Лекарь

Рассматривая резьбу, не мог не продолжать восхищаться, умелыми руками покойного мужа Фадвы. Постепенно размышления свернули в эту сторону и как то стразу стали появляться вопросы.

«Сколько ему были должны, его „друзья“, с которыми он был в бане. В тот день он сам туда пошел или его пригласили? Когда это случилось днем или вечером? Надо будет расспросить …. А место здесь действительно достойное ….» Последние слова я наверно произнес вслух.

— Спасибо, я и дети любим это место. Здесь спокойно и уютно. — Фадва присела на краешек помоста, — Жаль будет расставаться с этим местом.

— А что так?

— Вы же пришли купить дом, так Асхат мне сказал.

— Асхат напутал, мы с Ибрагимом, хотим не купить, а пожить немного здесь.

Она немного помрачнела, — Жаль.

— Что жаль? — Переспросил у неё.

— Жаль что не хотите купить.

— Но почему? Мы вам заплатим….

— Да не в деньгах дело, — Она отвернулась в сторону, но я успел заметить, как в уголке глаз мелькнули набухшие слезинки.

— Кто? Задал вопрос и продолжил, — Попробую предположить. Вы одна с детьми, приехали в этот город, пока был жив муж, всё было хорошо. Фадва, — Я склонился к ней и тихо спросил, — Это всё из-за того что вы бывшая рабыня?

Не сдерживаемые слезы стекали по щекам, кивнув головой, она уткнулась в ладони и плечи затряслись от молчаливого плача.

— Скажите как его имя?

— Якуб.

— Он что иудей? Ростовщик? Брала у него в долг и не смогла отдать? И он теперь требует или деньги или тебя?

— Я не знаю кто он по роду, но всё остальное верно.

— А он был, когда умер твой муж?

— Да, и его друзья были там.

— Асхат рассказал нам, что кто-то искусно умеет готовить, они скоро вернутся, Ибрагим и я очень проголодались, а уже полдень.

— Да Мухаммад, я сейчас, — Она ладонью вытерла слезы, посмотрела на меня, — Какой вы….

Поднялась и ушла.

Я смотрел её в след, а голове крутились грустные мысли.

«Всё старо как мир. Дали денег, а теперь хотят из неё сделать наложницу. Как надоест, выкинут из жилища, а семейство за долги продадут на базаре»

С улицы послышался рев недовольного чем-то верблюда, неясный шум и из-за угла вышел Ибрагим. Я слез с помоста обулся и пошел навстречу. Мы встретились посередине.

— Ты чего сюда эту скотину притащил? Там, оставить нельзя?

— Нельзя, — Он обошел меня и двинулся к беседке, бросив на ходу, — Я был зол.

Да уж, если он так говорит, это действительно так и всем лучше прятаться.

— Я надеюсь, мы здесь поживем? Или по твоей милости опять бежать в другой город?

Он скинул сапоги, забрался на помост, сел скрестив ноги, и потянулся к чайнику, стоящему на подносе, — Смотрю, пока некоторые работают в поте лица, другие набивают свое брюхо всякими сладостями. Правда мяса бы не помешало, но и это сойдет. — Он оторвал половину лепешки, полил её сверху медом и, бросив сверху горсть винограда, скрутил в трубочку, засунув в пасть, откусил.

— Так, мне теперь ждать, пока ты нажрешься?

Он кивнул, продолжая жевать.

— Слушать тебе это не помешает? — И в нескольких словах пересказал, что узнал от Фадвы.

Проглотив последний кус и допив напиток, Ибрагим, ладонью вытер губы, — Занятно. Может мы здесь….

— Ибрагим. — Я укоризненно покачал головой. — Может, давай сначала поживем здесь, оглядимся и спокойно всё сделаем. Ты чего верблюдов сюда притащил?

Он улыбнулся доброй улыбкой, старого дедушки, — Я тебе сказал, что очень зол.

Два дирхема…. Этот жирный боров, захотел получить деньги за просто так. Сначала он кричал, потом топал ногами, с пеной у рта доказывал, что мы с тобой сожрали бог знает чего и наши твари сожрали годовой запас сена и выпили из колодца всю воду, если бы сейчас шла война, нас бы обвинили и в ней.

— У него хоть кости целы?

— А что ему будет, синяком больше, фонарем меньше….

— Ты что избил его? — Я в растерянности смотрел на самодовольную рожу своего друга.

Он с гордым видом смотрел на меня, потом не выдержал и рассмеялся, — Нет конечно, я что совсем ненормальный? Так помял немного. Но без всяких ушибов и ссадин. А угрозы…. Их не предъявить. Мы одни были в нашей комнате, куда его удалось заманить, верней он сам приперся и пришел, кстати сказать, что два серебряных дирхема, это плата за одну ночь.

— Ого!

— Вот и я тоже сказал ему об этом.

— Ты точно никого не пришиб?

— Тьфу, на тебя и пусть отсохнет твой язык, говорящий про меня гадости. — Он протянул руку к миске с вяленым виноградом, взял горсть и по одной ягодке стал кидать в рот.

— А верблюды….

— Так выгнали нас, правда за них пришлось отдать три медяка, за сено и воду. Асхат побежал, в другое место, сказал, что сможет пристроить.

— Так и надо было сразу их туда гнать.

— А я, что пешком идти должен? Да, наши мешки в дом занес, можешь идти за своим барахлом.

— А с этого нельзя было начать?

Я уже был на половине пути, когда повернулся и спросил, — А дирхемы?

В ответ увидел блеск двух серебряных монет и улыбку Ибрагима.

— Айя, доченька, выпей, — Фадва поднесла глиняную кружку с отваром к губам ребенка.

Она потянулась, сделала маленький глоточек и скриви недовольную гримасу, оттолкнула посудину и закрыла ладошками рот. На все последующие уговоры она мотала головой.

— Фадва, дай её мне и принеси мёда, — Я протянул руки и забрал девочку.

Усадил на колено, — Ну что моя хорошая, горькая водичка, не вкусная?

— Да!

— А любишь мед?

— Да — а!

— А с медом будешь пить?

— Не — ет!

Я рассмеялся, вспомнив одного маленького мальчика, которого мне пришлось лечить.

— Тебя как зовут?

— Фархад! — Ответило чадо.

— А кем ты станешь, когда вырастешь?

— Воином!

— А сколько тебе лет?

— Фархад!

Славно мы тогда поговорили.

— Не пьёт, — Рядом присела Фадва, держа в руках плошку с медом. — Сколько надо?