чем просто мысли.— И что ты сделаешь обидчику, Дали?
Приблизившись так близко, что, если податься вперед, можно коснуться ее губ.
Вглядываюсь в глаза ее и начинаю понимать, что маленькая шеана вовсе не за помощью пришла, и не трогал ее никто…ко мне пришла. И от этого понимания рокот злости сменяется волной ярости на себя за то, что пальцы на ее скулах разжать не могу, и взгляд сам на губы ее сочные, приоткрытые опускается. Резко стало нечем дышать, и я зависла, не могу оторваться от ее рта. От этого манящего изгиба, похожего на сердце. Сама не поняла, как зубами стащила с пальцев перчатку и большим пальцем повела по верхней. Если губами к ее губам прикоснусь, сдохну на месте… и если не прикоснусь — тоже сдохну.
— А что ты хочешь, — выдохнула в ее губы и услышала тихий стон, от которого судорожно глотнула воздух, мне кажется, или, вместо морозного, он стал кипятком? — чтобы я с ним сделала?
Непроизвольно скользнуть на затылок, сдергивая ленту и позволяя ее волосам рассыпаться по плечам. Мучительно застонать, почувствовав их запах и пропустив между пальцами…
— Как мне его наказать…Лориэль?
Выдохнула резко, закрывая глаза и отдаваясь ощущению ее пальцев на своей коже и на волосах. Иллин…как же я соскучилась по нему. И тело затрепетало от этой близости, от голоса ее тихого, сменившего тембр и теперь ласкавшего кожу тихим звучанием. Сглотнула разочарованно, облизнув губы, которых она так и не коснулась своими. И глаза распахнула, чтобы охнуть, встретившись с горящей тьмой взгляда Дали. Тьмой глубокой, черной, и меня той самой веревкой в нее тянет, и я даже чувствую, как эта веревка натягивается, и больно…так больно в груди, если не сократить расстояние, если не прижаться рывком к ее телу так, что оцепенели обе.
— Позволь мне ее наказать, Дали…
И поцелуем в ее губы, застонав от наслаждения, тут же отстранившись, чтобы увидеть, как тьма заполыхала саананским пламенем, и от нее тени расползаются по всему дну взгляда.
Без слов вцепиться в ее затылок обеими руками и наброситься на ее рот, задыхаясь от бешеной жажды, от голода, который затмил все остальное. К Саанану сучьи пророчества. Все к такой-то матери. Сил нет больше. Жадно языком в глубину ее рта, подхватывая под руки, сжимая так сильно, что слышу, как хрустят ее кости, как выдыхает сладкими рваными стонами мне в губы, как за плечи мои хватается и лицо сжимает холодными ладошками. Девочка моя…как же меня так затянуло в тебя, в нас…так что сил никаких нет больше отталкивать.
— Я наказывала, — в перерывах между голодными поцелуями, — я ее наказывала каждый день, — сжимая волосы обеими руками, заставляя запрокинуть голову, обездвиживая, бешено покрывая лицо поцелуями, — каждый саананский день она подыхала от боли…так ей и надо.
Словно плотину прорвало. И волны друг за другом бьются, одна на другую обрушиваясь, разрушая отчуждение из черного, испещренного страхом камня, позволяя смотреть, как разлетаются в стороны щепки от этого холода, которым меня все эти дни морозила.
И ответной волной исступленной страсти вцепиться в ее плечи, подставляя шею, лицо, губы, содрогаясь от каждого прикосновения влажного языка, постанывая в такт ее сбивчивым словам. Дыхание обжигает, поджигая волны, бушующие под кожей, заставляя их гореть ярким пламенем. Дернула головой в сторону, освобождаясь от захвата, и сама ко рту ее…алчно пальцами исследуя смуглое лицо, вспоминая каждую черту вот так, прикосновениями. Обводя каждый маленький, еле заметный шрам, изгиб бровей, губ, носа.