Лекарство от одиночества

– Конечно, будет. Я не понимаю, о чем вы.

– Мы уже вроде на ты?

Закусив губу, жадно хватаю носом прохладный воздух. Завелась я и впрямь не по делу. Стыдно как…

– Я Юре не изменяла, понятно? Это ошибка. Какая-то чудовищная ошибка. Да? – истерично всхлипываю я, ни с того ни с сего вновь падая на самое дно отчаяния.

– А на хера вы вообще тест делали? Юрка, что… он усомнился? Потребовал доказательств?

Рука Бутенко проходится по моему бедру, я, как полная идиотка, отшатываюсь в сторону, прежде чем понимаю, что он просто полез в карман за сигаретами. Наверное, у меня такая карма – выставлять себя перед ним дурой.

– Н-нет. Что ты? Конечно, нет. Я сама.

– Зачем?

– А как ты думаешь? Надоело, что каждый мнит своим долгом поделиться, что наш сын совсем не похож на родителей.

– Люди бестактны.

Борисыч вставляет в рот сигарету, сминает пустую пачку и выбрасывает в урну, прикрепленную к боку скамьи.

– А можно и мне?

– Так последняя ведь.

Чувствуя себя ужасно нелепой, пожимаю плечами. Идиотка, говорю ж.

– Если не побрезгуешь – на, травись, – добавляет, затянувшись.

Какая глупая ситуация. Откажусь – подумает, что побрезговала. Нет – придется курить одну сигу на двоих, а это слишком интимно. Но как же хочется! Как вкусно пахнет дым… Я вот лично не понимаю этих всех айкосов с их мерзким ароматом гнили.

Пауза затягивается. Бутенко тоже… Не глядя на него, протягиваю руку. Сигарета из его пальцев перекочевывает в мои.

– Только смотри, чтобы никто не шел.

– Неужто до сих пор мамку боишься? – белозубо улыбается Георгий Борисович.

– Еще как.

Прикрываю глаза. Сигарета скворчит. Шумит море, баюкая окунувшееся в него одним боком солнце. Можно сколько угодно притворяться, что все хорошо…

– Георгий Борисыч, как думаешь, какая вероятность больше? Что перепутали биоматериал, отданный на анализ, или… его же, но на ЭКО?

Отдаю сигарету. Бутенко глубоко затягивается.

– Я бы сказал, что и то, и другое невозможно, – наконец, говорит он.

– Вот ты онколог. Через тебя проходят миллионы анализов, всяких биопсий, неужели никогда не бывало сбоев?

– За столько лет всякое случалось.

– Вот видишь. Уверена, при повторном тесте мы получим совсем другой результат.

– Дай бог. – Бутенко возвращает мне сигарету и добавляет: – Эль, а ты на материнство не думала сделать тест?

– З-зачем? – давлюсь дымом.

– Если биоматериал перепутан на этапе ЭКО, где гарантия, что была взята твоя яйцеклетка?

ГЛАВА 3

ГЛАВА 3

– Эля, я не понимаю. У вас что-то случилось?

– В каком смысле? – удивляюсь я.

– Это ты мне скажи, почему ты сегодня такая дерганая. Ушла куда-то. Юрчик вообще напился. Я его никогда не видела в таком состоянии.

– Мам, – закатываю глаза. – Папа тоже еле ноги переставляет. Я ж не спрашиваю, что у вас случилось.

Невольно растягиваю губы в улыбке, наблюдая за не слишком успешной попыткой отца погрузиться в такси при посильном участии моего свекра. Вот уж у кого праздник удался, так это у этой парочки.

– Тоже мне нашла с кем сравнивать! Я тридцать лет с этим выпивохой живу.

– И неплохо ведь живешь, мам.

– Неплохо, – соглашается та, – но Юрчик наш не пьет почти, а тут, Эля!

– Мам, ну что? Не я же в него водку заливала.

– Ага. Это твой непутевый папаша взялся мне зятя спаивать! Ух, я дома ему задам!

– Не надо. Не ругайтесь. И давай уж садись, а то придется простой оплачивать.

– Тогда до скорого, – мама крепко меня обнимает, ведет носом, принюхиваясь: – Ты что, смолила, Элька?

– Да ты что?! – округляю в праведном гневе глаза. – Это я от Борисыча прокоптилась.

– Смотри мне!

– Ой, все! Мне не пятнадцать.

– Ладно, не злись. Ты помнишь, что мы на Янтарный собирались? Хочу новую мормышку попробовать в деле.

– Помню, – уверяю я. – Созвонимся ближе к выезду, ладно? Может, к нам и Любовь Павловна присоединится.

Родители, наконец, уезжают. Беру хорошенько вмазанного свекра под руку и веду к дому, где нашего возвращения ожидает взволнованная свекровь.

– Вот это погуляли! – качает головой.

– Да уж. – Со смешком передаю Игоря Ивановича в надежные руки супруги. – Мишка спит?

– Да, Элечка, уложили.

– Спасибо. Я тоже, наверное, пойду. Или надо помочь убраться?

– Да я уже справилась. Иди, моя хорошая, отдыхай.

Вымученно улыбнувшись, поворачиваюсь к лестнице на второй этаж. Поднимаюсь вверх под тихие голоса родных. О чем, интересно, они беседуют? Игорь Иванович ведь лыка не вяжет!

Наша спальня и детская расположены по правую сторону от лестницы. Спальня свекров и кабинет – по левую. На цыпочках захожу к себе. В комнате такой перегар, что самой опьянеть можно. Первым делом распахиваю окно. Между перспективой замерзнуть к утру или задохнуться я выбираю меньшее из зол. И только потом бесцеремонно расталкиваю мужа:

– А? Что? – подслеповато щурится тот.

– Ты всю кровать занял. Ляг нормально.

Дождавшись, пока Юра перевернется так, чтобы и мне было куда лечь, достаю из-под подушки ночнушку и иду в ванную. И вот тут моя выдержка резко заканчивается. Тело охватывает озноб. К горлу подкатывает колотящееся сердце, уши закладывает, как при подъеме по серпантину. Трясущимися пальцами кое-как расстегиваю брючки, а вот жемчужные пуговички на блузке ни в какую не поддаются. Обидная неудача, которая для меня становится последней каплей. Сползаю по стенке на пол и вою, заткнув рукой рот.

Чтоб тебя пронесло, Георгий Борисович! Чтоб тебе мои креветки по-азиатски вышли боком.

«Если биоматериал перепутан на этапе ЭКО, где гарантия, что была взята твоя яйцеклетка?»

Вот зачем он это сказал? Я же теперь… Я с ума сойду! Он этого добивался? Даже если я сдам анализы завтра, результаты будут готовы только через несколько дней. И все эти дни я буду мучиться. Господи, ну вот зачем я вообще это затеяла? Зачем, а? Жила бы себе дальше и горя не знала, так нет! Ох, Эля…

Кое-как заставляю себя подняться. Раздеваюсь до конца, не глядя на себя в зеркало, делаю погорячей воду. Но, кажется, даже кипяток не справится, не растопит сковавший мое тело лед. Надеваю ночнушку и иду к сыну, по дороге убеждая себя, что это просто какая-то ошибка. Так ведь не бывает. Не может быть! Чтобы тот, кого я выносила и выкормила, оказался чужим ребенком. Хотя бы потому, что после этого он уже мой! Родной, сладкий, любимый… И я никому, никому его не отдам. Даже если вдруг выяснится… Нет! Этому не бывать.