Легион Альфа
Шрифт:
– Двести два года!
– повторил он как бы про себя.
– Это просто чудовищно и совершенно непонятно для меня...
Подошел Крупп.
– Что вы имеете в виду?
Старик, казалось, ушел в свои мысли, потом наконец решился.
– Родом я из Центральной Европы, из страны, называвшейся некогда Польшей.
Он сделал неопределенный жест, прежде чем продолжить свою исповедь.
– По политическим мотивам я оставил свою родину и обосновался в 2060 году на американском континенте. Я ученый, и решил продолжить свои исследования здесь. Они касались проблемы длительного анабиоза человеческого организма. В ту эпоху эта идея считалась
Ковач обвел взглядом жадно ловивших его слова киборгов и добавил:
– В апреле 2085 года я решил провести решающее испытание на себе самом. Должен признаться, что не все поверили в мой метод.
– Иными словами, вы не имели права поставить опыт на животном или на добровольце?
– прервал его Диас, стараясь придать своему вопросу невинный характер. Но от Перкинса не ускользнула его двусмысленность, и он почувствовал в вопросе скрытый намек на себя.
– Конечно, я мог пойти по этому пути, - живо откликнулся Ковач.
– Но я решил взвалить весь риск на свои плечи.
Затянувшуюся паузу резко прервал Перкинс:
– И как долго длилась ваша гипотермия?
– До того как вы тут появились, я считал, что, как и было предусмотрено, она продолжалась всего двенадцать месяцев. Но, как теперь выясняется, все оказалось не так. Я вернулся к жизни восемнадцать лет назад, то есть результат получился просто фантастическим: сто восемьдесят четыре года!
Он поднялся с кресла и застыл, погруженный в глубокие раздумья, словно все ещё сомневался в смущающей его реальности.
Из этого состояния отрешенности его вывел вопрос Маршала:
– Как же так получилось, что вы не смогли проконтролировать истинное время эксперимента?
– Для этого надо было располагать соответствующими средствами.
– И что же, ваши современники тоже оставались в полном неведении о ходе опыта?
По лицу Ковача скользнула бледная улыбка. Он направился к массивной двустворчатой, покрытой тонкой резьбой двери.
– Вы наверняка имеете в виду этих людей, которые находятся в зале?
И он решительно толкнул створки, открыв взорам оцепеневших киборгов жуткое зрелище, которое представлял из себя громадный концертный зал.
Они увидели ряды амфитеатра, битком набитые меломанами, застывшими в нерушимой тишине. То были люди - мужчины и женщины, - замершие в самых разнообразных позах. Их взоры были прикованы к сцене, на которой стоял рояль.
Ни малейшего движения. Полная неподвижность, как будто слушатели превратились в каменные изваяния.
Безразличные к собственной судьбе.
Безучастные к участи всех остальных.
Мертвые!
Ковач прошел на сцену. Его шаги звучали зловеще.
Он вытянул свою высохшую, худую руку в направлении зала, и его голос взорвал мучительную тишину.
– Вот мир, в котором я жил. В царстве мертвых я, на исходе собственных сил, оказался владыкой... Жалкая участь, не правда ли?
–
Так, значит, вы - единственный выживший человек?– прошептал Перкинс.
– Увы, боюсь, вы правы. Вернувшись к жизни, я застал вот это. И с тех пор ничего здесь не изменилось.
– Но что именно произошло с тех пор?
– В начале я и сам ничего не мог понять. Долго размышлял над этим феноменом и наконец догадался. Все дело в Марсе! Вспомнился разрыв отношений с чересчур отличавшимся от нас тамошним человечеством... а также слухи... повсюду болтали о неизбежной войне, но никто в это всерьез не верил. Они же тем временем тайно готовились уничтожить Землю, о чем мы даже не подозревали. Один из моих друзей ученых, побывавший на Марсе и вернувшийся оттуда незадолго до начала моего эксперимента, поделился со мной некоторыми дошедшими до него слухами. Речь, похоже, шла о каком-то секретном и запрещенном... абсолютном... оружии... средстве уничтожения высшего порядка... Об этом шептались, но все было как-то смутно и неопределенно.
Он сощурил свои небольшие глазки и продолжал, повернувшись к публике:
– Должно быть, это было ужасно... и все произошло мгновенно. Они застыли в тех позах, в которых находились, когда обрушилось вселенское несчастье.
Вдруг он разразился громким хохотом и оперся обеими руками о крышку рояля.
– Вот тот мир, который вы, господа, явились завоевывать. И поверьте мне, он ещё не раскрыл перед вами своих сюрпризов. Но я предлагаю его вам при условии, что вы сумеете в нем разобраться. Для меня же все выглядит несколько иначе. Со временем привыкаешь ко всему, даже к тому, что живешь на кладбище и играешь для мертвецов. Странные идеи для ученого, вы не находите? Нет, я имею в виду не сам факт игры на музыкальном инструменте, а, скорее, то, что ты выступаешь перед ними, не боясь показаться смешным. Моя публика согласна на любой репертуар и никогда ни на что не жалуется.
Внезапно он вновь стал серьезным и поспешно добавил:
– Живу я недалеко отсюда. Не желаете ли составить компанию? У меня дома будет гораздо удобнее продолжить этот разговор. К тому же... мне надо многое вам показать и о многом поведать...
Уже занималась заря. Первые солнечные лучики с трудом пробивались сквозь покрытые толстым слоем пыли окна концертного зала.
Ковач вышел первым. Киборги - следом за ним. Перкинс воспользовался моментом, чтобы послать короткое радиосообщение Смиту:
"Все в порядке, не беспокойтесь. Введем в курс дела позже. Оставайтесь на посту и ожидайте дальнейших инструкций. Продолжаем исследования. Конец".
Они шли по пятам чудаковатого Ковача, похоже опять погрузившегося в свои мысли. Крупп, шагавший с ним рядом, не утерпев, спросил:
– А что за источник энергии вы используете, чтобы поддерживать освещение в городе?
– А это делается автоматически. Работает атомная станция, так что резервы энергии практически неисчерпаемы. Я положил немало труда, чтобы запустить её, но в конце концов это удалось сделать.
Они пересекли проспект и вышли на широкую улицу, ведущую к центру города.
И там, в самом сердце этого города страха, киборгов ожидал поразительный, жуткий спектакль.
Теперь они вступили в необычный, фантастический мир наподобие дантовского ада.
Некоторых смерть застала внутри машин, переполнявших мостовую и остановившихся перед светофором, который - чуждый этой вековой драме продолжал неизменно переключаться с зеленого на красный.
Зеленый... желтый... красный... зеленый...