Лекарство от любви

Во дворе было пыльно и суетно; только что прибыл большой дилижанс, направлявшийся в столицу. Конюхи выпрягали усталых лошадей, пассажиры выбирались из душного нутра громоздкой кареты и разбредались по двору; кто-то волок свои пожитки к бревенчатому зданию станции, навстречу им двое слуг тащили сундук за господином, желавшим, наоборот, занять место в экипаже, и шагал станционный работник с опечатанным мешком имперской почты. Никто из прибывших не походил на беженца; на лицах читалась лишь обычная дорожная скука и усталость. Впрочем, до Беллиандских гор оставалось еще шесть дней пути — хотя и в самом Хельбиргене, насколько Кай понял со слов Игнуса, никакой паники пока что не было. Имперской страже совместно с имперской пропагандой пока еще удается пресекать слухи… Однако — вызывает ли вообще Изольда панику у тех, кто пока не попал под ее власть? Готовы ли они бежать от нее без оглядки, или же — по крайней мере, мужчины — готовы, напротив, лететь, как мотыльки на огонь, даже понимая, что он сожжет их крылышки? «Изольда Прекрасная»… Сколько идиотов думают — и будут думать, когда слухи разойдутся шире — что именно они станут теми единственными, кого роковая красавица выделит среди всех прочих, безответно страдающих своих рабов?

Кай зашагал прочь, подальше от всех этих людей. Станционный двор не был обнесен оградой, однако справа его ограничивали длинные, с узкими горизонтальными оконцами под крышей дощатые сооружения конюшен и каретных сараев, а слева — неширокая речка, откуда доносился шум водопада; к ней-то Бенедикт и направился. Под мостом через речку была устроена деревянная плотина; перед нею образовался пруд. В пруду плавали большие карпы — красные, оранжевые и желтые; повар ежедневно вылавливал их сачком, дабы приготовить фирменное блюдо для гостей, а те, кому еще не пришла очередь усладить вкус путешественников, пока что могли услаждать их зрение. С другой стороны моста можно было полюбоваться водопадом: вырывавшиеся из специальных щелей в запруде потоки воды, казавшиеся твердыми изогнутыми листами блестящего серо-зеленого стекла, шумными каскадами обрушивались вниз, обращаясь в яростно кипящую пену.

Водопад высотой в семь ярдов Кая не впечатлил — ему доводилось видеть не в пример более живописные и грандиозные природные аналоги — так что он вновь перешел на ту сторону моста, где пруд, и некоторое время смотрел на разноцветных рыб, не подозревающих о своей скорой участи. Подумал даже, не посвятить ли стишок им, щеголяющим друг перед другом яркой чешуей, пока повар уже шагает к пруду с сачком — но решил, что напрашивающиеся аналогии слишком банальны и очевидны.

— Здравствуйте!

Кай обернулся на детский голос. Рядом с ним стояла девочка лет шести, в зеленом платьице, с надкусанной булкой в руке. Вероятно, ребенок кого-то из проезжающих, выскользнувший из-под опеки усталой матери.

— Здравствуй, — ответил Кай с легкой улыбкой. Детей он не любил, но и неприязни к ним не испытывал — если только те не канючили, не плакали и не визжали, чего он совершенно не выносил. Но вежливо здоровающаяся девочка определенно была воспитанной и поощрительной улыбки вполне заслуживала. Впрочем, не более; демонстрируя свое нежелание поддерживать разговор, Кай облокотился на перила и вновь принялся смотреть на пруд, где отражалось синее небо с редкими облаками и пока еще летнее солнце.

— Уж ты, какие рыбки! — воскликнула девочка, восхищенно глядя на карпов, и, отщипнув кусочек от булки, бросила им. Вода вскипела; сразу несколько разноцветных рыбин устремились к подачке. Преуспел большой ярко-красный карп, отпихнувший желтого Девочка засмеялась и стала кидать им еще. Кай скосил глаза, некоторое время наблюдая за сценой кормления (рыбы толкались и разевали круглые рты, вызывая опять-таки вполне прозрачные ассоциации), затем вновь перевел взгляд вдаль, на зеркало пруда, возвращаясь к своим мыслям.

— Элли! Элли, слезай оттуда! — услышал он женский голос со стороны двора.

Кай вновь скосил глаза направо. Течение сносило крошки под мост, к самой запруде, и туда же смещались рыбьи баталии; чтобы лучше видеть, девочка взобралась на нижнюю перекладину перил и перегнулась через ограждение. Дородная женщина в чепце и коричневом дорожном платье поспешно, насколько позволяла ее комплекция, шагала к ней от здания станции. Но сражающиеся за остатки булки рыбы были для Элли определенно интереснее далеких криков матери; она уже легла животом на перила и тянулась все дальше, силясь заглянуть под мост…

— Стой! — резко воскликнул Кай, понимая, что сейчас произойдет. Но его окрик возымел противоположное действие: девочка дернулась от неожиданности, и ее туфельки соскользнули с нижней перекладины. Кай выбросил руку, чтобы схватить ее — и тут же вспомнил. Он успел остановить свое движение в последний миг, когда его пальцы уже почти коснулись Элли — и отдернул руку с такой поспешностью, словно только что сунул ее в костер.

Девочка перекувырнулась через перила и с коротким вскриком рухнула в воду, сразу же исчезнув под мостом. Страшно закричала женщина в коричневом.

Кай смотрел на свои пальцы, словно на какой-то чужой, незнакомый и опасный предмет. «Может быть, ничего бы и не было, — думал он. — Я бы просто схватил ее за платье. Я бы не коснулся ее кожи. По крайней мере, у нее был шанс, а теперь… Но, может быть, ее еще успеют достать и откачать?» В последнее, впрочем, он и сам не верил. Если бы она просто упала в воду рядом с берегом — может быть, но не рядом с запрудой. Сила потока, устремляющегося сквозь узкие щели на свободу, утянет под воду даже лучшего пловца.

Толстуха подбежала, задыхаясь, перегнулась через перила; какое-то мгновение казалось, что она сама бросится вслед за дочкой. Затем резко развернулась к Каю багровым от прилива крови перекошенным лицом:

— Почему?! Почему ты ее не удержал?!

— Я… не успел, — ответил он.

— Врешь! — крикнула она. — Я видела, видела! А может, ты ее еще и подтолкнул! — она вскинула руки, словно собираясь не то обрушить на Кая град ударов, не то вцепиться ногтями в его лицо.

— Не прикасайтесь ко мне, — испуганно произнес Бенедикт, отступая и давя в себе рефлекторное желание схватить ее за запястья.

— А то что? Самого бы тебя туда сбросить! — она продолжала орать, наступая на него.

— Ваша дочь сейчас там, — холодно сказал Кай, совладав с собой, и показывал пальцем под мост. — Если вы будете кричать и махать кулаками, это ей не поможет.

Как ни странно, этот довод возымел действие. Женщина отвернулась от Кая и снова бросилась к перилам. От здания станции уже бежали другие люди — пассажиры и работники.

Что именно случилось, они поняли быстро. Толстуха, правда, продолжала кричать и обвинять во всем Кая. Несколько мужчин с мрачным видом обступили его, требуя объяснений; кто-то заговорил, что надо вызвать стражу и «разобраться, кто он такой». «Вот только этого не хватало!» — тоскливо подумал Бенедикт, а вслух спокойно сказал:

— Разве вы не видите, что эта женщина не в себе от горя? Я просто не видел, как девочка полезла через перила. Когда увидел — было уже слишком поздно. Зачем бы мне убивать чужого ребенка, которого я вижу впервые в жизни?

На его счастье, они удовлетворились этим логичным объяснением и занялись более насущной задачей — как вытащить девочку из-под воды. Что пытаться нырять возле плотины — самоубийство, они, как и Кай, поняли сразу. На воду спустили лодку, принесли из сарая на берегу весла и длинный багор…

Вытащить Элли удалось лишь через полчаса, после нескольких неудачных попыток. Когда она показалась над водой, толпа — к этому времени на берегу и на мосту собрались, кажется, все путешественники со станции — глухо ахнула, а мать девочки, все еще, очевидно, сохранявшая безумную надежду, лишилась чувств. Несколько рук подхватили ее и уложили на траву.

Элли вытянули из воды за голову; стальной крюк вошел в ее открытый рот и вышел через глаз. Это, разумеется, не имело никакого значения — девочка была давно мертва. Второй глаз был закрыт слипшимися волосами; изо рта и носа лилась розовая вода.