Легион Фалькенберга

Из-за своих специфических целей и особой роли армия обладает оптимальной структурой контрольных механизмов, средств и приложений. В идеале она должна быть простой, способной эффективно осуществлять намерения власти. Однако в индустриальные и технократические периоды этот естественный образец забывается, нормальное устройство искажается в угоду капризам машин. Появляются военные чудовища, аналогичные лишенным головного мозга трехногим детям, которых взращивают, словно великую ценность. Они внушают чистый ужас всем, кроме тех, кто зачарован магией технологии…»

Фалькенберг закрыл компьютер и слабо улыбнулся.

— Эти слова были написаны незадолго до того, как в армии Соединенных Штатов появилось вдвое больше генералов, чем во время конфликта, известного как Вторая мировая война, несмотря на сокращение самой армии. И это еще не все. Соотношение офицеров и рядовых стало неумолимо меняться в сторону увеличения числа офицеров; и поскольку оптимальное соотношение — пять процентовка некоторые элитные организации достигали блестящих успехов и с меньшим процентом офицеров, неудивительно, что вскоре в армии Соединенных Штатов один офицер приходился на двенадцать рядовых, а один генерал — на полторы тысячи подчиненных, и эффективность системы значительно ослабла.

Военные менеджеры рождаются легко. Истинные лидеры чрезвычайно редки.

— Ты была права: он действительно говорит сжато, — сказал Мойше Эллисон.

Бонни захихикала.

— Он нисколько не изменился, это уж точно.

— И ты его слышала только дома? Удивительно, что его сын не спятил. А кстати, что с ним случилось?

— У него были какие-то неприятности, — сказала Бонни.

— Неудивительно, — усмехнулся Ричи.

— Не знаю, какие именно, — сказала Бонни. — Но только знаю, что Джонни поступил в Академию Совладения, Мы переписывались, но когда он закончил и был отправлен на корабль…

— Похоже, ты по нему скучаешь, — сказал Мойше.

— Да уж, обо мне ты никогда не говоришь таким тоном, — добавил Ричи.

— А ты еще что-нибудь о нем слышала? — спросил Мойше.

Бонни отрицательно покачала головой.

II

Анджела Найлс старалась не уснуть. Казалось, прошло очень много времени. Однажды она поняла, что видит сон, но все было чрезвычайно реально: заполненные людьми улицы Шанхая, тысячи мужчин и женщин в синих рабочих костюмах — не то чтобы форма, но люди в ней были похожи на синих муравьев. Они вопили, выкрикивали слова, которых она не понимала, но их намерения были достаточно ясны. Синие муравьи собирались убить ее. Она побежала, неожиданно ее окружили синие и золотые мундиры — другой оттенок синего цвета, это синева Совладения — небольшой отряд солдат Совладения сомкнулся вокруг нее. Они увели ее от толпы, потом повернулись, грянул залп, потом другой, и синие муравьи на мгновение с криками остановились.

— Отступайте, — спокойно приказал лейтенант. — Первый взвод. Отступайте к гавани. Кьюни.

— Сэр?

Кузен Гарольд. Но как кузен Гарольд оказался здесь? Однако вот он, в мундире флотского гардемарина.

— Можете управлять шлюпкой?

— Нет, сэр.

— Рулевой убит.

— Да, сэр, знаю.

— Ну хорошо, гардемарин. Отступайте с первым взводом. Остановитесь, не теряя нас из виду, и займите оборонительную позицию. Когда будете готовы, дайте сигнал. Мы их задержим. Мисс, вы пойдете с ними…

— Да, но, Гарольд, что ты здесь делаешь, кто это и что…

— Некогда, Энджи. Пошли!

Они побежали, и теперь это определенно был сон, потому что она не могла пошевелиться, ноги не работали, она пыталась бежать и не могла…

— Попытайтесь вспомнить, — произнес голос. Чей? — Что случилось потом?

Она бежит. Морской пехотинец держит ее за руку. Неожиданно он остановился. Глаза у него распахнулись, он замер посреди улицы. Из его груди торчал длинный стальной стержень, изо рта полилась кровь, и он медленно, медленно начал падать…

— Пошли, Энджи, беги, черт побери!

Побежали. Вот конец квартала. Свернули за угол, и она увидела гавань, не очень далеко, и очертания длинного серого корабля. На пристани три моряка с ружьями, орудийная башня на палубе корабля медленно поворачивается.

Гарольд коснулся рукава и быстро заговорил в коммуникационную карточку. Послышался новый залп, новые крики, и на улице показались бегущие лейтенант Совладения и его отряд.

— Почти на месте, — сказал Гарольд.

— Отведите ее на корабль, — сказал лейтенант.

— Сэр, вы можете вести эту штуку. Отвезите ее на корабль сами.

Он очень молод, этот лейтенант, всего лишь мальчишка, и выглядит худым и юным, не старше Гарольда.

— Три минуты, — сказал он. — Три минуты, Кьюни, а потом бегите изо всех сил.

Гарольд улыбнулся:

— Обязательно. Готовы? Бегите!

Лейтенант взял ее за руку и побежал, потащил ее за собой, а над их головами стреляли орудия, и слышались новые крики, и повсюду был шум. Что-то взорвалось совсем рядом, и один из матросов на палубе упал. Лейтенант закричал в микрофон у себя на рукаве:

— Мортиры! Беги, Кьюни! НЕМЕДЛЕННО! — И поволок ее за собой, втащил по трапу в каюту.

— Приказ: всем на борт!

В ярком свете дня прогремели записанные заранее звуки горна. Лейтенант побежал вперед, и несколько мгновений спустя послышался грохот. Что-то взорвалось у мостика, через открытый люк ворвался рой разъяренных пчел, пролетел мимо Анджелы и застучал по переборке. Раздался новый взрыв.

— Корпус пробит! — крикнул матрос.

Теперь шум двигателя стал громче. Она побежала к люку, чтобы выглянуть наружу и позвать Гарольда. Но никого не увидела.

— Очистить вход! — крикнул кто-то. Послышалось гудение, и люк начал закрываться. Корабль тронулся с места.

— Гарольд! Гарольд! — И Гарольд появился перед ней. Но это был старик, и лицо его таяло, а потом он исчез; на его месте оказался другой человек, корабль стал растворяться, и она оказалась в постели в белой комнате — больничной палате, а люди у постели — врач в белом халате и очень худой офицер в мундире Флота Совладения. Капитан третьего ранга.

Она знает их обоих. Откуда? Кто они? Лермонтов. Так зовут офицера. Но откуда она это знает?

— Видели ли вы после этого гардемарина Кьюни? — спросил капитан Лермонтов.

— Нет. После того как мы свернули на углу… на углу улицы Трех Лун… я больше его не видела. — В горле у нее пересохло, левая рука болела. Она не могла пошевелить ею, а когда посмотрела, увидела, что рука привязана к доске, а к локтю ведет трубка для внутривенных вливаний.

Пентотал, что-то в этом роде. Они хотели ее допросить. И что она им рассказала?

— Я уже все вам рассказала, — сказала она. — Три раза. Да еще когда была под действием наркотика. Зачем проходить все это снова?