Лекарь. Ученик Авиценны

Наконец, со слипающимися глазами, полусонный, он доковылял при лунном свете до их стоянки и постелил себе. За последние несколько дней произошло столько всего нового, что голова кружилась, а сон не шел.

Он дремал, созерцая звезды, когда возвратился Цирюльник, и не один.

— Амелия, красавица, — приговаривал Цирюльник. — Красивая, как куколка. Один только взгляд на эти ждущие ласки губы — и я уже знал, что готов умереть за тебя.

— Смотри под ноги, не то споткнешься о корни, — предупредила она.

Роб лежал, прислушиваясь к звукам поцелуев, шороху снимаемой одежды, смеху и вздохам. Затем услышал, как на земле расстилают шкуры.

— Мне лучше лечь снизу, из-за живота, — послышался голос Цирюльника.

— Весьма выдающийся живот, — лукаво сказала девушка тихим голосом. — Наверное, это будет все равно, что прыгать на пуховике.

— Будет тебе, барышня. Вот у меня кое-что получше пуховика.

Робу хотелось увидеть ее голой, всего-то и надо было чуть-чуть повернуть голову, но когда он на это отважился, девушка уже не стояла во весь рост. Ему удалось увидеть лишь слабые отблески света на ее ягодицах.

Мальчик шумно дышал, но с таким же успехом мог и закричать — парочка уже ни на что не обращала внимания. Вскоре он увидел, что хозяин протянул большие пухлые руки и сомкнул их на движущихся безостановочно белых полушариях девушки.

— Ах, куколка!

В ответ та издала стон.

Они уснули раньше, чем Роб. Но наконец и его сморил сон, и снилось ему, как Цирюльник жонглирует.

* * *

Когда утренняя прохлада разбудила его, женщины у костра уже не было. Они с хозяином свернули лагерь и покинули Фарнем, пока большинство обитателей села еще видело сны.

Солнце выкатилось на небо, и вскоре им встретились заросли ежевики; путники остановились и насобирали полную корзину ягод. В ближайшей крестьянской усадьбе закупили провизию. Когда сделали привал на завтрак, Роб развел костер и стал нарезать бутерброды с ветчиной и сыром, а Цирюльник разбил в большую миску девять яиц, добавил побольше кислых сливок, взбил все вместе до густой пены и поставил на огонь, не помешивая, пока не получился нежный пирог, который он сверху посыпал спелой ежевикой. Когда Роб уписывал за обе щеки доставшуюся ему долю, хозяин выглядел очень довольным.

Ближе к вечеру они проезжали мимо крепости, вокруг которой были разбросаны крестьянские усадьбы. Робу видны были люди во дворах и на земляных валах. Цирюльник подхлестнул лошадь, пустил ее резвой рысью, желая побыстрее оставить укрепления позади.

Оттуда, однако, вынеслись им вдогонку три всадника и закричали, приказывая остановиться.

Вооруженные люди, суровые и вселяющие страх, разглядывали пестрый фургон с явным любопытством.

— Что у тебя за ремесло? — спросил один из всадников, одетый в легкую кольчугу, какая подобает человеку знатному.

— Я цирюльник-хирург, благородный господин, — ответил хозяин.

Всадник кивнул с довольным видом и повернул коня:

— Поезжай за мной.

Окруженная стражей повозка с грохотом прокатилась через вкопанные в земляной вал крепкие ворота, потом через вторые, проделанные в ограде из высоких заостренных кольев, проехала по подъемному мосту, перекинутому через ров с водой. Робу еще никогда не приходилось видеть вблизи такое мощное сооружение. Огромная цитадель стояла на высоком Фундаменте, нижний этаж был из камня, а верхние этажи из Дерева; крыльцо и коньки крыши покрыты искусной резьбой, а коньковый брус горел на солнце позолотой.

— Оставь повозку на главном дворе. И возьми с собой хирургические инструменты.

— А что нужно сделать, благородный господин?

— Сука лапу поранила.

Нагруженные инструментами и пузырьками со всевозможными снадобьями, они последовали за этим человеком в огромный зал, напоминавший пещеру. Пол из каменных плит посыпан камышом, который давненько не меняли. Мебель, судя по виду, предназначалась для великанов среднего размера. Три стены увешаны мечами, щитами, копьями, а одна, северная, украшена гобеленами, некогда яркие краски которых успели поблекнуть. Перед этой стеной стоял трон из покрытого резьбой темного дерева.

В большом камине огонь не горел, но в зале витал запах дыма, сохранившийся с минувшей зимы, слышался и куда менее приятный запах, усилившийся, когда они подошли к большой охотничьей собаке, лежавшей близ камина.

— Угодила в капкан, лишилась двух пальцев. Тому уж две недели. Поначалу все прекрасно заживало, а потом раны вдруг загноились.

Цирюльник кивнул. Он вытряхнул из серебряной миски, стоявшей перед собакой, мясо, и влил туда содержимое двух пузырьков из своего запаса. Собака смотрела на него слезящимися глазами и заскулила, когда он поставил миску перед нею, но через какое-то мгновение принялась лакать снадобье.

Цирюльник не желал рисковать: пока собака впала в полудрему, он связал ей челюсти и лапы, чтобы она не смогла поранить его зубами и когтями.

Когда Цирюльник надрезал лапу, собака задрожала и жалобно завизжала. Запах из раны шел отвратительный, там кишели черви.

— Она лишится еще одного пальца.

— Она не должна охрометь. Ты уж постарайся, — холодно ответил ему сопровождающий.

Когда дело было сделано, Цирюльник смыл с лапы кровь остатками лекарства, потом замотал лапу тряпочкой.

— А как же плата, благородный господин? — вежливо поинтересовался он.

— Дождись, пока с охоты вернется эрл, его и попросишь, — ответил рыцарь и удалился.

Они осторожно развязали собаку, собрали инструменты и воротились к повозке. Цирюльник медленно выехал из крепости, как человек, имеющий на то позволение.

Но когда крепость исчезла из виду, он харкнул и сплюнул.

— Эрл может вернуться еще через неделю. Если к тому времени собака выздоровеет, он, может быть, и заплатит, этот богобоязненный эрл. Если же собака подохнет или эрл просто будет не в духе из-за несварения желудка, он вполне может приказать, чтобы нас выпороли. Я остерегаюсь связываться с большими господами и зарабатываю себе на хлеб по деревням и селам, — сказал он, понукая лошадку.

* * *

На следующее утро они добрались до Челмсфорда, причем Цирюльник успел прийти в более благодушное настроение. Там, однако, уже бесцеремонно расположился торговец мазями, плотный мужчина в безвкусной ярко-оранжевой куртке; голову его венчала копна седых волос.

— Рад видеть тебя, Цирюльник, — сказал он приветливо.

— Здравствуй, Уот. А где твоя зверюга?

— Зверь занемог, совсем никуда не годится. Я его отдал на травлю.

— Жалко, что ты не напоил его моим Особым Снадобьем. Ему это пошло бы на пользу. — Оба засмеялись.