Лекарство против застоя

– Господин Серегин, еще раз прошу у вас прощения за высказанное недоверие, – сказал он, поднимаясь на ноги, – но теперь все это в прошлом. Распоряжайтесь, я готов выполнить любое ваше приказание.

Этот переход от пренебрежительной фронды закоренелого интеллигента в отношении непонятного ему незнакомца к показательной чиновничьей вышколенности перед вышестоящим для кого-то мог бы показаться удивительным и даже подозрительным, но я Истинным Взглядом видел этого человека насквозь. Никакой фиги в кармане, и уж тем более камня за пазухой, там нет. Получив ориентировку с самого верха, господин Мещеряков готов встроиться во властную вертикаль, тем более что и место ему обещано почти на самом верху пищевой пирамиды. Однако стоит его немного разочаровать…

– Нет, Семен Ярославич, – сказал я, – вашим непосредственным начальником и сюзереном будет правящая императрица Мария Федоровна Романова, урожденная Мария София Фредерика Дагмар, принцесса Глюксбургская, жена и мать русских государей из иного мира. Прошу, как говорится, любить и жаловать. И не смотрите на то, что эта моя протеже кажется вам такой молодой девушкой. Когда мы впервые встретились, ей было уже за семьдесят, и полвека своей жизни она отдала России…

– Женщина-императрица? – с сомнением переспросил мой собеседник. – А не слишком ли это смело по нынешним временам?

– Отнюдь, – ответил я. – Ум у вашей новой императрицы острый и проницательный, как хирургический скальпель, а силы воли хватит на трех взрослых мужчин. Так что я думаю, что вы сработаетесь – так же, как Потемкин с Екатериной Великой.

– Вот так, как Потемкин с Екатериной, не надо, – чуть заметно улыбнулся господин Мещеряков, – у меня жена есть. Во всем прочем мне рекомендовано доверяться вашим решениям безоглядно, ибо вы никогда не предлагаете дурного и редко ошибаетесь, а если такое все же случится, то немедленно все исправляете к еще более лучшему результату. И Её Императорское Величество я тоже прошу простить меня за первоначально высказанное недоверие. Когда Сергей Сергеевич подтвердил свое решение, я тут же аннулировал все свои сомнения.

– Вы прощены, Семен Ярославич, – произнесла правящая императрица Мария Первая, протягивая своему первому министру руку для поцелуя. – А теперь будьте добры, представьте нам свою супругу и дочерей, чтобы мы с Сергеем Сергеевичем знали, кого спасли от того, что во сто раз страшнее смерти.

– Э, Ваше Императорское Величество, – растерянно произнес господин Мещеряков, – мою супругу зовут Анна Петровна, в девичестве Звягина, а дочери – это Дарья и Наталья… Но, скажите, что же такое может быть страшнее смерти?

– Страшнее смерти тела может быть необратимое уничтожение человеческой души, – ответил я. – Иногда это происходит прижизненно, когда человек сам сознательно скармливает свою душу подселившемуся демону или сильному бесу. Ваш бывший царь Иван Седьмой как раз из таких – даже не продавших, а просто отдавших душу дьяволу. Но, поглотив одну душу, демон на этом не останавливается, потому что ему требуется регулярное питание. Настоящим смыслом таких вот людоедских оргий было единовременное пожирание душ убиваемых и истязаемых жертв, а также постепенное, и потому незаметное, высасывание душ постоянных подельников и случайных посетителей сатанинских вечеринок. Нарушая во время шабаша все запреты христианской религии, эти люди сами открывают себя перед демоном, позволяя ему пользоваться собой, как тому будет угодно. Со временем душа в человеке исчезает, и ее место занимает подселенный демоном бес, что и произошло с вон теми персонажами, что необратимо потеряли сознание, когда сам Господь устами отца Александра прочел святую молитву. Бесы в них были уничтожены Святым Духом, а больше внутри никого не оказалось…

И тут раздался такой звук, будто рухнул шкаф. Это упал в обморок один из двух митрополитов, что оставались на ногах после того, как Небесный Отец вытравил тут всю нечисть (то есть могли считаться небезнадежными). Хорошее, видно, у человека воображение, раз мой рассказ «без особых подробностей» сходу отправил его в нокаут.

– Митрополит Тверской Агапий – отчаянной храбрости человек, – прокомментировал это событие господин Мещеряков. – И в проповедях с амвона, и в глаза постоянно называл нашего бывшего самодержца Ивана Седьмого чертушкой, людоедом африканским и антихристом.

– Лилия, – сказал я, – будь добра, приведи, пожалуйста, святого отца в чувство. Надо поговорить.

Минут пять спустя митрополит Агапий, охая и ахая, поднялся с полу, опираясь с одной стороны на мою руку, а с другой стороны на руку Кобры. Можно было поднять его на ноги силой магии, но я посчитал это излишним. Сделать все естеством в данном случае представлялось правильнее.

– Благодарю вас, господа, – сказал митрополит Тверской, приводя в порядок свои одеяния. – Прошу прощения за доставленное беспокойство, но больно уж страшные вещи вы говорили. Подумать только – необратимое уничтожение души!

– Я знаю, о чем говорю, потому что в моей практике подобные случаи уже бывали, – ответил я, кивнув на валяющиеся в беспорядке бессознательные тела лиц, особо приближенных к бывшему императору. – Немного позже все эти люди придут в себя, но окажется, что теперь это не более чем новорожденные младенцы, ибо то, что изначально составляло их личность, было необратимо поглощено бесовскими сущностями. Если несколько лет кормить такое тело с ложечки и учить самым элементарным вещам, то оно снова обратится в человека, не имеющего, однако, ни следа от своей прежней личности. В некоторых местах в подобных сложностях не видят смысла, а потому решают вопрос с выпавшими в осадок через удар милосердия.

– Но это не по-христиански, – возразил митрополит Агапий. – Если они, как вы говорите, снова стали невинными младенцами, то и убивать, получается, их тоже не за что.

– В таком случае инициатива наказуема, – хмыкнул я. – Именно вам, ваше Высокопреосвященство, высказавшему такое отношение к этим людям, поручается устройство специального благотворительного учреждения, куда будут направляться тела, ранее безраздельно оседланные демонами или бесами. Я думаю, что для этого понадобится какое-нибудь уединенное поместье на лоне природы, ранее принадлежавшее одному из этих бывших людей, наполненное внимательным и терпеливым персоналом, готовым к длительному воспитательному труду. Самое главное при этом – не поминать опекаемым грехов былых обладателей их тел. Со своей стороны Ее Императорское Величество окажет вам в этой деятельности всю возможную поддержку. И имейте в виду, что пансионеров в этом вашем заведении может быть гораздо больше, чем вы видите сейчас вокруг себя. Весь этот мир изрядно замусорен нечистью, и процесс его очистки только начался. Таких случаев, причем совершенно неожиданных, может быть еще весьма немало.

– Все это хорошо, – сказал мой собеседник, – но скажите, каким образом вы собираетесь объяснить народу фактическую смену династии? На одной только вооруженной силе, пусть даже так превосходно вышколенной, как ваша, далеко не уедешь.

– Объяснение может быть только одно: все, что случилось, произошло исключительно по Воле Божьей и никак иначе, тем более что это святая истинная правда, – ответил я. – Если хотите, подойдите к отцу Александру и поговорите о наболевшем. И не смотрите, что он простой священник, а вы митрополит. Именно через него вы можете пообщаться со Всемогущим Господом еще прижизненно, не отдавая Ему свою душу. Случаи при таком общении бывали разные, но, как я понимаю, Творец Всего Сущего настроен вполне благоприятно и готов благословить вас на тяжкий труд восстановления на Руси патриаршества.

– А зачем вам патриаршество? – торопливо спросил у меня Агапий. – Вот не понимаю смысла столь радикальных перемен…

– Патриаршество нужно не мне, а вам, – ответил я. – Одна из главных функций церкви – это быть хранительницей морали, в первую очередь, в самых высших классах и среди членов правящей династии. Но это невозможно делать, находясь у них в подчинении, что мы и наблюдали на вашем горьком опыте. Все остальное вы узнаете из беседы с отцом Александром и его высочайшим Патроном. Идите, вас там уже ждут.