Лена Сквоттер и парагон возмездия
Шрифт:
К тому времени я уже аккуратно и быстро обследовала бумажник господина Кутузова и связку ключей. Вряд ли я надеялась найти среди бумажек кассовый чек или гарантийный талон учреждения, выдавшего ему дар создавать пиво наложением рук. Но грех было не воспользоваться удачным моментом для поиска хоть какой-то информации об этом человеке. Right? Никакой особенной информации не обнаружилось. Бумажник заполняла довольно скромная по нашим временам пачка купюр и горсточка мелочи на дне, которая, как известно, свидетельствует о жадности и глупости делового человека. Почему? Потому что означает в лучшем случае экономическую импотенцию, проявляющуюся в неумении сопоставить стоимость продукта со складскими затратами. А в худшем — патологическую жабу, которая не дает жертвовать копейки кассиршам. Помимо этого в бумажнике лежала свежая карточка метро. Она говорила о том, что господин Кутузов приехал из Ельца не на своей машине, что было довольно нетипично
Помню, в этот момент я догадалась, что у господина Кутузова пивной завод расположен на автомойке и представляет собой канистру, которую Кутузов берет в руки, воровато запираясь в подсобке, усилием воли создает лучшее в мире пиво, а затем грузит в багажник легковушки и везет в районную елецкую пивнушку.
Итак, мы с Дарьей осмотрели его вещи, обсудили ситуацию, доели все, что оставалось, заказали вторую деревянную ладью с набором суши, съели половину и поняли, что погорячились с ней. И лишь в этот момент я сообразила, что господина Кутузова подозрительно долго нет. Полчаса в туалет не ходят, а значит, пора будить клиента, нашедшего там себе плацкарту. Я позвонила ему на мобильник — абонент оказался вне зоны действия сети.
Оставив Дашу за столиком, я направилась к туалетам и nonchalantly заглянула в мужской, сделав лицо, какое бывает у приличной гёл, если она ошиблась дверью, не разобравшись в иероглифах. Хотя иероглиф на двери был самый расхожий — профиль неудачника в цилиндре пушкинской эпохи. Туалет оказался пуст. На всякий случай я заглянула и в женский — пусто.
Выйдя на проходной пятачок, я направилась к вахтенной казашке у дверей и лаконично описала das Probleme. Казашка вытащила из недр заведения другую казашку — то ли плохо понимала по-русски, то ли сменилась на посту недавно. Я повторила вопрос ей и получила ответ: да, сильно нетрезвый гражданин (она сделала особый упор на «сильно») в белой рубашке и штанах «с полосочками», сидевший за вашим столиком (оказывается, она запомнила столик), вышел из туалета и попросил сигарет без фильтра той модели, какой здесь не было. А от тех, какие были, отказался и сказал, что сходит к ларьку купит. Так и сказал: к ларьку, купит. Возвращался он или нет, казашка не помнит, потому что ушла с поста. Теперь она понимает, что господин в почти белой рубашке и штанах с полосочками ушел окончательно, и ее невыразимо волнует вопрос, кто заплатит. Я успокоила ее, что мы заплатим, и даже сразу попросила счет, коробку для недоеденных суши и полиэтиленовый пакет, куда собиралась сложить его вещи и дозвониться ему завтра…
Я вспоминаю все это так подробно потому, что мне не хочется вспоминать дальнейшее.
Когда мы с Дарьей Филипповной вышли на улицу и свернули на проспект, по глазам полосонули синие всполохи мигалки. Посреди проспекта стоял пустой троллейбус в окружении толпы зевак с мобильниками, двух милицейских машин и одной машины «скорой помощи», генетический страх перед которой настолько древний, что люди ее до сих пор называют каретой. Два хмурых врача с лицами подмосковных алкоголиков небрежно запихивали в кузов носилки, плотно укрытые зеленой клеенкой. Из-под клеенки торчали только ноги без ботинок — ноги в деловых, но чуть-чуть спортивных штанах с полосочками. А затем толпа расступилась на миг, и я увидела недостающий ботинок, куски мобильника и темную засохшую лужу крови под троллейбусом, по которой замогильными тенями пробегали синие всполохи мигалки…
Очнулась я от того, что Дарья Филипповна прижимала меня к стене дома, чтобы я не упала, и хлопала по щекам. «Скорая» уже уехала, зеваки разбрелись, лишь один bastard, видимо, совсем опоздавший, делал вид, будто увлеченно читает SMS в своем мобильнике, но сам направлял его объектив в нашу сторону. Я показала ему фак, после чего начала приходить в себя. Даша настойчиво вызвалась меня провожать, чтобы я не упала в обморок второй раз. Я позволила ей это.
В такси я еще и самым натуральным образом разрыдалась. Что поделать — порой я бываю сентиментальна. Наш Bull, несмотря на весь его нелепый image, стал нам с Дарьей Филипповной почти родным за этот вечер, а теперь и вовсе казался членом семьи — я его оплакивала почти как Микки.
Меня всегда удивляло, что мы относимся к мертвым лучше, чем к живым. Definitely, этот обычай диктуется не самой лучшей стороной нашей психики. Объяснение феномену у меня есть, хотя довольно cynique:
любой живой, даже из самых порядочных, теоретически еще имеет capability начать совершать зверства и подлости немыслимого коварства и неограниченной мерзости. Мертвый, сколь бы гнусным ни был его жизненный путь, отныне безобиден для общественного порядка и божественно доброжелателен даже к лютым врагам. Сравнить его можно лишь с грешником, который полностью раскаялся и навечно постригся в монахи, зацементировав себя в хтонической келье. Причем даже такое сравнение, как нетрудно догадаться, будет не в пользу монаха, поскольку capability еще при нем… Впрочем, гибель нашего Bull я оплакивала еще и потому, что вместе с ним умерла тайна. А с тайной, признаюсь честно, умерла и моя новорожденная надежда на увлекательную историю, которая внесет новый сквозняк в мою rhythmical офисную карьеру, начавшую уже слегка надоедать.Падаван и Сенсей
Выспаться мне в то утро не удалось — проклятый дворник опять раздобыл бензокосилку и принялся тщательно брить планету прямо под моим окном. После неудачной попытки заснуть я встала, но в офис решила не идти. Чем сильно удивила Дашу, разбудив ее, чтобы сообщить эту новость. Пришлось объяснить, что мой день в Корпорации ненормирован, хотя, по-моему, она не поверила. Мы попили кофе и слегка поболтали о жизни — я чувствовала за собой обязанность провести с Дашей очередное занятие. Ведь я взялась сделать из нее человека, раз уж судьба зачем-то бросила мне в руки этот бесхозный modeling clay. А раз уж взялась — надо бросить на это все силы и дойти до цели. Таков мой характер. Который, впрочем, я собиралась воспитать и в Дарье Филипповне.
На кухне у меня висит доска с магнитным маркером, подаренная кем-то из друзей. Я не люблю делать презентации без необходимости и использую доску крайне редко — в основном именно по утрам за чашкой кофе, если необходимо доступно очертить какому-нибудь размечтавшемуся павлику его скромное место в моей жизни. Стерев давно запылившуюся схему последнего скандала, я принялась рисовать для Дарьи Филипповны план наших дальнейших действий.
В активе я изобразила куртку, кепку, кошелек и ключи. В списке целей — выбить из друзей и родственников погибшего информацию о магическом Nazi Ort. По центру я набросала несколько схем, как это сделать, учитывая, что никакой информации, кроме былого номера мобильника, у нас нет. Первое задание для Дарьи Филипповны (настала пора дать ей первое задание) являлось тренировкой находчивости, сообразительности, предприимчивости, умения пользоваться связями и интернетом. По сути, задание, что я ей дала, было совсем детским — даже не для бизнесмена, а для мелкого администратора. Оно было крайне простым для нашего мегаполиса, и я навскидку прикинула пять вариантов, как бы такую задачу решала я, потратив всего полдня и даже не пользуясь связями. Всего-то: найти на недельку два комплекта женской милицейской формы на мой и Дашин размер.
Мне показалось, что Даша выслушала инструкции с полным пониманием и readiness. Чуть позже разговор уже шел о пустяках, а я занималась своими делами — рассматривала вещи погибшего Bull, пересчитала его деньги на глазах у Даши, переписав сумму на листочек желтого отрывного блокнотика и сложила в свой кошелек, еще раз рассмотрела фотографию family valuables… И тут Даша меня неприятно удивила.
Она попыталась читать мне salutary нотации. Я это отнесла за счет-того, что Дарья Филипповна плохо выспалась на моем кухонном диванчике, продавленном до пружин поколениями нервно спящих павликов.
Итак, я узнала, что, по мнению Дарьи Филипповны, я не имею никакого права хозяйничать вещами погибшего человека и лезть со своей корыстью в чужую беду в дни траура. Что я — черствая бесчеловечная стерва, циничная, расчетливая и эгоистичная. Разумеется, Даша была несравненно более мягка в терминах, но смысл ее слов был именно таким. Это, по мнению Дарьи Филипповны, является грехом не только для любого православного человека, но и…
В таких случаях главное: не перебивать. Батарейка совести, замкнувшаяся случайно и не по делу, быстро перегревается и садится. Умолкла и Даша, расстроенно хлопая большими коровьими ресницами над остывшим coffee glasse. Вывалив на утренний стол свою больную совесть, она теперь напоминала сильно продрогшего голубя мира. Голубь туповато и задерганно вертел головой и косился то одним глазом, то другим. Ему было неуютно, слов у голубя не было, а если его душу что-то грело, то лишь понимание, что он — голубь мира.
— Дорогая моя Дарья Филипповна, — проникновенно сказала я. — У нас есть один важный вопрос, который мы пока не обсуждали, но его нам надо решить раз и навсегда. Вы — стажер, которого направили мне на практику, верно?
— Верно, — кивнула Даша.
— Кроме miserable зачета, который мне предстоит вписать в историю болезни вашего вуза, вы, may be, хотите также научиться всему, что знаю я, чтобы в бесконечно далеком будущем стать тем же, кем являюсь я. Верно?
— Верно, — снова кивнула Даша.