Легкие горы

Сначала бабушка Тася думала, что не выходить щенка.

— Девка, — констатировала она, подняв щенка за шкирку и внимательно осмотрев. — Иди-ка вот…

Она достала старую Сашину шапку-ушанку, уложила туда щенка, укрыла пуховым платком и устроила у жарко натопленной печи. Но щенок дрожал, не переставая, и все пытался из шапки выскочить.

— Лежи, лежи, вот юла, куда ты скочешь?

Но щенок все-таки выбрался из шапки, на полусогнутых, дрожащих лапах дошел до спасительницы и ткнулся ей в ноги.

— Что ты будешь, а… — проворчала бабушка Тася. Взяла низкую скамеечку, села у печи, закутала щенка в платок, положила на колени. Накрыла сверху своими горячими, сухими руками. Щенок дрожал и дрожал, и будто всхлипывал, и жаловался, но наконец уснул, пригревшись.

— Юла ты, Юла, — вздохнула бабушка Тася. Она смотрела на огонь, мерцавший в круглых дырках печной дверцы.

А наутро пришел к бабушке Тасе сосед, дед Телятьев. Коромысло принес да ведро.

— Ты чего это, Таисья Александровна, ведра по всей деревне разбросала? — И тут же ахнул: — Люська! Люська моя! Ты как здесь? Ты почему здесь? Я ж тебя по всей деревне…

— Но, но, Николай Витальевич, вы не очень-то руки протягивайте! — прикрикнула бабушка Тася, сгребая Юлу на руки. — Никакая она не ваша, а была бы ваша, так чего ж она в колодце делала?

— Где? — вытаращил глаза дед Телятьев. — Я ее неделю назад из городу привез… на вокзале подобрал, а вчера она у меня пропала, и как улизнула, ума не приложу…

— Ты поменьше-то болтай, — рассердилась бабушка Тася, — собака сама в колодец не прыгнет!

Дед Телятьев обиделся.

— Ты что же, Таисья Александровна, первый день меня знаешь? Или мы с тобой всю жизнь забор в забор не прожили? Иль не знаешь, какое я отношение к любой скотине имею?

Это была правда, дед Телятьев сильно зверей любил, и у него дома всегда кто-нибудь жил, “квартировал”, говорил он. То стриж с поломанным крылом, то ежик, которого он в реке в наводнение выловил, то кошки-собаки… Его даже прозвали в деревне Дедом Мазаем. Бабушка Тася все это прекрасно знала, но не смутилась.

— Как же, скажи, она в колодец попала? С неба, что ли?

Дед Телятьев ласково прищурился.

— С неба не с неба, Таисья Александровна, а мысль твоя верная… Я твое ведерочко когда сейчас прибирал, приметил: у колодца-то сугроб наметен, прямо до краю. Бежала, поди, моя Люська по сугробу да и свалилась, она больно резвая…

— Может, и так, — подумав, согласилась бабушка Тася. — А только все одно: никакая она теперь не твоя, и зовут ее уж целый день как по-другому. За ведро спасибо, а что случилось, то случилось, так что…

Дед Телятьев присел перед Юлой, погладил ее большой своей ладонью, сказал, улыбаясь в бороду:

— Эх, Люська, суровая у тебя хозяйка теперь будет. Лучше б ты дома сидела…

— Ладно вам шептаться-то, Николай Витальевич, пойдем чай пить. Замерз, поди, пока ведро тащил.

И они пошли пить чай. Юла осталась жить у бабушки Таси, но так как была умна не по-собачьи, то бегала есть и к деду Телятьеву. У него и миска для нее всегда стояла, и лежала конфетка в кармане, потому что Юла была сластеной.

— Ласковый теленок двух маток сосет, — усмехался дядя Саша, видя, как Юла, пообедав дома, бежала через дыру в заборе к Телятьеву. Характер у нее и правда был ласковый. Только пьяных она сильно не любила, заливалась злобным лаем и скалила белые клыки…

Все это рассказал Динке Юрась, пока они сидели на поленнице у сарая. Юла тоже была тут. То копала нору у морковной грядки (“Крот, что ли, завелся”, — сказал Юрась), то подбегала к ребятам, обнюхивала с ног до головы Динку и тыкалась в ладони (“Знакомится”, — усмехался Юрась). Необыкновенные были у Юлы глаза, темные, умные. Динка даже решила, что никакая она не собака, а заколдованная принцесса. Спросить у Юрася, конечно, постеснялась, но относиться к Юле стала по-особенному.

— Айда в лес? — предложил Юрась.

— А мама?

— А чего мама? Думаешь, не разрешит? — он тут же подскочил к окну. — Тетя Катя! Мы с Динкой в лес! — и, не дожидаясь ответа, пошел к калитке. Динка бросилась за ним, а Юла за Динкой.

— Долго не ходите! — крикнула им Катя вдогонку. — Подружились, — вздохнула она, садясь за стол.

Бабушка Тася промолчала. Саша хмыкнул.

— Ты когда в город? — спросил он Катю.

— Не знаю еще… Поживем немножко, пусть привыкнет… — она посмотрела на бабушку Тасю. — Мам, ну, что ты мне ничего не скажешь? Как тебе новая внучка?

Бабушка Тася плечами пожала, встала из-за стола, стала тарелки убирать. Катя тоскливыми глазами посмотрела на брата. Он ободряюще улыбнулся ей: ничего, мол, привыкнет, надо подождать.

— Чего говорить-то? — сказала тут бабушка Тася. — Дите и дите. Чужих детей, говорят, не бывает.

Катя шумно выдохнула, улыбнулась Саше. И он заметил, что глаза ее блестят и вот-вот сорвутся с ресниц слезы. Он сказал быстро и деловито:

— Я поговорил с Артемьевым, он возьмет тебя на работу, надо только тебе сходить к нему…

— Спасибо, Саш, я… давай во вторник?

— Ладно, я ему позвоню.

Много деревьев в лесу, и все разные.

— У нас здесь только сосны растут, никаких других не встретишь, — с гордостью сказал Юрась. — Ну, у ручья есть черемуха, да у Ямолги — ивы. Ну, шиповник встречается, только это же не дерево, так… А сосны, думаешь, простые? Не-ет, они корабельные называются, это потому, что из них мачты на кораблях раньше ставили. Смотри, какие они, — одна к одной!

Но для Динки у каждой сосны свое лицо. Юрась лез в горку, щелкая сухим стеблем по траве, а Динка замерла. Среди других высоких, стройных — ко-ра-бель-ных! — сосен стояла одна — особенная. Высокая? Да, выше всех! Огромная, ветки — мосты… Но даже не в этом дело. Ствол сосны сиял, охваченный солнцем. Динка будто видела под твердой корой золотые потоки смолы. Они лились реками, светились, и свет их освещал и сосну, и траву вокруг, и другие сосны, и Динку… Это было сильное дерево. ЖИВОЕ.

Динка поднесла ладошку к стволу. Даже на расстоянии она почувствовала, какая теплая у него кора. Тогда Динка погладила ствол и прижалась щекой.

— Ты где там? — крикнул Юрась. Динка испуганно вздрогнула и бросилась догонять. Она несколько раз обернулась, чтобы запомнить место, где растет ЕЕ сосна, потому что Динка сразу поняла, что захочет прийти сюда еще и еще.

И на следующий день, и потом водил Юрась Динку по лесу. Сосны вокруг стояли величавые, спокойные. Динка то и дело задирала голову и смотрела вверх, туда, где в синей-синей синеве шептались с ветром колючие сосновые лапы. А когда уставала, то садилась прямо на землю, прижималась к стволу спиной. Набирала в ладонь горсть земляники, опрокидывала в рот. Динка может весь день бродить по лесу и с Юрасем, и с мамой, и совсем одна. Она бы и бродила, если бы не боялась, что бабушка Тася ее потеряет. Хороший друг ее лес, с ним никогда не скучно.

Волшебная поляна

Мама пожила в Легких горах три дня и уехала в Лесногорск. Динка знала, что так надо, что у мамы много дел, но все равно было грустно. С мамой уехал и Юрась. Дядя Саша сказал, что все они будут приезжать на выходные. Динка скучала. Она слонялась по двору, ходила хвостиком за суровой бабушкой Тасей — из дома в летнюю кухню, с кухни в огород, из огорода в стайку, потом снова в дом… Динка ходила за бабушкой Тасей, а Юла ходила за Динкой. Динка училась у бабушки Таси молчать, но Юла молчать не умела. Она то заливалась лаем на соседа, то рычала на петуха, то фыркала, почуяв крота у свекольной грядки… Бабушка Тася сердилась и гоняла Юлу. Динка Юлу жалела. Она открывала ворота, и они шли гулять.