Лениград - 43

— На Второй Арсенал — сказал капитан ГБ, встретивший и сопровождающий группу — там теперь будете трудиться, товарищи ученые. Автобус ходит, как в мирное время — впрочем для вас выделен и отдельный транспорт от места жительства, туда в восемь, обратно в шесть.

Высокий забор с колючей проволокой поверх, блестящей в лучах прожекторов (значит, новая совсем). Широкая полоса вокруг, где между рядами колючки ходят патрули с собаками. Несколько бетонных дотов, зенитные батареи, бетонный КПП с пулеметами, больше похожий на крепость — а весь объект на укрепрайон, способный при необходимости выдержать и нападение, и осаду. И строительство продолжалось: уже по эту сторону периметра были видны коробки новых корпусов, ближние к дороге были почти завершены.

— Тесновато становится — сказал капитан — хотя там, дальше, будет не производство, а жилье. Для вас — отсюда до железки квартал «литер А», за железкой в плане «литер Б». Пленные немцы в три смены работают — как завершим, к весне вас сюда переселим.

Территория внутри довольно большая — несколько цехов и мастерских, котельная, склады, казарма охраны, еще пара домов, похожих на жилые, у одного из них на окнах решетки. И гостей повели как раз туда.

— Вах! — подумал Зенгенидзе — смертью и жутью веет! Куда я попал?

Внутри однако оказалось стерильно чисто, тепло и уютно. Обстановка действительно походила на научное учреждение. В кабинете на втором этаже, по виду директорскому, ученых ждали комиссар госбезопасности и штатский, еще молодой, но уже с короткой бородкой. В углу за столиком сидела красивая молодая женщина, в белом халате поверх платья, наверное, секретарша.

— Здравствуйте, товарищи — сказал комиссар — я, Кириллов Александр Михайлович, главноответственый за секретность и безопасность Проекта.

Штатский с бородкой тоже представился — Курчатов, начальник первой лаборатории Проекта (и до вчерашнего дня, волею случая, числился и начальником третьей, хотя в основном руководящие указания давал товарищ Князев, сейчас его здесь нет). Первая лаборатория — общая физика, вторая — оборудование и приборы (так что сейчас, после осмотра рабочих мест, составите заявку, что вам не хватает и очень желательно было бы иметь), ну а третья будет ваша, в стадии формирования. Что есть непорядок, поскольку вы обеспечиваете и нашу работу, мы не можем позволить себе терять персонал — нас, ученых и инженеров атомщиков, и так очень мало в СССР.

Разговор свернул в рабочее русло, затем был осмотр лабораторий, довольно неплохо оснащенных. Помимо научного оборудования, наличествовал и виварий с подопытными животными — белые мыши, морские свинки, кролики, собаки. Опыты были жестокими: предполагалось облучить объект, при разных условиях, и дальше пытаться вылечить, опробуя разные методы, или просто наблюдать за развитием болезни, а после препарировать, наблюдая патологию. Все эти зверьки, пищащие и копошащиеся в клетках, должны будут рано или поздно умереть, во славу науки.

И люди тоже. Оказывается, в подвале этого дома находилась и спецтюрьма. Несколько десятков человек ждали своей очереди в камерах — после, в процессе эксперимента, их переведут наверх, в отдельные палаты, где на окнах решетки, стальные двери запираются, а в коридоре стоит охрана. Их тоже ждала судьба лабораторных крыс.

— Исключительно преступники, приговоренные к высшей мере — сказал Кириллов — эсэсовцы, гестаповцы, украинские националисты, польские и прибалтийские бандиты, и наши предатели. На каждом из них висит столько, что расстрел они заслужили по праву — но самый гуманный советский суд в соответствии с последним дополнением к Уголовному Кодексу, дал им выбор. Который теперь строго по закону может быть предложен любому приговоренному к высшей мере — или исполнение приговора, или замена на двадцать пять лет заключения, с условием на первом этапе, или десять лет опасных для жизни и здоровья медицинских экспериментов, или пятнадцать лет такой же опасной работы на стройках народного хозяйства. Добровольное письменное согласие — с условием, собственный отказ в процессе ведет к немедленному исполнению приговора, прекращение же первого этапа по состоянию здоровья независимо от отбытого срока влечет дальнейшие двадцать пять лет «от звонка до звонка» без права на амнистию.

И конечно, никто из них свободы не увидит — подумал Кириллов — мразь, у которой руки по локоть в нашей крови, да еще и привлеченная к секретным работам! Если потомки правы, то после десяти лет экспериментов или пятнадцати лет на урановых рудниках вынести еще десять-пятнадцать лет в лагере никак невозможно. Впрочем, если такой уникум и появится, достаточно телефонного звонка в оперчасть. Или же, предусмотреть на будущее, спецпометку в личном деле — указывающую, что объект на свободу живым выйти не должен. Но товарищам ученым и вообще широкой публике о том знать необязательно.

По букве — закон будет строго соблюден. А по сути — жизнь нескольких злостных врагов, палачей и мерзавцев, стоит успеха Атоммаша!

Сирый Сергей Николаевич, инженер-капитан 1 ранга, командир БЧ-5 АПЛ «Воронеж», Полярный, 6 декабря 1943

Сейчас наградим непричастных и накажем невиноватых. Позднесоветское армейское правило — но оказывается, действует и здесь.

У меня на борту своих дел — даже не вагон и маленькая тележка, а целый товарный состав. Поскольку часто приходится заниматься и тем, за что в наше время отвечали береговые службы. И конечно, дневать и ночевать на борту, лично вникая во все проблемы, глаз не спускать с матчасти, чтобы все работало — нам лавры киношной К-19 ну совершенно не нужны! Предки, надо отдать им должное, охотно идут навстречу — Мыльников, комдив-два, по электрике, ходит радостный, дюриты местного изготовления привезли, причем плетенки, на первый взгляд, ничем не хуже «родных». И это не первый случай — осваивают предки наши технологии и материалы, я в Северодвинске видел, какое оборудование на «613-е» планируется, и что-то уже и на «эски» ставят при ремонте, но там по мелочи — по аккумуляторной батарее, водяное охлаждение, механическое перемешивание электролита, печи дожига — что позволяет заметно поднять емкость батареи и безопасность ее работы. Электрокоммутационное оборудование новое, автоматические силовые выключатели вместо рубильников и плавких вставок. А вот на Щ-422, бывшей видяевской, с тех пор от стенки завода выходившей лишь на полигон, команда конструкторов во главе с Перегудовым и Базилевским похоже, решила проверить технические решения, перенятые от нас — вскрывали корпус, все механизмы поставили на многоярусную амортизацию, и заменили не только АБ но и электродвижки — убрали редуктор, главный источник шума под водой, дизель работает только на генератор, и моторы двухъякорные, как было уже на «катюшах», что в дополнение к возможности подключение аккумуляторных групп как последовательно, так и параллельно, дает широкий диапазон мощностей и оборотов, от малошумного подкрадывания до полного подводного хода. Получили снижение шумности в разы, если не на порядок, вот их акустики задолбаются наши лодки искать — плюс повысили мощность движка и емкость батареи, так что под водой по расчетам, будем обгонять и «двадцать первые». И гидро- и радиолокаторы уже на уровне английских и американских, этих лет.

Так что какое-то техобслуживание, и комплектующие, и ремонт — нам доступны уже сейчас. И пожалуй, еще года три-четыре в строю протянем — а там предки на месте не стоят, еще научатся, так что оптимистически можно рассчитывать и на десять лет службы нашего «Воронежа». Так это выходит, до 1953 года, когда уже вполне могут здесь первые атомарины и местной работы со стапелей? А мне ж только полтинник стукнет, вполне реально стать и флагмехом дивизии, а это вполне может быть по штату и контр-адмиральская должность! А после, и флагмехом флотилии, когда советский атомный флот во всю мощь развернется. [13]

13

в советском ВМФ, атомные лодки сводились в дивизии, дивизии во флотилии. У дизельных лодок были бригады и эскадры — В.С.

Если я прежде всего, командир БЧ-5, значит это для меня основное дело? Ну а все прочее — «общественная нагрузка». Как и консультирование местных товарищей, отчего бы хорошим людям не помочь и Советскому Союзу не послужить. Ну, было такое, что когда мы в Северодвинске стояли, я и к заводским, и в хозяйство Курчатова ходил, как к себе на борт. И вдруг в разговоре по ВЧ делает мне внушение сам Лаврентий Палыч, нет, еще не разнос, но «высочайшее неудовольствие». А ему наверное, Кириллов нажаловался — ну, мать-перемать! И Князь наш, светило медицинское, под раздачу попал тоже.

Связываюсь с Северодвинском, выясняю. По ВЧ — которую, как нас авторитетно заверяли, прослушать невозможно, правительственная связь! Эти великие дела в Проекте еще при нас начались, как раз мы в Полярный уходили. Всего лишь, нашли третьего, на медицину — да, непорядок, что этим Курчатов занимался в нагрузку и не по профилю. Фамилия Зенгенидзе мне ничего не говорит — тут Князь мне, да ты что, это ж у нас был фигура первой величины, академик, создатель школы советской радиологии, первый директор НИИ радиологии, и прочая, и прочая. Здесь же, как оказалось, про него вспомнил и включил в Проект сам Лаврентий Палыч. И естественно, после поинтересовался, у него самого, как дела?