Легкая поступь железного века...

— Куда? — оторопело пробормотал Митя.

— Куда! — передразнила Ксения. — Бежим отсюда… Солдаты придут, наши так просто не сдадутся, в огонь пойдут. А я — не хочу! Уж и Палашку свою, девку, мне преданную, послала в Горелово твое с весточкой… Солдаты и так уж знают, где нас искать — здесь предательства нет, в том, что девку послала. А сбежать не успеем, может и помощь к тебе придет… и меня спасешь, вспомнишь, чай, что с собой звала? Ну, а коли так стоять и трепаться до света будем, так и впрямь далеко не убежим! Так что — живо, терять тебе нечего.

И впрямь нечего, и Митя больше мешкать не стал.

Еще мрачней, страшней казалась труднопроходимая глушь в ночной тьме, а лунно-звездный свет едва проникал сюда сквозь кроны. Но Ксения шла так быстро и уверенно, что Митя едва поспевал за ней.

— Не в лесу ли ты родилась?

— Да почти так, — усмехнулась Ксения. — Я, как уж сказывала, дворянская дочь, Ксения Шерстова, отец мой покойный Семену Ивановичу двоюродным братом доводился. Умерли родители от холеры в одно время. Я и не помню их. Дядя меня воспитал. Нет у меня иной родни. Эх, да лучше б он меня удушил в колыбели! — вырвалось вдруг у Ксении.

— Да что ты…

— Да то. Задыхаюсь я тут, жизни нет! Среди безумцев живу, сама безумной стала. Книги читаю Божественные, там про любовь все прописано, а у меня в душе злоба звериная, того и гляди — зарежу кого-нибудь или руки на себя наложу…

— Ох, — вздохнул Митя, сотворив крестное знамение, — среди ослепления бесовского… Раскольники, беспоповцы?

— Да я уж и не знаю, как назвать дядьку моего и тех, кому мутит он головы… Старообрядцев-то он тоже не жалует. Вся, говорит, земля извратилась и погибнет вскоре. Один он, вишь, не извратился… А ведь боялась я его поначалу хуже всякого зверя и огня, и верила ему… Да надоело!

— А чего же вы не уходите дальше, в леса, коли знаете, что солдаты сюда идут?

— Так ведь едва услыхали святенькие-то наши о сем, так сразу вскинулись — в огонь, мол, пойдем, мучениками будем… Ну, дядька-то вряд ли в огонь хочет, однако ж и ему то с руки — скроется под шумок, решат все, что сгорел. А он — на новое место. Но в то, что пасомые его душеньки свои в огне спасут — верит истово. Еще и в заслугу перед Господом себе поставит…

Митя хотел что-то ответить, но не смог, ибо подходящих к делу слов у него просто не находилось. Он спешил, пробираясь за своей проводницей, — дорога была тяжелой. Ему становилось жутко, темнота настораживала, казалось, что прячется кто-то за толстым стволом, за корявым пнем или за необыкновенных очертаний кустарником, темневшим в редких просветах.

Но вот вышли на поляну, где уже не сдерживаемый ничем лунный свет свободно проливался в пространство. Дальше шли болота. Но Ксения спокойно вступила в их опасную муть, видимо, отлично зная тропы. Митя в который раз перекрестился. По болоту шли, как ему показалось, долго… Выбрались на просеку, и вдруг Ксения вскрикнула. Как привиды отделились черной тенью от лесной стены три всадника и окружили беглецов.

Один из коней встал на дыбы, сильная рука горячо его осадила.

— Так и знал, что этой дорогой пойдешь! — громыхнул в тишине голос Семена Шерстова и он, изловчившись, хлестнул хлыстиком племянницу по лицу. Хоть Ксения и успела отпрянуть, все ж ей досталось, пусть и не так сильно, как дядя хотел. Митя не видел, но почему-то так и представился ему злой огонь, сверкнувший в Ксениных глазах при этом ударе. Самим им вдруг овладело тупое усталое равнодушие, все равно стало, что с ним сделается. Только Ксению было жаль.

— Не думала, что так скоро хвачусь, что коней наперерез пущу?! — продолжал шуметь Шерстов. — Мерзость вавилонская, тьфу!

Он сплюнул, и презрительный взгляд его уперся в Митю.

— А ты, никонианин, семя антихристово… Забрать его с собою! — приказал Семен Иванович подручным. Ксению уже давно затащил в седло один из слуг Шерстова, причем она ударила холопа по лицу, и дядя приказал ее связать.

— Бесноватая! — процедил сквозь зубы. — Да лучше б ты тогда с братцом моим несчастным от заразы той… Тьфу!

Они поскакали обратно в поселение.

…Палашка, посланная Ксенией, перепугала все Горелово. Из ее слов явствовало, что неподалеку в великолепных владимирских лесах нашли приют отпетые негодяи и головорезы, и что в плену у них находится несчастный Митя, чье исчезновение доставило великое беспокойство Ване и послужило пищей для вполне определенных, хотя и неверных, размышлений Александру. Впрочем, когда Вельяминову принесли найденный в Митиной горнице замечательно исполненный портрет Маши, он чутьем понял истинную причину Митиного бегства. Хотя некоторые сомнения — уж не Тайной ли канцелярии агент сей юный иконописец? — все-таки остались…

Выслушав Палашку, Ванечка едва не расплакался. Александр утешал своего секретаря:

— Я узнал, солдаты туда идут, в соседнем селе на ночлег остановились. Завтра с рассветом пойдут вязать нечестивцев, спасут твоего Митю… А все ж-таки, зачем ты его с собой приволок? Или мало у меня прослужил, не понимаешь, что к чему?

— Ежели от людей воротится, то лучше в монахи идти! — надерзил ему Ванечка. — А вы среди людей живете и во всех злоумышленников подозреваете…

— Ясно, ты больше у меня не служишь, — изрек приговор Вельяминов.

Ваня посмотрел на хозяина с изумлением, а потом, не выдержав, все-таки разревелся.

— Не слишком ли круто, Саш? — спросил находившийся тут же Петр, от души пожалевший Ванечку, которого знал как преданного Вельяминову, сообразительного и исполнительного юношу.

— Не слишком, — отрезал Александр. — Пускай насчет сего монашка я и не прав, но порядок должен быть! Я здесь, выходит, от Ушакова скрываюсь, а он… — и бросив на бывшего секретаря негодующий взгляд, Александр вышел, дабы не дать волю накопившемуся раздражению.

Петруша раздумывал.

— Ладно, не плачь, — мягко сказал он Ванечке. — Упросим его…

Ваня упрямо помотал головою, конфузливо вытирая слезы.

— А что до Мити, — продолжал Белозеров, — так уж отправлюсь я за ним сам с военной командой завтра. Жаль его, славный парнишка. Да и то, чем без дела здесь сидеть…

— Ох, а ежели за ночь убьют его изуверы?!

— Помолимся. А что делать? Девка эта уже убежала, дороги мы не знаем, ночь на дворе… да и не справился бы я с ними один, сам понимаешь.

— Я с вами!

— А вот этого не надо. Машу охраняй, а то Александру, видать, ни до кого сейчас… Ну вот. Оправлюсь-ка я, пожалуй, прямо сейчас к военным, поговорю, там и заночую. А то напряженно здесь как-то стало. А ты не грусти, обойдется.

Ваня высморкался в кружевной платок.

…- Белозеров, ты здесь откуда?

Когда по приезде в соседнее село Петрушу, по просьбе его, проводили в дом, отведенный для ночлега прибывшим из Петербурга офицерам, поручик с удивлением узрел среди них старого своего петербургского знакомца — измайловца Яковлева, что одно время, шутя, в соперники ему набивался.