Лекарь
Шрифт:
— Ты же молод, ремесло у тебя чудное, людям страдания тяжёлые облегчаешь. Зачем от мира уходить?
— Жена и тёща от моровой язвы умерли, пока я в смоленском походе был.
— Слышал я, как ты государя спас. Господь тебя талантом наградил, чтобы через твои руки пользу людям приносить. Думаю — сгоряча ты, от отчаяния. Боль утраты и обида в тебе говорят, а не желание Господу жизнь посвятить.
— Истинно говоришь.
— В Москве от моровой язвы много народу померло, иные улицы совсем обезлюдели. Так что, всем уцелевшим — в монастырь? В Чудовом монастыре из ста восьмидесяти двух монахов шестнадцать в живых осталось, а в Вознесенском женском из девяноста монахинь — только тридцать восемь.
— Наверное, так.
Никита был удивлён тем, как быстро смог разобраться в его душе доселе незнакомый ему человек.
— И что ты мне посоветуешь?
— Время лечит. Приходи ко мне в храм, поговорим, молитвы почитаем. Глядишь — душа и успокоится.
Священник поднялся, поблагодарил Никиту, перекрестил его тремя перстами и, тяжко ступая, вышел.
Несколько дней Никита размышлял над услышанным. Вспоминал каждое слово Иосифа, прикидывал — прав ли он? И через неделю, окончив приём, сразу направился в храм, благо — идти было не очень далеко.
Долго беседовали они в небольшой комнате за алтарём. Никита ушёл успокоенным, а через неделю снова пошёл в храм. И как-то эти беседы вскоре вошли у него в привычку, раз в неделю он обязательно наведывался к Иосифу.
Беседы приносили обоюдную пользу, священник узнавал много нового, даже заимствовал кое-что. И уже весной Иосиф спросил:
— Успокоилась ли твоя душа, Никита?
— Вроде бы, но всё равно иногда мысли о монастыре посещают.
Иосиф хмыкнул:
— Вот что, Никита, человечий сын. Есть у меня дальний родственник, настоятель Свято-Преображенского монастыря, что в Астрахани. Монастырь небольшой, шестьдесят иноков всего. Коли не передумал — напишу я настоятелю Михаилу письмо. Езжай, побудь послушником. Лето на носу, путешествовать сподручно будет. Постриг принять никто тебя принуждать не будет. Наложат послушание, будешь жить монашеской жизнью. Понравится, поймёшь, что твоё это — пострижёшься. А нет — вернёшься назад. Лекарню за собой оставь. Разрушать налаженное легко и просто, восстановить иногда невозможно. А так — будет, к чему вернуться.
Никита горячо поблагодарил Иосифа — для лекаря это был шанс испытать себя.
Иосиф улыбнулся:
— Не благодари: тяжела монашеская жизнь, не все её выдержать могут. Не на пирушку приглашаю. Поедешь?
— Поеду, — Никита не колебался.
Священник сел за стол, написал письмо и приложил к нему для достоверности свою печатку.
— Я смотрю — на пальце у тебя перстень знакомый.
— Царский подарок.
— Оставь его лучше здесь. Не ровен час — встретятся лихие люди, вместе с рукой отрубят. Вручи это письмо Михаилу, а на словах привет передавай да наилучшие пожелания. Ступай с Богом!
Никита поклонился и вышел.
Сборы были недолгими. Он оставил Ивану денег в лекарне, с собой взял часть инструментов, собрал узелок с вещами. Вняв совету священника, снял с пальца перстень. Самым тяжёлым получился разговор с Елагиным:
— Надолго собрался?
— До осени.
— А ну как царь в новый поход соберётся?
— Ходил же он раньше без меня? Да и спокойно всё на границах.
Елагин нахмурился, но Никита — не холоп, приказать нельзя.
Они обнялись на прощание.
С утра Никита, прихватив кофр с инструментами и узелок, отправился на торговый причал Москвы-реки. Там он нашёл судно, идущее в Астрахань. За алтын купец, владелец судна, согласился довезти его с полным коштом.
Корабль отходил уже в полдень, погрузку заканчивали.
И вот мимо поплыли берега. Никита сидел на носу судна, с интересом разглядывая окрестности.
За день они добрались
до Коломны. В паруса дул ровный ветер, течение было попутное. А дальше — уже по Оке.Никита воспринимал плавание как отдых, как развлечение. И на душе легче стало, как только из Москвы выбрался.
Судно делало остановки только на ночь. Команда готовила кулеш, ели сами и кормили единственного пассажира — Никиту.
На Нижегородской ярмарке они остановились на день — купец докупил товара для торговли в Астрахани. Потом миновали Казань, и Никита не сводил глаз с минаретов и городских стен. А дальше по обоим берегам пошли степи, и пейзаж стал унылым и однообразным.
Ранее Астрахань называлась Хаджи-Тарханом, и была осенней резиденцией ханов Золотой Орды. Зимой 1395 года город сжёг эмир Тимур, огнём и мечом прошедший по татарским землям. Заодно он развалил Булгарию, прошёлся по Дагестану.
В 1566 году Астрахань присоединилась к Руси. На Заячьем острове построился новый острог как начало нового города: уж больно удобно расположен был город — на перекрёстке водных путей, чем и привлёк внимание крымчаков, ногайцев, османов.
Город многократно подвергался нападениям и осадам, но выстоял.
В дальнейшем со всех сторон от Астрахани были построены крепости, ставшие городами.
С севера, в 250 верстах, была поставлена крепость Чёрный Яр, с востока — Красный Яр. А ещё Иванчуг, Увары, Чаган, Комызяк. Город наполнился торговцами, осевшими тут и открывшими гостиные дворы и мастерские — шёлковые, бумажные.
Первыми из иноземцев в Астрахани появились армяне, за ними — персы и хивинцы — даже индийцы. Город был удобным перевалочным пунктом по пути на богатейшую Нижегородскую ярмарку.
Самыми доходными, а потому привлекательными были соляной и рыбный промыслы — чёрную икру и осетров возили на Русь именно отсюда.
Первый монастырь, основанный игуменом Феодосием и названный Спасением, был заложен в 1569 году. В 1646 году в Астрахани случился страшный пожар, уничтоживший едва ли не половину города. Сгорел и деревянный монастырь. Усилиями игумена Гедеона, а затем сменившего его Михаила и полусотни монахов, монастырь был отстроен заново в камне. В дальнейшем, в 1655 году монастырь стал патриаршим, был переведён в прямое подчинение и с того времени начал носить название Спасо-Преображенского, а настоятель поднялся выше в церковной иерархии и стал величаться архимандритом.
В Астрахань Никита прибыл в июне. Было уже тепло, большинство местного населения занималось рыбной ловлей.
Расспросив дорогу, Никита сразу направился в монастырь.
Кирпичная кладка монастыря была свежей, построен он был в псковском стиле, и, разглядывая каменную красоту, Никита невольно залюбовался.
— Нравится? — остановился рядом монах в чёрном подряснике.
— Очень! Но мне бы к игумену Михаилу.
— Пойдём, провожу.
Игумен оказался человеком совсем ещё не старым, хотя Никита представлял его старцем с длинной седой бородой.
Поздоровавшись, Никита вручил ему письмо, которое игумен тут же внимательно прочитал.
— Послушником стать хочешь?
— Хочу.
— Одного желания мало. Тебя ведь Никитой зовут?
— Да.
— И в письме сказано, что лекарь ты изрядный.
— Приукрашено.
— Э, нет! Отец Иосиф всегда точно говорит. Так тебя к нам сам Господь привёл.
— Неужели болен кто?
— Болен? Да у нас треть монахов с холерой лежат! И в городе эпидемия идёт.
— Скажи монахам: воду пить только кипячёную, пищу вкушать только после огня — варёную, жареную, но не сырую. И главное — руки мыть со щёлоком, а ещё лучше — протирать переваром. И как можно чаще, не только перед едой. Да, едва не забыл: на время эпидемии руки священникам прихожанам не целовать.