Легкая корона

— Да? Ну так посмотрите в зеркало! Доченька, вставай, мы уходим сию же секунду, — мама за руку поднимает меня с дивана и ведет в коридор.

Отца так резко выдернули из приятного состояния сытой довольной дремы, что какое-то время он сидит на диване, как контуженный. Но недолго.

— Старая карга! — орет он таким страшным низким голосом, что я замираю на месте как вкопанная. — Что тебе вечно надо? Что ты покоя дать не можешь?

— Сева! Почему ты кричишь? Ничего не случилось, мы просто разговариваем, — пытается утихомирить его Софа.

— Ты не умеешь разговаривать, ты можешь только шипеть, как змея, и жалить. Тебе надо всех перессорить, всех свести с ума. О, ненавижу, ненавижу! — отец с перекошенным от бешенства лицом огромными шагами меряет комнату, хватая то один предмет, то другой, и огромным усилием воли заставляя себя ставить их на место, не сломав или не разбив.

— Мне плохо, сердце, — Софа театральным жестом прикладывает обе руки к груди и тяжело оседает на стул. — Сердце разрывается. Севка, дай мне мое лекарство. Женя, что ты стоишь? Принеси мне воды.

— Прекрати этот театр, — восклицает отец, — ты уже пятьдесят лет умираешь от сердца и все никак не сдохнешь!

Мама протягивает Софе пузырек с лекарством и стакан воды, но та с силой отталкивает ее руку и встает. Она упирает руки в бока и сверкает на отца своими черными, как у цыганки, глазами.

— А, так ты смерти моей хочешь? Все никак не дождешься, когда я умру?

— Сдохни! Сдохни!! Сдохни!!! Отца на тот свет отправила в 55, и меня в могилу сведешь! Алиса умрет раньше тебя — ты нас всех переживешь.

— Севка! Ну что ты говоришь! — она опять садится, охватывает голову руками и начинает раскачиваться. Отец хватает маму за руку и тащит к выходу, мама хватает меня, и так мы втроем выскакиваем из квартиры. Занавес.

ДЕД

Возвращаясь с работы, дед Матвей никогда не раздевался. Он проходил в комнату, не снимая пальто и ботинок, и садился у стола, ждал, что будет дальше. Если настроение у Софы было хорошее, дед раздевался и садился есть. Если же она начинала его доставать, то просто вставал и уходил. Когда он возвращался, она обычно уже успокаивалась. Дед умер молодым, в 55 лет, лег ночью спать рядом с Софой, как обычно, а утром она обнаружила его уже остывшее тело.

Дед родился в Екатеринбурге и жил там до того времени, пока за ним в 37-м году не пришли люди из НКВД. Показали ему ордер на арест и обыск и хотели войти, но он их не пустил.

— Тут какая-то ошибка вышла. Я совсем не тот человек, который вам нужен. Смотрите, что написано в ордере, — Белый М. И.

— Ну? — вполне резонно спросил чекист. — И что?

— Так ведь это не я. Я — Бялый М. И. Вот мои документы. Вам нужен какой-то другой человек.

— Кончайте ваньку валять, гражданин! Здесь в ордере указано ваше имя и что живете вы по этому вот адресу. Кто это еще может быть? Понятые проходите!

— Позвольте, — дед загораживает дверной проем и не пропускает никого вовнутрь. — Я не знаю, кто вам нужен, но это точно не я. Я — уважаемый человек, член партии, главный инженер важного оборонного предприятия. Вам же нужен какой-то враг народа, которого вы как представители закона и власти должны разыскать. Но это не я. Вы допускаете страшную ошибку и ответите за это по всей строгости.

— Ах ты гнида, он еще и угрожает. А ну, пусти!

— Нет, вы нарушаете закон! У вас нет ордера ни на мой арест, ни на обыск в моем доме. Я имею право, как всякий советский человек, на неприкосновенность жилища, и пока у вас не будет документов, я вас не пущу. Граждане понятые, посмотрите — вы видите, что у них ордер на другого человека?

Понятые, соседи деда, поднятые среди ночи и безумно напутанные, жались к стенке, отводя глаза, и больше всего мечтали оказаться сейчас в другом месте. Чекисты были в ярости, но формально дед оказывался прав, и им пришлось уступить.

— Ну, смотри, гад, — прошипел главный, — я сейчас вернусь с выправленным ордером, и ты такое получишь, что забудешь, как родную мать звали. Пожалеешь, что родился. Подожди, я быстро вернусь…

Двое чекистов остались сторожить у двери, чтобы дед не сбежал, а остальные поехали за новым ордером. В это время дед взял паспорт, все деньги, которые у него были, и вылез из окна. Спустился вниз по водосточной трубе то ли с третьего, то ли с четвертого этажа; никто его не заметил.

Добрался до вокзала и уехал в Москву. И начал там новую жизнь. Никто его не преследовал, он не был объявлен в розыск, никому не было до него дела, устроился на работу. Познакомился с Софой, женился на ней, ушел на войну, воевал все четыре года брал Берлин уже в звании подполковника.

Эта история всегда меня потрясала. Понять в те годы, что весь этот террор — чистая рулетка, что за арестами и исчезновением людей нет никакой системы, что часто людей брали просто для статистики: «Так, сегодня мы должны поймать сто врагов народа! А, этот сбежал, ну арестуем вот того!» — для этого необходимо было обладать неординарным умом. А какая сила воли, какая выдержка и какая невероятная смелость и даже наглость! Он просто знал, что в другом месте никто его искать не будет, что чекисты про него забудут, заваленные доносами, занятые поимкой других врагов народа. Ну и, конечно, поражал меня дедов цинизм. Ведь большинство членов партии тогда начинали доказывать, что они — не враги, бороться за свое честное имя. Невозможно себе представить, что мой дедушка по маме, Семен, убежал бы в окно, если бы его пришли арестовывать. Он бы спорил, боролся, доказывал — и пошел бы на Голгофу с высоко поднятой головой, свято веря, что кто-то допустил чудовищную ошибку.

История повторилась. Уже после войны, во время кампании по борьбе с космополитизмом, когда еврейские головы слетали с плеч налево и направо, досталось и деду. Он был директором завода, фигура заметная. На партийном собрании его сняли с должности, исключили из партии, забрали партбилет. Но прямо там, на месте, не арестовали. Дед вернулся домой. Сказал Софе отвести моего отца, которому тогда было лет семь, к другу, чтобы он не видел того, что произойдет дальше: знал, что за ним придут. Когда в дверь постучали дед спрятался под кровать. Софа открыла дверь, там стояли два чекиста.

— Софья Исааковна? Здравствуйте. Матвей Ильич дома?

— Нет, он еще не вернулся с собрания.

— Вот как? Вы позволите, мы пройдем, подождем его?

— Да, конечно. Проходите, пожалуйста. Садитесь. А в чем дело? Что-то случилось?

— Да нет, все в порядке. Мы хотим просто поговорить с вашим мужем. Он вам не говорил, он куда-нибудь собирался после собрания?

— Нет, он должен был сразу прийти домой.

— Он вам звонил?

— Нет.

— Если Матвей Ильич сейчас позвонит, не говорите ему, пожалуйста, что мы его ждем. Вы нас поняли?

— Да. Но все же что случилось?

— Софья Исааковна, постарайтесь больше не задавать вопросов. Давайте мы все сядем и просто молча подождем, когда ваш муж вернется.

И они сидели и молча ждали всю ночь. А дед в это время, не двигаясь, беззвучно лежал под кроватью. Чекисты даже не обыскивали квартиру, им в голову не могло прийти, что кто-то может спрятаться от НКВД под кроватью. Утром они встали и ушли. И больше не приходили. Дед куда-то уехал от греха подальше, а вскоре Сталин умер, и он вернулся в Москву.