Лёка и Алёна

— Я, я! Гюнтер тоже стреляет из лука.

— Ну, так вот, — продолжала Лека, — мы обошли всех светил — никто не помог. Пришлось с ним расстаться.

Рольф икнул.

— Не переживайте. Остальные из лука не стреляли, и у них получалось. Родила разбойников, все трое сорви головы, драки, мат, гашиш. Хотела их в тюрьму — не берут — переполнено. Может, в Германии придут в норму. И потом, говорят, у вас тут тюрьмы, как у нас санатории.

— Не знаю, не сидел, — Рольф был раздражен.

— Варум? — спросила Лека.

Рольф встал и вышел.

— Зачем ты с ним так, — сказала Алена, — он уже не молод. Ему нужен покой.

— Пусть не ищет таких жен, как я, — отрезала Лека.

Два дня Алена думала, как выдать подругу замуж. Она хотела, чтоб Лека жила с ней рядом, как когда-то, в далеком Питере. Наконец, она решила устроить званый вечер.

— Будет весь холостой Аахен, — сказала она Леке, — выбирай.

— Дала б ты мне отдохнуть, — только и ответила та.

Вечером собрались холостые аахенцы. Все блистали умом и белыми зубами.

— А где Гюнтер? — спросила Лека.

— Он внизу. И потом — он женат. Выбирай, тебя пожирают глазами. Немцы любят русских жен не меньше, чем пиво.

За Лекой ухаживали, поили шампанским, что-то шептали на ухо. Потом ее захватил высокий томный заика.

— Сказочно богат, — шепнула Алена, — продает верблюдов в Арабские Эмираты.

Весь следующий день Лека провела с Фридрихом. Он не только продавал верблюдов арабам, но и рис Китаю и сакэ — Японии.

— Видите ли, — объяснял он Леке, — я продаю странам их традиционный продукт.

К вечеру он тоже предложил Леке руку.

— Медовый месяц мы проведем на слоне, — пообещал он.

— У меня мама, — начала Лека.

— О, муттер, муттер, либе муттер, — продекламировал Фридрих.

— И она будет жить со мной.

— Ради Бога.

— И у меня четверо детей.

— У меня трое, — заметил Фридрих, — пусть у них у всех будет русская бабушка. И русская мама.

— Вы хотите, чтоб я воспитывала ваших киндер? — спросила Лека.

— Натюрлих. Я ведь дома не бываю. Надо доставить макароны в Италию, апельсины в Египет, палочки в Токио. Мы будем видеться редко, но мне будет приятно, что дома ждет верная жена.

— С чего вы взяли, что я верная?

— Все русские жены верные. Вы не слыхали? Вы будете сидеть дома и ждать меня, — заключил он, — как это там у вас? "Жди меня — и я вернусь, только очень жди…"

И вновь Леке захотелось влепить оплеуху.

— Я изменяла, — сказала она, — я работала проституткой, в Москве, с иностранцами, в отеле "Националь".

— Как?!

— Тссс, Алена не должна знать.

— Альшулдиген, — начал заикаться Фридрих, — к-крокоди-лы. Я должен лететь в Африку — к крокодилам.

Он вылетел, чуть не сбив Алену…

— Что ты ему такое сказала?

— Если ты вздумаешь меня еще с кем-то познакомить, — сказала Лека, — я пошлю тебя к чертовой бабушке! И улечу домой.

— Кретинка, — взорвалась Алена, — почему ты не хочешь жить в цивилизованной стране?! Ездить по миру, скакать на лошадях. Ты заслуживаешь этого! Немецкий муж всегда обеспечен, всегда выбрит, предупредителен, в начищенных туфлях. Хочешь взглянуть на туфли Гюнтера?

— Хочу видеть Гюнтера, — сказала Лека, — живого Гюнтера!

— Еще увидишь. Ты тут всего несколько дней, — Алена раскрыла шкаф. — Взгляни, как отглажены брюки! Все сорок восемь пар. И потом, — она хлопнула дверцей, — кроме "майне либе" я от него ничего не слышала.

— А бормашина? — спросила Лека.

— Перестань! Почему ты не хочешь стать "майне либе"?!

— Я ею уже была.

— Еще. Надо все время быть "майне либе". В Аахене это возможно.

— В Аахен я приехала дышать розой, — ответила Лека.

Ночью позвонил Рольф.

— Согласен на киндер, — сказал он, — я ведь в молодости тоже любил побуянить. Давайте с детьми!

— А бабушка? — спросила Лека.

— Какая бабушка? — трубка в руке Рольфа задрожала.

— Гроссмуттер, — объяснила Лека, — скоро девяносто, я даже не знаю, как она перенесет самолет.

В трубке начало происходить что-то страшное — она хрипела, кашляла, охала, рыгала.

— О гроссмуттер не может быть и речи! — рявкнула трубка.

— Варум? Она обожает Гете, она плачет на Брукнере. Правда, она храпит. В Санкт-Петербурге она будит весь дом.

— У меня она будить не будет! — Рольф бросил трубку.

Лека сказала Алене:

— Мы можем пойти пройтись, как в школе, после уроков?

Они пошли шататься. Алена воспевала немецких мужей.

— Возьми Гюнтера — я его никогда не видела пьяным, не видела грубым, не видела…

— А вообще видела? — перебила Лека.

— Ты стала злой, — сказала Алена, — опрокинем по кофе?

Они не успели заказать — подошел дистрофик в рваных джинсах и африканской рубахе.

— Пирмин Вук, — представила Алена, — зеленый, защита окружающей среды.

Пирмин Вук с места в карьер спросил у Леки, каково состояние Невы и что с Финским заливом. Потом они ели вместе траву. Пирмин повел ее на демонстрацию против загрязнения Рейна.

Два вечера они кормили детенышей морского льва. Наконец, Лека бежала.

— Где зеленый? — поинтересовалась Алена.

— Жрет морской ил…

Вечером появился Рольф.

— Согласен на бабушку, — сказал он, — только признайтесь, кто у вас есть еще?

— Кузен с женой, — ответила Лека, — сестра с любовником и две подруги с семьями.

Рольф приподнялся.

— Но вы не живете вместе? — с надеждой спросил он.

— Пока нет. Но если будет большой хауз…

Рольф тяжело задышал, правая щека задергалась.

— Но пока волноваться нечего. Мы их сюда не возьмем, только в гости, на месячишко-другой…

Рольф вытер большим платком мокрый лоб.

— Майне либе, — сказал он, — как вы думаете, бабушке будет удобно на первом этаже?

— Не очень. Она боится воров.

— В Германии?!

— Она плохо соображает — Германия, Зимбабве, Лаос — для нее все Россия.