Ленин в жизни

Зимой 18881889 года в Казани я был с Владимиром Ильичом в опере. Ставили «Дочь кардинала» (опера «Дочь кардинала» написана французским композитором Фроманталем Галеви. — Е. Г.). Места наши были где-то высоко на галерее. Мне очень ярко врезался в память этот вечер. Помню, как мы пешком возвращались из театра, как ужинали дома молоком с хлебом, не хотелось спать. Владимир Ильич все время находился под впечатлением услышанной музыки, напевал «Рахиль, ты мне дана...», еще что-то и главным образом другую арию Елиазара — «Христиан я ненавижу, их решился презирать, но теперь я прибыль вижу — можно денежки достать!». Это место ему особенно понравилось, и дома за ужином он тихо, так как другие спали, все время повторял его.

Д. И. Ульянов.С. 148

Дмитрий, младший брат Ленина, впоследствии вспоминал, как Володя пел лирические песенки Гейне и арию Валентина из «Фауста» Гуно.

Л. Фишер.С. 18

В 1888—1890 годах Владимир Ильич часто пел под рояль с Ольгой Ильиничной, которая хорошо играла, имела голос и умела петь.

Они пели дуэтом «Нелюдимо наше море». И помню последний куплет:

Но туда выносят волны

Только сильного душой!..

Смело, братья! Бурей полный,

Прям и крепок парус мой!

Любил Володя «Свадьбу», кажется, Даргомыжского:

Нас венчали не в церкви,

Не в венцах, не с свечами;

Нам не пели ни гимнов,

Ни обрядов венчальных!

Венчала нас полночь

Средь мрачного бора!

Затем он пел «Чудесные глазки». Слова Гейне: «Du hast Diamanten und Perlen...»:

У тебя есть алмазы и жемчуг,

Все, что люди привыкли искать,

И еще есть прелестные глазки,

Милый друг, чего больше желать...

Дальше:

Эти чудные глазки на сердце

Наложили мне скорби печать,

От них я совсем погибаю,

Милый друг, чего ж больше искать.

«Погибаю» — надо было брать очень высокую ноту, и Владимир Ильич говорил, вытянув ее: «Уже погиб, погиб совсем».

Д. И. Ульянов.С. 150

Оперу любил больше балета.

Н. К. Крупская.С. 371

Как-то Илья Николаевич научил старших детей революционным песням на слова Рылеева, и Анна Ильинична во дворе запела такую песню. Мария Александровна остановила ее, позвала и указала на то, что делать этого не следует, так как это может повредить отцу. Он считался либералом в городе.

М. И. Ульянова.С. 301

Ульянов был вне каких-либо подозрений, повода к этому никогда не давал, никакой слежки за ним не было, потому о нем не было и полицейских материалов, рапортов. Если бы отец Ленина стал в глазах высшего начальства неблагонадежной личностью, ему после его смерти не была бы царским указом пожалована звезда. И пожалование в 1886 г. этого столь высокого отличия тем более знаменательно, что с 1881 г., — убийства Александра II, правительство удушало даже самые невинные проявления оппозиционного духа во всех областях государственного управления, в том числе и в школьном деле.

Н. Валентинов.Выдумки о ранней революционности Ленина // Новый журнал. Нью-Йорк, 1954. № 39. С. 215.

(Далее цит.: Н. Валентинов [2])

Пел. Репертуар: «Нас венчали не в церкви», «Я вас люблю, люблю безмерно», «Замучен в тяжелой неволе», «Варшавянка», «Вставай, подымайся, рабочий народ», «Смело, товарищи, в ногу», «День настал веселый мая», «Беснуйтесь, тираны», «Vous avez pris Elsass et Lorraine», «Soldats dix-septime».

Н. К. Крупская.С. 368

Владимир Ильич очень любил «Замучен тяжелой неволей». Одним из любимых оперных мотивов Владимира Ильича, который он часто насвистывал, была ария из «Пиковой дамы»: «Я Вас люблю, люблю безмерно, без Вас не мыслю дня прожить... (ария Германа из оперы П. И. Чайковского «Пиковая дама». — Е. Г.)».

М. И. Ульянова.С. 282

Летом каждый вечер мы отправлялись с папой на Свиягу купаться. Отец абонировал на весь сезон определенные часы в купальне некоего Рузского. Помню, что фамилия владельца общественной купальни была Кох, и вот, бывало, отец, увидев издали идущего туда купаться учителя немецкого языка Штейнгауера, кричит ему в виде приветствия: «Немец идет к немцу, а русский — к Рузскому»…

Я всегда брал с собой полотенце. Помню, один раз взял два полотенца, видя, что у Владимира Ильича нет полотенца. Говорю ему: «Я для тебя принес». «Зачем же полотенце?» — спрашивает он. «Обтираться, вытереть голову, лицо». — «Нет, так лучше, свежесть дольше остается». Он не признавал полотенец и прямо на мокрое тело надевал рубаху.

Д. И. Ульянов.С. 126, 175

Когда некоторых из преподавателей уволили из института за прогрессивные, т. е. «направленные к разрушению основ», взгляды, Илья Николаевич остался на службе.

Л. Фишер.С. 15

Восторженный поклонник царя Александра II, в котором он чтил освободителя крестьян и проводника реформ, И. Н. Ульянов отрицательно относился ко всяким революционным актам и теориям и с умеренной симпатией даже к оппозиционному движению, боясь, что таковое явится помехой для проведения и укрепления уже ведущихся царем реформ.

Н. Валентинов [2].С. 213

Илья Николаевич не был чужд и общественным наукам, он был, как я говорила, либералом, но революционером не был. Освобождение крестьян и все реформы царствования Александра II имели на него большое влияние. Одушевленный идеей идти служить народу, Илья Николаевич бросил относительно спокойную работу учителя и пошел в народные инспекторы. Работа эта была очень тяжелая. Илье Николаевичу приходилось много работать, а у него не было даже секретаря. Кроме того, работа эта требовала постоянных поездок по губернии, отлучек из дому.

М. И. Ульянова.С. 301

Директор гимназии Керенский (отец А. Ф. Керенского, главы Временного правительства перед Октябрьской революцией), тогда преподававший в старшем классе словесность, очень любил Володю, хвалил постоянно его работы и ставил ему лучшую отметку…

А. И. Ульянова-Елизарова [1].С. 21

Случайно узнал, что в гимназии Ленин написал сочинение на тему «Пророк» Пушкина, однако разговор о том был прерван и больше не возобновлялся. Лишь позднее мне стало известно, что в Симбирской гимназии, где учился Ленин, литературу преподавал Ф. М. Керенский — отец Александра Федоровича Керенского. Это он многим своим ученикам, в том числе и Ленину, внушил великое почтение и любовь к Пушкину. Немилосердно ругая сына Керенского и очень хорошо отзываясь о Керенском-отце, Ленин рассказывал об этом П. А. Красикову, а разговор о том возник по следующему поводу. В 1921 г. (или 1920-м — не могу точно сказать) Ленин посетил Вхутемас — Высшее художественное училище в Москве. Если не ошибаюсь, в какой-то заметке есть о том и у Крупской. На вопрос Ленина, что читает сейчас молодежь, любит ли она, например, Пушкина, — студенты и студентки Вхутемаса почти единогласно ответили, что Пушкин «устарел», они его не признают, он «буржуй», представитель «паразитического феодализма», им никто теперь не может увлекаться и все они стоят за Маяковского — он революционер, а как поэт намного выше Пушкина. Ленин слушал это, пожимая плечами. Стихи Маяковского он совершенно не переносил. После посещения Вхутемаса, беседуя с Красиковым, Ленин говорил:

— Совершенно не понимаю увлечения Маяковским. Все его писания — штукарство, тарабарщина, на которую наклеено слово «революция». По моему убеждению, революции не нужны играющие с революцией шуты гороховые вроде Маяковского. Но если решат, что и они ей нужны, — пусть будет так. Только пусть люди меру знают и не охальничают, не ставят шутов, хотя бы они клялись революцией, выше «буржуя» Пушкина и пусть нас не уверяют, что Маяковский на три головы выше Беранже.

— Я передаю, — рассказывал мне Красиков, — подлинные слова Ленина. Можете их записать. Давайте сделаем большое удовольствие Ильичу — трахнем по Маяковскому. Так статью и озаглавим: «Пушкин или Маяковский?». Нужны ли революции шуты гороховые? Конечно, на нас накинутся, а мы скажем: обратитесь к товарищу Ленину, он от своих слов не откажется…