Легионер (пять книг цикла "Рысь" в одном томе)

Выбравшись на дорогу к Августодуруму, Рысь так и не увидел, чем все закончилось там, у хижины. Узнал он о том лишь позднее, и то по слухам, распространяемыми «жаворонками» – воинами галльского легиона. Узнал и передернулся – выходит, он все же оказался прав.

Примерно в середине ночи к прятавшейся в глубине дубовой рощи хижине подошло несколько человек, среди них жилистый коренастый старик с длинной седой бородой, с тяжелым посохом в руке и золотым ожерельем на шее. Старик, похоже, был главным, ибо, подойдя ближе, разбудил пинком прикорнувшего у захлопнутой двери Лициния. Вспыхнули факелы.

– О, мой друид! – проснувшись, приветствовал тот. – Птичка уже в клетке.

– Он и в самом деле сын вождя? – сипло поинтересовался кто-то. – Не выйдет ли так, что мы принесем в жертву раба?

– Нет, – Лициний обиженно помотал головой. – Я несколько раз спрашивал вилика. – Убрав палку, он распахнул дверь. – Эй, Юний, вставай! Пора уже… Ну и сон у этого парня! Ничего, сейчас я его разбужу.

Вбежав в хижину, Лициний не показывался некоторое время, а когда вышел наружу, губы его дрожали, а лицо было белее меловых скал.

– Там… там…

Друид, оттолкнув его, вошел в хижину.

– Птичка улетела, – вернувшись, с усмешкой произнес он. – И ты, Лициний, теперь сыграешь роль беглого. Негоже оставлять Цернунна без жертвы!

– Негоже, – хором повторили все.

Все, кроме Лициния. Тот, повалясь на колени, плакал:

– Нет! Нет. Не надо! Не делайте этого… я еще пригожусь.

– Ты теперь пригодишься Цернунну, – благостно улыбаясь, друид кивнул остальным. – Берите его, хватит стоять без дела.

На рассвете, едва первые лучи солнца окрасили вершины деревьев, отрубленная серповидным мечом голова Лициния скатилась к ногам рогатого бога, а кровь и внутренности украсили ветви деревьев. Черных деревьев священной рощи секвонов.

Рысь этого, естественно, не увидел. Зато услышал, прикованный за ногу в караульном помещении «жаворонков».

– И вот, – заканчивал рассказ один из легионеров, с обветренным лицом и длинными седыми усами, – мы явились слишком уж поздно: жрецы уже успели принести в жертву красивого кудрявого парня.

– Да, не повезло бедняге.

– Не зря императоры запретили эту кровавую веру!

– И правильно сделали, – неожиданно вырвалось у Рыси. – А что, так никого из жрецов и не поймали?

– Как видишь, нет. Не доставили такой радости эдилу Галлию Флору. – Воин вдруг расхохотался. – Зато поймали его беглого раба.

Тут уж захохотали все. Рысь презрительно отвернулся, кляня себя последними словами: это ж надо, так глупо попасться – решил спросить дорогу в попавшейся по пути деревне… Спросил…

– Не кори себя, парень, – неожиданно утешил пленника седоусый. – Мы – местные и знаем тут все дорожки. Ни один пленный еще ни разу от нас не убегал, так что ты не первый и не последний.

– Все равно обидно, – со вздохом признался юноша.

Легионер снова засмеялся:

– Обидно будет, когда твой хозяин Авл Галлий Флор прикажет тебя распять, а он наверняка так и сделает. Впрочем, я видел здесь у нас, в Августодуруме, шатался некий Климентий Бовис, ланиста из Ротомагуса. А ведь, кажется, наш эдил очень любит деньги?

Так и случилось, как предсказывал седоусый. Буквально на следующий день беглый раб Юний по прозвищу Рысь был с потрохами продан ланисте за кругленькую сумму в две тысячи сестерциев. Вполне прилично для будущего гладиатора.

Глава 3 Май 224 г. Ротомагус Зверь

Медлить не время; меж тем свирепствует зверь и всем телом

Вертится, пастью опять разливает

Шипящую пену.

Публий Овидий Назон. Калидонская охота

Децим Памфилий Руф очень хотел стать дуумвиром, прямо ночей не спал, все думал: как? С одной стороны, он и так был человеком далеко не бедным, с другой же – все его богатство носило, мягко говоря, сомнительный характер. Кто говорил, что Памфилий когда-то грабил купцов в Белгике, кто-то дополнял: да, грабил, только не в Белгике, а на море, пиратствовал в теплых морях, пока не сколотил состояние, которое теперь приумножал спекуляциями зерном, перепродажей рабов и прочими нехорошими махинациями. Имели под собой хоть какие-то основания эти слухи, нет ли, кто знает, кроме самого Памфилия Руфа? А только рассказывают, был он раньше беднее нищего, а вернувшись из чужих земель, выстроил себе домину не хуже, чем у римских сенаторов, с колоннами, просторным атриумом, садом. На пороге выложенная мозаикой надпись: «Сальве» – «Будьте здоровы», рядом чернокожий привратник с ошейником на серебряной цепи. В доме библиотека, книг в которой не счесть: и обычные, свитками, и дорогие, с пергаментными листами. При книгах специальный раб – ученый грек, сам-то Памфилий грамоты не разумел, правда, довольно бойко болтал по-латыни и по-гречески, видно, нахватался где-то. Титул всадника – купил, вроде как выбился в аристократы, только вот аристократических манер так и не приобрел. Как был грубым мужиком, так и остался, хоть и женился на Сильвии Аристе – молодой вдове из знатного, но обедневшего рода. Сильвия оказалась куда как умнее мужа: тут же приобрела пару утонченных рабов-философов для обучения супруга хорошим манерам. Правда, толку от всего этого было мало… для Памфилия. Сама же Сильвия, вскоре махнув рукой на образование мужа, закрутила любовь сразу с обоими «философами», в чем и была уличена супругом, бита, но прощена: у Памфилия, при всех его недостатках, все же хватило ума не ссориться с местной аристократией. Что же касается рабов, то поначалу разобиженный супруг хотел их было казнить, да потом раздумал и продал в дальнее имение. Выгодно продал – «философы» стоили недешево, чем, в общем-то, и утешился. А супруга Сильвия, желая поскорее реабилитироваться, и предложила Памфилию в преддверье выборов городских магистратов устраивать для народа развлечения – гладиаторские бои, зверинец и прочее, что вообще-то уже давно делали более предприимчивые конкуренты Памфилия Руфа. На все требовались деньги, тратить которые Памфилий не очень любил, хоть и нельзя его было назвать таким уж скупцом. Одна аренда муниципального амфитеатра обходилась куда как дорого, а ведь еще приходилось покупать зверей, договариваться с ланистой – хорошо, хоть в Ротомагусе находилась гладиаторская школа. Ланиста, Луций Климентий Бовис, скоро превратился в приятеля и постоянного собутыльника Памфилия, от чего была обоюдная польза: ланиста имел постоянного спонсора, а Памфилий – гладиаторов со скидкой. Вот и сейчас, к примеру… Зачем Климентию казнить провинившегося гладиатора у себя в школе, когда можно это сделать в амфитеатре, прилюдно, порадовав толпу, которая, натешившись волнующим зрелищем, наверняка проголосует на муниципальных выборах за кандидатуру достойнейшего человека – всадника Децима Памфилия Руфа!

Рысь пока всего этого не знал, но догадывался, что привезли его в город не просто так и вряд ли для того, чтобы продать. Не такой человек был ланиста, чтобы спускать расшатывающие дисциплину провинности, а подготовка к побегу – иначе зачем прятать обломок боевого меча? – это и не провинность даже, а преступление, за которое наказание одно – смерть.

Повозка простояла у ограды не очень долго. Распахнулись ворота, из которых показался закрытый портшез со шторами из блестящей зеленовато-голубой ткани. Портшез несли на плечах четверо чернокожих рабов в ослепительно белых туниках.

Около повозки носильщики, повинуясь приказу хозяина, замедлили шаг. Рысь увидел, как из-за откинувшейся занавеси на него внимательно посмотрел толстомордый здоровяк с редкими, тщательно завитыми волосами. Видимо, это и был хозяин особняка, всадник Децим Памфилий Руф.

– Какой-то он тощий. – Здоровяк перевел взгляд на почтительно приветствующих его стражников и ухмыльнулся. – Похоже, на этот раз звери останутся голодными. Ну, что встали? Везите его за мной к амфитеатру.

Возница щелкнул кнутом, и влекомая парой мулов повозка с клеткой и сидящим в ней Рысью, поскрипывая колесами, не спеша покатилась по мостовой. Воины зашагали рядом. Впереди покачивались на плечах негров раззолоченные носилки, и бежавшие перед ними двое мальчишек в серебряных ошейниках громко кричали:

– Дорогу Памфилию Руфу! Дорогу всаднику Дециму Памфилию Руфу, устроителю гладиаторских игр!

Идущие мимо люди останавливались, почтительно кланялись. Впрочем, некоторые, одетые побогаче, просто отворачивались либо надменно задирали нос. Таких брал на заметку раб-номенклатор – молодой чернявый грек, идущий рядом с носилками.