Легенды

— Ты легкий и несытный, — обиделся сокол.

— Что знаешь о тяжести и легковесности ты? — вздохнул Будда.

— Я разбираюсь в этих вопросах очень хорошо, — заявил сокол.

И Будда отрезал еще кусок: мощную мышцу со своего левого бедра, и положил его на чашу. Весы не качнулись.

— Тугой ты человек, прижимистый, — .возмутился сокол, — так по крохам себя не отдают.

— Я всегда знал, что моя жизнь немного стоит, — вздохнул Будда, сердце его переполняли счастье и отчаяние. И он отдал плоть с правого бедра и обе икроножные мышцы, но чаша с голубкой мертво стояла внизу.

— Если бы не моя зловредность, я б тебя пожалел, — вымолвил сокол.

— Не будь зловредности, и сострадание стало б ни к чему, — откликнулся Будда.

Теперь он в отчаянии орудовал ножом с безоглядным пылом, известным лишь любящим божественно и невыносимо горько; шматок за шматком швырял Будда на чашу весов, жилу за жилой, связку за связкой, слизистые, мягко усмехающиеся губы, щеки, скрюченное судорогой мужское начало, ногти, уши — все, все отдал он на небесные весы жестокости.

Но голубка была тяжела как прежде, изнемогая от страха и ужаса, она, однако, лежала в своей чаше на диво спокойно.

И сокол сказал:

— Нет, Будда, ты слишком жаден, труслив и расчетлив, тебе никогда не спасти мою маленькую голубку!

Он так и сказал: мою маленькую голубку!

Будда промолчал в ответ: язык он уже отдал.

Медленно, мучительно, позвонок за позвонком, осел он на землю, потом повалился вперед и встал на четвереньки, обнаженные кости ходили ходуном, и из последних сил, которых уже не было, да-да, бессилием, оставленным на долю тех, кто уже не здесь, Будда пополз вперед, камешки забивались в голые коленные чашечки, нагие фаланги пальцев ввинчивались в песок, он извивался как ящерица, которая сбросила не только кожу, но и мышцы.

Но глаза Будда сохранил, одни только глаза, и ими он неотрывно смотрел на голубку.

Наконец он добрался до весов и прыгнул, бросил на чашу все, что от него осталось, свою оголившуюся суть, в этом прыжке были невыразимая боль, но и ничем не отягощенная легкость, невесомость, какая возможна лишь у полностью очистившегося, освободившегося от плоти существа, и повалился на кучу собственного мяса.

И тут голубка поплыла вверх.

Перевод Ольги Дробот