Легко
Шрифт:
Я стою перед полуразвалившейся стеной дома. Через пробоину проглядывает раскрошившийся кирпич, а на сантиметровой паутине повис паук, ссохшийся, вероятно, от отчаяния. Или замерзший. Покачиваясь на едва заметном ветерке. Может быть, он сохранился с тех пор, когда дом был целым. А сейчас надеяться на новую паутину, по-видимому, более нет смысла. Вокруг — деревья, такие же безнадежно серые, как будто выросли по соседству с цементным заводом.
Когда я сделал шаг, песок заскрипел под ногами. Вообще лучше как можно меньше передвигаться. Гравий на дороге размыт, так что ходить нужно очень осторожно. Само по себе это мне не мешает, в жизни никогда не терял самообладания из-за капли нечистот, тем более что предусмотрительно оделся и обулся по-спортивному. Только вот эта тишина. Почти как на кладбище. Вокруг — ни души, и любой случайный звук вызывает испуг у этих деревьев, привыкших к абсолютной тишине. Резиновые шины тяжелых грузовиков
Все вместе выглядит так, как будто бывший хозяин по плохо скопированным инструкциям «сделай сам» готовил основные средства вооружения для террористов. На другом конце бывшего двора находится огромная куча, накиданная экскаватором и оставленная на полпути. Плиты ломаного бетона, куски стекла, фарфора, зеркал, саронитового покрытия, бутылки. Где-то видны остатки детского велосипеда, ДСП, почти целый шкаф, по краям дерево набухло от дождя и треснуло. Часть какого-то корпуса, гвозди, выгнутая рама с лопнувшей шиной, кусочек гипсовой Девы Марии — элементы этнографии. Разноцветный пластик, старые «лысые» автопокрышки, алюминиевый бидон, по-видимому для молока, грязный и почерневший. Давно пожелтевшие праисторические газеты, безнадежно устаревшие задолго до того, как ветер разнес их по округе. Может быть, это даже газеты восьмидесятых годов, в которых сообщается о визите генерального секретаря Движения неприсоединения, самого товарища Мугабе [18] (который и по сей день весьма уважаемая личность). И посередине всего этого армагеддона стоит сарай. Да, обычный словенский сарай, который уже миллион раз показывали по телевизору; по слухам, стоит он здесь только потому, что это было единственная легальная постройка, зарегистрированная еще прежним владельцем, правда в качестве пчелиного улья. Пчелиного улья!:) Да тут кто-то явно жил. Но он пустой, нет ни одного знака, что там кто-то живет, ни сумки, ни тряпки, ничего, хоть немного более чистого или более целого, чем весь хлам на этой площадке.
18
Мугабе, Роберт — президент Зимбабве с 1987 года.
О нашей девице ни слуху ни духу. Все, что хотя бы отдаленно напоминает одежду или разноцветные платки, валяется снаружи, на земле, размокшее и грязное.
В бочке с дождевым желобом, стоящей рядом с остатками разбитой напольной бетонной плиты, плавает какая-то потонувшая живность, я ее заметил уже раньше, еще издалека, неотчетливо. Похоже, это какой-то огромный грызун, типа бобра. Может, нутрия? Понятия не имею. Я здесь вовсе не на прогулке. Я просто жду.
Жду самое фантастическое любовное свидание в своей жизни. Да, думаю, когда работа — свидание, а свидание — работа, это уже слишком. Действительно, забавно.
Ну хорошо, я не один, у меня охрана, здесь, недалеко, я вне опасности. А она должна быть одна. Конечно, никто этого гарантировать не может. Вполне вероятно, что она по дороге кого-то подобрала, так сказать, в целях личной безопасности, на всякий случай. Она знает достаточное количество цыган, что с Кочевья или из Ново-Места. Да и не будет же она всю дорогу идти пешком, это ясно. Кто-то должен был ее сюда привезти, кто-то, кому она доверяет. Ну, в принципе это все равно. В том смысле, что я не боюсь, мне совсем не страшно и это ничего не меняет.
Что за дурацкая идея! Приманка. Министр. Свидание в слепую. Хваленая полицейская находчивость!
Мне хотелось бы верить, что оба костра, горящие внизу в долине, на самом деле горят в честь вечеринки с запеченными молочными поросятами, с бычками на вертеле, с обязательным кислым красным вином и пластиковыми стаканчиками; однако ожидаемый праздник с участием известного кочевского соловья Янеза Крамбергера-Филипса и суперпопулярной сногсшибательной красотки, незаменимой ведущей всех реалити-шоу Сабиной Худолин будет не здесь внизу, а в соседней деревне, которую мы проезжали по дороге сюда. Об этом нас оповещали все рекламные щиты по дороге, плакаты на автобусной остановке из растрескавшихся бетонных блоков и саронита. Поэтому не нужно быть гением, чтобы понять, что эти два костра разведены для другой цели. Те самые первые два костра. Это я хорошо понимаю. Я ведь тоже не лыком шит.
Телевизионные выпуски новостей, радио, телефоны, интернет, бабские сплетни. Я — не отсюда. Что я вообще здесь делаю? Ожидаю делегацию. Ха, это ведь только вопрос времени, когда наконец наша машина будет замечена. Если ее уже не заметили. Она припаркована за углом, около холма, но ведь мимо
едут и другие машины. Значит, заметили?Да, не самое удачное место и время для прогулок.
А был ли здесь вообще кто-нибудь? Я — в первый раз. До этого я этот идиотский разрушенный хозяйский двор вообще видел только по телевизору. Тогда это были очень яркие съемки, все заполненные драматическими событиями. А я — сидел дома, за столом, ел сыр липтауэр, слегка засохший хлеб, если точно помню, и грыз чеснок. Для здоровья, потому что тогда свирепствовал какой-то страшный грипп. Наверное, уже целую вечность тому назад, в прошлом году. Да, так это и было. Сидел и пялился в телевизор, показывали детектив, новости с места событий, просто приключенческий фильм! А сейчас от всего этого остались только сарай, развалины, как после самой крутой вечеринки выпускников всех времен и народов. А я? Главный актер.
Меня совсем не радует мысль о том, как огонь потихоньку приползет сюда вверх. Что произойдет весьма скоро, я это знаю, стоит лишь стемнеть. Сумерки оживляют фантазию, пробуждают горячий энтузиазм… Око за око, глаз за глаз. Хорошо, что до темноты еще осталось немного времени, сейчас еще светло.
Да.
Когда я в очередной раз обернулся в сторону сарая, то есть «пчелиного улья», от неожиданности вздрогнул и чуть не отскочил.
Агата Шаркези, какой стиль вы предпочитаете?
Да вы же видите, по-спортивному удобный, немного ретро. Джинсы, светло-голубые, клеш — самые крутые. Так сказать, стиль семидесятых, не восьмидесятых. Куртка с мехом, точнее, искусственной имитацией меха, конечно, лохматая подкладка, на большом воротнике. Оливково-зеленого цвета, со светло-коричневыми кожаными вставками спереди. А эта баба — теплая и по-своему очень даже сексуальная, если кому-то нравится такой тип. Даже и не очень облезлая, по крайней мере так кажется с расстояния нескольких метров. Под курткой такая приятная блузочка, тоже джинсовая. Черные носки, кроссовки. Такая вот дамочка, правда немного подуставшая.
Агата Шаркези, вам кто-нибудь когда-нибудь говорил, что у вас красивые глаза?
Да, глаза у меня — светло-ореховые, да, кто-то мне уже говорил, что эти мои глаза примечаешь сразу, издалека, хотя цвет сам по себе не так уж заметен. Вы же знаете, мы не все черные, правда? Да, ничего не поделаешь, глаза как глаза, какие есть, что бог послал.
Агата Шаркези, а где же ваш ребенок, ваш замечательный младенец?
А какое ваше дело?
С ума сойти! Невозможно поверить!
Она здесь.
Она здесь!
Она действительно здесь. Стоит и смотрит на меня, как будто хочет прострелить своим взглядом. С ума сойти! Половина задачи уже решена! Невероятно, надо же, успели еще до сумерек.
А младенца-то нигде не видно. Она что, куда-то его спрятала? Или, может быть, где-то оставила. Оставила! Ну да, еще слава богу, если где-то оставила. Если это так, то это — как бы это сказать — все немного упрощает. Или нет? Трудно сказать… Поневоле вздыхаю.
По сути, именно ее я и ждал, и я должен был знать, с чего начать, уже иметь заготовку, да, должен был… Только дело в том, что я реально хотел, чтобы ее не было, вообще не было. Я даже рассчитывал, что ее не будет. Правда. Не здесь. Не в этот момент. Мое свидание! Первое впечатление очень важно, оно решает все. Мы просто стоим и смотрим друг на друга.
В принципе она даже симпатичная, по-своему, хотя это невозможно. Потому что она — не наша. От нее исходит некая энергия, или как сказать, запах какой-то на сто метров; конечно, если какое-то время назад она жила здесь, в этих развалинах! Что-то такое протухшее в воздухе, влажно-прогнившее. Я вовсе не расист, совсем нет, это как раз самое последнее, в чем меня можно обвинить. Хорошо, да, я знаю, что такое гены, и ничего тут не поделаешь. И у них у всех, у всех членов их семьи, всего племени, такие немного странные лица; уже насмотрелся. Такие угловатые черты. Что-то бесстыдное, блудливое. И у баб это гораздо заметнее, чем у мужиков. Один из этих мужиков, в общем, неплохо смотрелся в телевизоре. А вот их бабы выглядят так странно, как сказать, такие противные, грубые. У этой вот волосы темные, но не черные, почти черные. Темно-каштановые. Издалека замечаешь ее глаза, слишком светлые для ее расы. Что, смешанная кровь? Ее глаза не голубые, но и не серые. Просто светлые, и все тут. Да, такие по-крестьянски светлые, не как у манекенщиц. Чем-то даже похожи на глаза той саамской певицы с Евровидения, как же ее звали… Цыгане как раз не имеют ничего общего с саамами, цыгане должны быть в принципе все вылитые брюнеты, хотя, похоже, не все. Кто-то посветлел под влиянием северных соседей, глаза у них стали светлыми, как у волков, ведь цыгане — уральское племя, они же не азиаты, а…