Ленин. Соблазнение России
Шрифт:
Керенский отрешил Корнилова от должности. В ответ Корнилов провозгласил себя правителем России и заявил, что Временное правительство действует под давлением большевиков и в полном соответствии с планами германского генерального штаба. Но ничего из корниловского мятежа не вышло. Лавр Георгиевич, человек эмоциональный, импульсивный и прямолинейный, и мятежником оказался спонтанным, плохо подготовившимся.
«Для роли “генерала на белом коне” Корнилов создан не был и о ней вряд ли мечтал, — вспоминал один из руководителей Военного министерства. — Для такой роли ему не хватало как блеска и обаяния личности, так и универсальности политического кругозора, как узколичного
«Он был прежде всего солдат, — считал Павел Милюков, — храбрый рубака, способный воодушевить личным примером армию во время боя, бесстрашный в замыслах, решительный и настойчивый в выполнении их. Политический кругозор Корнилова был крайне узок. При его наивности и при той легкости, с которой он поддавался личной лести, он был всегда окружен проходимцами и авантюристами темного происхождения и невысокого разбора».
Если Керенский одержал легкую победу, то это объясняется тем, что в его распоряжении была непримиримая к Корнилову рабочая армия. Железнодорожники с восторгом разбирали пути, по которым двигались корниловские эшелоны, не давали локомотивов, а иногда угоняли эшелоны в обратном направлении… В помощь Корнилову собирались выступать какие-то подпольные организации. Но один из их участников рассказал впоследствии, что отпущенные на поднятие восстания деньги пропили, а глава заговора решающую ночь провел в клубе…
Все произошло, как в девяносто первом! Когда Горбачев отказался подписать документы ГКЧП, планы заговорщиков рухнули. Помощник Горбачева Анатолий Черняев, который был вместе с президентом в Форосе, пишет, что продуманного заговора как такового не было, был расчет на то, что Горбачева можно будет втянуть в это дело. И как только Горбачев «дал отлуп», все посыпалось. ГКЧП по природе своей, по составу своему изначально не способен был «сыграть в Пиночета»!
Из Корнилова тоже Наполеон не получился.
«Корнилов, — писал генерал Брусилов, — был человек страстный и желавший во что бы то ни стало выдвинуться. Полководцем он не был и по свойству своего характера не мог им быть. Полководец прежде всего должен иметь хладнокровную и вдумчивую голову, чего у него никогда не было. Это — начальник лихого партизанского отряда и больше ничего… Бедный человек, он запутался сильно».
Керенскому пришлось отправить Савинкова в отставку, которую тот отпраздновал в подвале кавказского ресторанчика вином и шашлыками вместе с офицерами «дикой дивизии». После Октября он стал непримиримым врагом советской власти. Говорят, в 1918 году он «вел себя в Москве с вызывающей храбростью: ходил по улицам в черном френче и желтых сапогах, утверждая, что любой чекист при встрече с ним первый постарается скрыться».
«Громадным подспорьем Савинкову была его биологическая храбрость, — писал человек, который был рядом с ним в семнадцатом году. — Савинков не склонял головы ни перед немецкими, ни перед большевистскими пулями…
Смертельная опасность не только повышала в нем чувство жизни, но наполняла его душу особою, жуткою радостью: “Смотришь в бездну, и кружится голова, и хочется броситься в бездну, хотя броситься — погибнуть”. Не раз бросался Савинков вниз головой в постоянно манившую его бездну смерти, пока не размозжил своего черепа о каменные плиты, выбросившись из окна московской тюрьмы ГПУ».
После Гражданской войны он покинул страну. Но чекисты умело заманили его в Россию. Савинков сделал все, что от него требовали: публично покаялся и призвал соратников прекратить борьбу против советской власти. Надеялся на освобождение. Убедившись, что выпускать его не собираются, 7 мая 1925 года Савинков выпрыгнул
из открытого окна кабинета на Лубянке…После корниловского мятежа Временное правительство не продержалось в Зимнем дворце и двух месяцев. Вместе с Временным правительством рухнула едва появившаяся в России демократия. В стране была установлена диктатура.
Между прочим, руководители Временного правительства говорили, что не будь большевистского переворота, Россия бы не подписала сепаратный договор с Германией. Закончила бы Первую мировую вой ну вместе с союзниками и вместе со всеми заключила мир в Версале. Временное правительство не позволило бы союзникам в Версале подписать договор с разгромленной Германией на таких обидных для немцев условиях. Следовательно, не появился бы Адольф Гитлер и не было бы Второй мировой войны…
«К Керенскому, — вспоминал Александр Вертинский, — скоро приклеилась этикетка “Печальный Пьеро Российской революции”.
Собственно говоря, это был мой титул, ибо на нотах и афишах всегда писали: “Песенки печального Пьеро”. И вообще на Пьеро у меня была, так сказать, монополия!»
«Думаю, что если бы Керенский чаще пользовался своим бесспорным правом на отдых, — писал Федор Степун, — дело революции от этого только бы выиграло. Большинство сделанных Керенским ошибок объясняется не тою смесью самоуверенности и безволия, в которой его обвиняют враги, а полной неспособностью к технической организации рабочего дня. Человек, не имеющий в своем распоряжении ни одного тихого, сосредоточенного часа в день, не может управлять государством.
Если бы у Керенского была непреодолимая страсть к ужению рыбы, он, может быть, не проиграл Россию большевикам. Руководство людьми, да еще в революционную эпоху, требует, как всякое искусство, интуиции. Интуиция же, младшая сестра молитвы, любит тишину и одиночество».
Нет, дело было не в дефиците свободного времени. Демократия — не подарок, не самостоятельно действующий механизм, а форма политической культуры, которую следует развивать и поддерживать. От Февраля до Октября прошло слишком мало времени. От внезапно свалившейся свободы растерялись. Вертикаль власти рухнула, а привычки к самоорганизации не было. Она бы появилась, но не хватило времени.
И сейчас любят говорить, что Россия не готова к демократии, и в семнадцатом звучало то же самое. Ребенок рождается на свет не красавцем. Трудно в этом крохотном существе разглядеть будущую красавицу или олимпийского чемпиона. Ему надо вырасти. А демократия в России такого шанса не получила.
«Каково-то теперь Керенскому, нашему народному герою? — задавался вопросом современник. — Он на фронт то на автомобиле, то на аэроплане, то бегом. Летает под артиллерийскими выстрелами вблизи от военных действий. Выкрикивает зажигательные речи, грозит, топает ногами, целуется с героями, перевязывает сам их раны. Смерть тут где-нибудь на волоске от него, но он не только не боится ее, но, может быть, жаждет ее… Может быть, ему стыдно стало перед собой за веру в русского человека, и он, ждавший от него сердца и души, видит теперь, что наш народ злосердечен и темен до дикости».
В 1991 году писатель Валентин Распутин сказал Горбачеву:
— Пора употребить не только власть, но и силу для того, чтобы остановить зарвавшихся демократов, заткнуть им рот.
Все ждали, что ответит Горбачев. Взгляд его стал мрачным, и он сказал хриплым голосом:
— Нет, что хотите, но крови не будет. Пока я президент, крови в стране не будет.
В другой ситуации Горбачев продолжил:
— Вы и представить себе не можете, как это легко — повернуть назад. Одного слова достаточно.