Легковесная принцесса

– Так ведь я о том и говорю, - отозвалась королева.

– Прошу прощения, дорогая; значит, я не расслышал. Эй, Джон! Принеси-ка приставную лесенку от трона!

Ибо этот монарх был из тех малорослых королей, что обременены высокими тронами, - случай, право же, весьма распространенный.

Тронную лесенку внесли и установили на столе, и Джон взгромоздился на самый верх - но до малютки-принцессы дотянуться так и не смог. А та парила себе в воздухе, - ни дать ни взять облачко детского смеха, - и заливисто хохотала.

– Возьми щипцы, Джон, - подсказал его величество и, вскарабкавшись на стол, протянул их лакею.

Вот теперь Джон сумел ухватить малышку, и при помощи щипцов юную принцессу водворили вниз.

4. Где она?

Однажды, ясным летним днем, месяц спустя после первых ее приключений, - а в течение всего этого срока за принцессой бдительно приглядывали, - малютка сладко спала на кровати в королевиной спальне. Одно из окон стояло открытым, ибо был полдень, а день выдался такой душный, что покоилась девочка лишь в объятиях дремы, не зная иного, менее эфемерного покрывала. В комнату вошла королева и, не заметив малютки на постели, распахнула второе окно. По-эльфийски проказливый ветерок, только и поджидающий возможности пошалить, ворвался в одно окно, пронесся над кроватью, подхватил спящую малютку, закружил ее и погнал, увлек, точно пылинку или пух одуванчика, сквозь противоположное окно - и умчался прочь вместе с нею. А королева спустилась вниз, даже не подозревая об утрате, которую сама же и навлекла.

Вернувшись, кормилица решила, что ребенка унесла ее величество королева, и, страшась нагоняя, не сразу спросила о своей подопечной. Однако, ничего такого не слыша, она забеспокоилась и, наконец, заглянула в королевин будуар, где и обнаружила ее величество.

– Простите, ваше величество, не забрать ли мне деточку?
– спросила кормилица.

– А где она?
– удивилась королева.

– Умоляю ваше величество простить меня. Я знаю, что поступила дурно.

– О чем ты?
– посерьезнела королева.

– Ох, не пугайте меня, ваше величество!
– воскликнула кормилица, заламывая руки.

Королева поняла, что дело неладно, и рухнула в обморок. А кормилица заметалась по дворцу, восклицая: "Деточка моя! Моя деточка!"

Все устремились в королевины покои. Но никаких распоряжений ее величество, разумеется, отдать не могла. Однако вскоре выяснилось, что принцесса пропала, и не прошло и минуты, как дворец загудел, точно пчелиный улей; еще минута - и королеву привели в чувство рукоплескания и ликующие крики. Принцесса нашлась: девочка крепко спала под розовым кустом, куда отнес ее шаловливый ветерок. Причем мало ему одной проделки, так озорник еще и осыпал спящую малютку с ног до головы дождем алых лепестков. Гомон слуг разбудил принцессу; она проснулась и в неуемном восторге разбросала лепестки во всех направлениях - так рассыпает пенные брызги фонтан на закате.

Разумеется, после этого случая бдительность удвоили; однако времени не хватит на то, чтобы рассказать обо всех курьезных происшествиях, причиной коих послужило необычное свойство юной принцессы. Однако ни в одном доме, не говоря уже о дворце, не рождалось еще младенца, благодаря которому все домочадцы неизменно пребывали бы в столь веселом расположении духа, - во всяком случае, "внизу", то есть среди слуг. Да, удержать малютку для нянюшек оказалось непростым делом, зато у них не ныли из-за девочки ни руки, ни сердца. А до чего занятно было играть с ней в мяч! Ей совершенно не грозила опасность упасть и ушибиться. Малютку можно было сколько угодно бросать, толкать, сшибать вниз, но уронить - урон нанести, стало быть, это увольте! Да, безусловно, не исключалась вероятность того, что девочка случайно влетит в огонь, или в чулан, где хранится уголь, или упорхнет в окно, - но ведь до сих пор ни одной из этих бед не приключилось! Если невесть откуда вдруг доносились взрывы смеха, за причину можно было поручиться. Переступишь порог кухни или комнаты, - и там обнаружатся и Джейн, и Томас, и Роберт, и Сьюзан, - все скопом, - за игрой в мяч с малюткой-принцессой. Принцесса служила мячом - и радовалась игре ничуть не меньше прочих. Дитя перелетало от одного игрока к другому, заливисто хохоча. А слуги любили свой "мячик" даже больше, чем саму игру. Однако бросать малышку следовало с осторожностью; ведь если задать направление "вверх", так потом без лестницы не обойдешься.

5. Что делать?

Но "наверху", в господских покоях, дело обстояло иначе. Так, однажды, после завтрака, король отправился к себе в бухгалтерию в и пересчитал свои деньги.

И операция эта не доставил монарху ни малейшего удовольствия.

– Подумать только, - говорил себе король, - ведь каждый из этих золотых соверенов весит четверть унции, а моя настоящая, живая принцессочка из плоти и крови ровным счетом ничего не весит!

И король с ненавистью оглядел золотые соверены, что лежали себе перед ним с широкими, самодовольными ухмылками на желтых физиономиях.

А королева в ту пору сидела в гостиной, кушая хлеб с медом. Но, отправив в рот второй кусочек, она вдруг разрыдалась и так и не смогла проглотить его. Всхлипывания жены услышал король. Радуясь возможности затеять ссору хоть с кем-то, а тем паче с королевой, он со звоном ссыпал золотые соверены в копилку, нахлобучил на голову корону и вихрем ворвался в гостиную.

– Ну и что тут у нас приключилось?
– воскликнул он.
– К чему эти слезы, а, королева?

– Мне кусок в горло не лезет, - отозвалась ее величество, скорбно глядя на горшочек с медом.

– Вот уж не удивляюсь!
– фыркнул король.
– Ты же только что позавтракала двумя индюшачьими яйцами и тремя анчоусами.

– Да не в том дело!
– снова расплакалась королева.
– Моя деточка, ох, моя деточка!

– Ну и что не так с твоей деточкой? Она не застряла в трубе и не провалилась в колодец. Слышишь, как хохочет?

Однако и сам король не сдержал вздоха, но тут же сделал вид, что закашлялся, и проговорил:

– Право же, с легким сердцем и жить лучше, наша уж она там дочь или нет!

– Зато ветер в голове - это плохо, - отрезала королева, пророческим взором прозревая будущее.

– Хорошо, если скажут: "легка на подъем"!
– не отступался король.

– Плохо, если скажут: "легка на помине"!
– отвечала королева.

– Хорошо, если рука у нее легкая!
– настаивал король.

– Плохо, если...
– начала было королева, но король оборвал ее на полуслове.

– Собственно говоря, - объявил монарх тоном человека, который завершает спор с воображаемыми противниками, и, разумеется, остается победителем, - собственно говоря, легковесность во всех отношениях хороша.

– Зато в легкомыслии ровным счетом ничего хорошего нет, - отпарировала королева, понемногу выходя из себя.

Последние слова супруги привели его величество в замешательство, так что он развернулся на каблуке и отправился назад в бухгалтерию. Но еще на полпути его настиг голос королевы:

– На голове золото, и то неполновесное!
– закричала она, решив, что одним последним словом ограничиваться не стоит, раз уж она и впрямь распалилась не на шутку.

А надо сказать, что королевины кудри были темнее ночи, а у короля во времена молодости и у его дочери ныне - золотые, как утро. Впрочем, задел короля отнюдь не уничижительный отзыв о собственной шевелюре, но двойной смысл фразы в целом. Его величество терпеть не мог остроты любого вида и сорта, а каламбуры - в особенности. Он не был уверен, к кому именно относятся слова королевы и подразумевается ли цвет волос - или, чего доброго, корона. Ибо, если уж ее величество не желает проглотить обиду, могла бы заодно и слова не глотать!

Король развернулся на втором каблуке и вернулся к супруге. Королева все еще пылала гневом, ибо сознавала свою вину - или знала, что супруг считает ее виноватой, а ведь это, по сути дела, то же самое.

– Дражайшая королева, - изрек монарх, - двуличность во всех ее проявлениях крайне предосудительна в отношениях супружеских пар любого ранга, не говоря уже о венценосных, а наиболее предосудительная из форм, в кои облекается двуличность, суть каламбур.

– Ну вот!
– вздохнула королева.
– Отпустишь шутку - а ее того и гляди схватят на лету! Нет на свете женщины несчастнее меня!