Лекарство от боли

Леда пришла, шлепая босыми пятками по каменному полу и удерживая на голове блюдо, накрытое расшитым полотенцем. Она скользнула в комнату, не спрашивая разрешения, зная, что ей всегда можно войти. Пристроила свою ношу на полу. Расстелила ткань, под которой скрывались золотые груши, растущие лишь в Высоких горах, козий сыр, и глиняная бутыль домашнего вина.

Филис прикрыла дверь и опустилась на пол рядом с гостьей. Та ловко вытащила пробку и вдохнула аромат напитка, прикрыв глаза.

— У отца получается все лучше и лучше. Я взяла из запасов пятилетней давности. Попробуй.

Бутыль привычно легла в ладонь. В полумраке разглядеть узор на ее стенках не удавалось, но на ощупь жрица поняла, что кто-то использовал не привычные орнаменты, а нечто совершенно особенное. Впрочем, вкус вина от рисунка не изменился. Такой же сладкий, легкий, немного игристый. Такое вино легко пьется, но встать после него невозможно. Разве что для танцев. Танцевать в Высоких горах любят.

— Такой, как я помню. И ты тоже… Пять лет, значит, да?

— Элпис сказала, что ты отправишься в Обитель. Я не знала, почему, но решила, что вино и груши лишними не будут. А когда увидела пояс…

— Решила, что поделишься и сыром?

Леда засмеялась. Легко и звонко. Забрала бутылку и сделала глоток. Она не любила сладкое, любым лакомствам предпочитая сыр всех сортов. Но у Филис всегда ассоциировалась именно с грушами. Золотыми грушами, чей сок может вылечить от печали. По крайней мере, так верят в Высоких горах

— Я скучала…

Она призналась просто. И стало немного совестно за прошедшие годы и редкие письма. Они не ссорились, нет, просто разошлись и больше не встречались, выбрав каждая свою дорогу. Так вышло.

— Спасибо, что приехала. Я очень рада тебя видеть.

— Неужели, ты думаешь, что я бы тебя здесь бросила? Одну. Ты ведь всегда замыкаешься, когда становится совсем плохо. Молчишь. И все эти задушевные разговоры тебе ни к чему. Разве что мать настоятельница придумала что-то новое.

— Она предложила мне свое место.

— Все настолько плохо?

— Не знаю…

Бутылка переходит из рук в руки, сохраняет тепло прикосновений. А вкус ощущается ярче. И теперь в нем присутствуют нотки свежести. Трав, что растут на вершинах гор.

— Я танцевала Чашу.

Признание приходит легко. А Леда молча протягивает грушу. Тихо. И слова сами идут с языка. Она рассказывает коротко. Как можно проще и четче, не желая вдаваться в долгие описания и детали. Леда поймет и так. Она и понимает. Садится ближе. Обнимает за плечи. Кладет голову на плечо и слушает. А ее дыхание щекочет кожу на шее. Сок груши стекает по пальцам. Она спелая. Настолько, что съесть и остаться чистой невозможно. По подбородку бежит тонкая струйка.

Филис попыталась вытереться, но ее ладонь перехватили тонкие пальцы. В полумраке глаза нимфейки кажутся черными. И смотрят прямо и пристально. Губы касаются пальцев. Слизывают сок. Огрызок падает на пол. От смуглой кожи пахнет сандалом и миртом. А на вкус она чуть солоновата.

Губы находят губы. Вкус вина мешается с грушевым соком. Ткань сползает, обнажая тела. Тонкое и смуглое. Гибкое, будто лоза. И стройное, но сильное. Светлое. Они сплетаются в танце. И руки накрывают грудь, а рыжие волосы путаются с черными. Пальцы скользят по коже, вспоминая и отыскивая знакомый путь. Единственно верный. Нужный. Необходимый здесь и сейчас.

Становится жарко, и прохлада каменного пола уже не пугает. А жесткость не мешает. Да и кто ее заметит в такой момент? У этой ночи вкус золотых груш и аромат разлитого вина. У нее тепло прикосновений и ласк, звук наслаждения и пронзительная нежность прошлого, решившего заглянуть в настоящее…

Глава 68

…Струи воды смывают клейкий сок и ароматы. Влажные волосы рассыпаются по подушке, и Леда устраивается рядом, прикрывая еще влажную кожу покрывалом. Золотистый свет ночника играет тенями, комната наполнена теплым светом, и кажется, что весь мир где-то далеко.

— Что-то ведь еще случилось, да? Дело не только в похищении и смерти, — проницательно замечает нимфейка.

— Талия погибла. Элпис пригласила меня помочь Байону и присмотреть за девушкой-землянкой, которая похожа на принцессу.

— Ты все еще тоскуешь?

— Нет, я давно уже не влюблена. Та история осталась в прошлом, но…

Всегда есть некое «но», которое все портит. И Леда лучше других может понять ее. Они познакомились еще тогда, двадцать лет назад, когда Филис по просьбе императрицы покинула столицу и переехала на Побережье. Храм она посещала ради консультаций, и там встретилась с юной альмой, решившей проходить обучение не в родном Храме на Нимфее, а на другом материке. Насколько же просто все казалось тогда.

— Когда мы возвращались на Киорис, Байон пришел ко мне. Не знаю, зачем. Возможно, всего лишь хотел узнать, все ли в порядке. Но я не смогла его отпустить. Ту ночь мы провели вместе.

Леда кивнула. Они давно расстались, и говорить о верности здесь слишком глупо. Но отсутствие осуждения и обиды сняло еще часть груза с души.

— Тебе нравится капитан?

— Нет. Точнее, он, безусловно, привлекателен, как мужчина, но… Я не уверена в причинах, по которым не позволила ему уйти.

Когда-то именно после появления Байона все изменилось. Поэтому момент его пробуждения так ярко отпечатался в ее памяти. Она уже понимала, что закончилось, но не хотела верить. До этой детской влюбленности и его знакомства с Талией, им позволяли оставаться подругами. Ей позволяли быть рядом с принцессой и считаться ее подругой. Ведь на самом деле ее чувства были куда глубже обычной дружбы. Вот только Талии нравились лишь мужчины.

Филис рано осознала свою бисексуальность. Поняла, что не делает разницы в пристрастиях между мальчиками и девочками. Что ей одинаково интересны и мужские, и женские тела. Раньше, еще пару столетий назад, подобное порицалось. Считалось невозможным женщине любить женщину. Еще раньше за такое казнили. Затем изолировали. Потом пытались перевоспитывать. Но постепенно, под воздействием Храма и жриц, отношение к таким связям изменилось. И сейчас семьи из двух женщин уже никого не удивляли. Да, так бывает.

В детстве и в подростковые годы она много общалась с жрицами, пытаясь понять себя и свои желания. И совсем не удивилась, когда поняла, что влюблена в Талию. Все же в нее сложно не влюбиться. В какой-то мере она очень хорошо понимала Байона.

— Они были очень счастливы вместе. А я…

— Ты так и не нашла кого-то, кто затмил бы собой твою принцессу.

— Она никогда не была моей…

Правда. Для Талии существовала только их дружба. Крепкая. Лишенная многих границ и наполненная доверием и пониманием. Пожалуй, Софронии стоит даже сказать «спасибо» за то, что она вовремя вмешалась. И не позволила Филис наделать ошибок. Да, тот разговор и спустя годы казался неприятным и немного обидным, но ей уже давно не семнадцать. Правильно, что она уехала, пережила свою влюбленность вдали, встретила Леду, начала учиться в Храме, и в итоге прожила вполне счастливо два десятка лет. Чтобы снова вернуться назад и разворошить прошлое.