Легионер. Век Траяна
Шрифт:
— Бар-ра! — издавал он варварский клич, хотя легионеры кидались в бой с криком «Цезарь!».
Римляне выиграли то сражение, Осторий получил венок за спасение римского гражданина. А спасенный знаменосец через месяц умер в лагере от поноса.
Теперь каждый день отец требовал от Гая переодеваться в защитные доспехи и сражаться с Мевией. Сам смотрел, делал замечания. Хвалил, чаще ругал. У Гая все тело было в синяках. Мевия побеждала все чаще. Гай злился, после ее ухода отрабатывал удары, но и она, видно, не теряла времени даром и повторяла уроки Остория в доме Силана. Мысленно Гай сравнивал
Отец же подзадоривал:
— Да, Марс явно не твой покровитель, сын мой Гай! Может, и не стоит тебе идти в легион — тебя, беднягу, засмеют. Разве что осядешь где-нибудь в архиве — переписывать приказы да подсчитывать расходы легиона на губки для подтирки задниц. Кажется, с математикой ты в ладах.
Гай от насмешек приходил в ярость, кидался в атаку, позабыв обо всем на свете, и проигрывал еще быстрее.
Наконец однажды после тренировки, опять проиграв, Гай, разъяренный, убежал в задние комнаты, где хранился старый храм, и принялся в сундуке искать боевой меч — почему-то пришло ему в голову, что боевым оружием он Мевию непременно победит. Нет, он не собирался ее убивать или даже ранить — он мог остановить клинок, коснувшись кожи. Но боевой меч, отлично сбалансированный, настоящий, непременно должен выявить подлинного победителя. Сундук был полон всякого хлама — записными книжками, сшитыми из квадратиков пергамента, изрядно потрепанными свитками. Тут же лежали запечатанные восковые таблички и бронзовые дипломы. Боевой гладиус нашелся на самом дне, рядом со спатой отца. Приск хотел рвануться назад, но тут услышал в соседней комнате голос Мевии.
— Сегодня вечером жду вас обоих.
Потом какие-то звуки… Гай не сразу сообразил, что это поцелуи.
— Силан тебе уже заплатил? — Голос Мевии прерывался, дыхание сбивалось. — Осторий, прекрати… сегодня вечером, не сейчас.
— Хорошо… — Гай едва узнал голос отца — так изменился тембр.
— Так заплатил Силан или нет? — Видимо, отец кивнул, потому что Мевия продолжала: — Завтра поставь все на меня. Все до последнего асса. Мы выиграем.
— Даже если выиграем, все равно крохи.
— Это только начало. Мы уедем в провинцию… и…
— И что?
— Мы будем выступать. Ты и я.
Последовала пауза.
— Ты что, предлагаешь мне стать гладиатором?
— Ты же первый боец в Риме! Ты выиграешь кучу денег. Мы выиграем…
Вновь поцелуи и жаркий шепот:
— Осторий, это наш шанс! Решайся! Мы будем вместе!
— Арена, знаешь, детка, опасное место. Там убивают.
— Только не для тебя. Ты — лучший. А я буду лучшая среди женщин. Осторий, я люблю тебя… люблю…
— Ты уже все решила? Умница! Я — бывший военный трибун — и в гладиаторы! А Гая куда? Тоже на арену? — Тон Остория сделался ехиден.
— Лучше жить как ты живешь? Разве это не позорно?
— Потешать толпу — извини, не могу.
— Ну, как знаешь! Я — твой шанс, твоя удача! А ты меня отталкиваешь. Подумай хорошенько, милый… До вечера.
Гай сидел в кладовой на сундуке и не мог пошевелиться. Отец сделается гладиатором. Какой позор! Щеки его так и пылали. Нет, не позволит, не допустит… он… А почему бы и нет?!
Не все ли равно, какой дорогой он пойдет, если в конце достигнет цели!
Гай вылетел из кладовой, нагнал Мевию в перистиле. Она уже переоделась, теперь
от нее пахло духами и все же — немного — потом.— Мевия, я согласен! — выкрикнул он гладиаторше в спину.
Она обернулась, взглянула на него с изумлением.
— На что?
— Поедем вместе в провинцию… будем гладиаторами. Будем сражаться и побеждать.
Несколько мгновений она смотрела на него непонимающе, потом расхохоталась.
— А ты смельчак!
— Мы увидим весь мир — до самых пределов Океана! Мы поедем в Египет, узрим пирамиды и удивительные колоссы Мемфиса!
Она подошла к нему, провела ладонью по щеке.
— Гай, мой мальчик, без твоего отца нам нечего делать на арене. А он никуда не поедет.
— Я…
— Не поедет! — мотнула головой Мевия. — Осторий — смелый человек, но не настолько, чтобы совершить по-настоящему безумный поступок. Прощай, до вечера…
Она наклонилась и поцеловала его в щеку: Мевия была выше него на полголовы.
Как оплеванный, Гай поплелся в кабинет отца. Осторий Старший был занят важным делом — пересчитывал монеты.
— Завтра Мевия выходит на арену, — сообщил Осторий, запирая часть монет в окованный медью сундук, а другие ссыпая в кошелек. — Сегодня по обычаю у гладиаторов угощение. Мевия нас приглашает. Хочешь новую тогу? Или новую тунику? Или греческий плащ? Что сейчас в моде — выбирай. Я щедр, когда монеты звенят в кошельке. Лишь тем, чего нет, не умею делиться.
— Кто-нибудь знает, что ты ее тренировал? — спросил Гай, садясь на скамью.
Он только сейчас заметил, что держит в руках боевой меч в ножнах.
— Нет, надеюсь. Я умею молчать, в отличие от тебя. Кстати, меч не стоит брать с собой вечером. Лучше — кривой фракийский кинжал.
— Я умею молчать, — сказал Гай потерянно.
— Нет, не умеешь. Мысли надо прятать, как прячут деньги в кошельке, чтобы не украли.
Отец не мог никак простить Гаю, что тот однажды в присутствии глупого увальня Марка назвал Домициана придурком.
— Домициан очень умный человек, — строго сказал Осторий.
Потом отец увел Гая в маленький таблиний, переделанный из бывшей спальни взамен отданного торговцу маслом, внимательно посмотрел, нет ли кого за дверью или в перистиле, и строго сказал:
— Возможно, сегодня ты подписал нам смертный приговор одной фразой.
— Но ведь я… но ведь твой приятель, тот, что сочиняет стихи, сам принцепса так называет.
— Мой друг не умеет молчать. А ты учись.
— Но я…
— Молчать! — оборвал его отец. — Если очень хочется сказать, все равно молчи. В наше время даже безобидная шутка может привести человека в лапы палача. Не удивлюсь, если завтра в нашу дверь постучит центурион и потребует, чтобы мы с тобой вечерком после обеда вскрыли вены. Дом наш отойдет императору, невелико приобретение для казны, но все равно обидно.
— Марк ни за что на меня не донесет! — выкрикнул Гай.
— Марк — нет. А его брат Авл — очень даже да.
— Я попрошу Марка…
— Стоп! — перебил отец. — Тогда мы точно погибли. Ни слова не говори! Быть может, туповатый Марк и не придаст значения твоим словам или, во всяком случае, забудет сообщить брату. А вот Авл такой случай не пропустит. Впрочем… — отец усмехнулся, — будем надеяться, что он не позарится на эти развалины, к тому же заложенные. Труд, как говорится, не стоит сожженного в светильнике масла.