Ленин. Соблазнение России
Шрифт:
Реввоенсовет 4-й армии обратился к личному составу: перед нами Самара. Еще один удар, и вся Волга будет открыта для движения красных пароходов с грузом нефти и хлеба, которые так необходимы советской России…
Комитет членов Учредительного собрания существовал всего четыре месяца, в начале октября большевики вернули себе Самару. «Первые три месяца, — вспоминал один из участников событий, — были временем успехов и надежд. Четвертый месяц — месяцем агонии». А ведь в июне-августе 1918 года власть самарского правительства распространялась на обширную территорию от Волги до Урала, на Самарскую, часть Саратовской
Историки считают оборонительную тактику самарской власти ошибочной: действовали слишком вяло и позволили советской власти взять вверх. Напрасно Комуч делал ставку на помощь союзников. Англичане и французы еще были заняты войной с Германией и ничего не сделали для Самары. К тому же после уфимского совещания Самарское правительство фактически выпустило все нити управления из рук. А директорию раздирали противоречия между сторонниками военной диктатуры и демократии. Пока они спорили, Красная Армия наступала.
4 октября Самарское правительство приняло решение эвакуироваться в Уфу. Город защищали части первой чехословацкой дивизии и остатки Народной армии. Вечером 7 октября красноармейские части вошли в город. За одержанные им военные победы Сергей Каменев первым в Красной Армии был награжден почетным революционным оружием — шашкой с прикрепленным к ней орденом Красного Знамени. За всю войну этой награды удостоились всего двадцать человек, половину из них Сталин со временем расстреляет…
Директория из Уфы переехала в Омск. Некоторое время в городе еще оставался Комитет членов Учредительного собрания, бежавших из Самары. Но и он продержался недолго. Власть в Уфе взяли колчаковцы, потом появились большевики. Идея демократической контрреволюции сгорела в пламени Гражданской войны.
«Омск, — вспоминал Виктор Чернов, — был набит офицерами, у которых солдаты на фронте сорвали погоны, фабрикантами, которых рабочие вывезли на тачке, помещиками, у которых мир разделил их землю. Здесь царила спертая атмосфера лихорадочной борьбы разочарованных честолюбий, горечи обманутых надежд, атмосфера интриг и карьеристских потуг непризнанных гениев. Здесь неудобные люди исчезали среди бела дня бесследно, похищенные или убитые неизвестно кем…».
В Омске двух левых министров под дулами револьверов заставили подать в отставку, а третьего, несговорчивого, убили. Сибирское правительство возглавил правый эсер Николай Дмитриевич Авксентьев. Его предупреждали, что, поехав в Омск, директория «сунет голову в волчью пасть». Он ответил: «Надеюсь, волк подавится».
Чешские политики предложили Авксентьеву силами чехословацких легионов произвести полную «расчистку» Омска от всяких заговорщиков, атаманов и их высоких покровителей. Авксентьев отказался от помощи солдат-иностранцев:
— Я не хочу заводить собственных латышей.
А в Омске уже только и говорили, что о необходимости диктатуры:
«Наилучшей формой власти является не ответственный ни перед кем диктатор, который будет управлять Россией до полного водворения в ней порядка и лишь тогда сам созовет новое Учредительное собрание».
Военным надоело гражданское правительство. Они искали популярную фигуру и обратились
к адмиралу Александру Васильевичу Колчаку. Вообще-то он собирался присоединиться к Деникину и направлялся на юг. В октябре 1918 года оказался в Омске. Ему предложили включиться в работу сибирского правительства и 4 ноября утвердили военным и морским министром. На банкете Николай Авксентьев провозгласил тост:— Предлагаю выпить за наше блестящее прошлое и, надеюсь, блестящее будущее — за адмирала Колчака!
Барон Алексей Будберг, который станет в правительстве Колчака военным министром, записал в дневнике свои впечатления от адмирала: «Плотно сжатые губы с опустившимися углами и двумя глубокими складками, бледное исхудавшее лицо и остро блестящие глаза».
18 ноября омские офицеры свергли правительство и предложили Колчаку стать единоличным диктатором. Он объявил себя Верховным правителем России. Но адмирал совершенно не был готов к этой роли. Он оставался военным до мозга костей и не верил в демократию, парламент, законы.
«Что такое демократия? — задавался вопросом адмирал Колчак. — Это развращенная народная масса, желающая власти. Власть не может принадлежать массам. Решение двух людей всегда хуже единоличного. Двадцать или тридцать человек не могут вынести никаких умных решений, кроме глупости».
Колчак разогнал остатки Учредительного собрания. И совершил ошибку. Военный переворот в Омске настроил против него эсеров, которые призвали солдат «прекратить гражданскую войну с Советской властью и обратить оружие против диктатуры Колчака».
Управляющему делами своего правительства Георгию Константиновичу Гинсу адмирал объяснил: «Гражданская война должна быть беспощадной. Я приказываю начальникам частей расстреливать всех пленных коммунистов. Или мы их перестреляем, или они нас». А генералы его армии и без того жестоко расправлялись с местным населением, обирали и грабили крестьян.
Логика Гражданской войны брала верх: попытки ввести демократическое правление вызывали раздражение. Демократическая власть казалась слишком мягкой, безвольной. Все требовали диктатуры, которая одна только поможет одержать победу!
Установление диктатуры Колчака привело к централизации антибольшевистских сил, созданию единого командования. Но исчез плюрализм, разномыслие, возможность объединения различных сил, что в реальности было сильнее военной диктатуры.
Многие отшатнулись от белого движения. А чем одна диктатура лучше другой? Скажем, башкиры требовали признать их право на самостоятельность. Колчак отказался. Башкиры перешли на сторону большевиков, которые согласились в феврале 1919 года на создание Башкирской республики.
Барон Будберг писал в дневнике 4 августа 1919 года:
«Год тому назад население видело в нас избавителей от тяжкого комиссарского гнета, ныне оно нас ненавидит так же, как ненавидело комиссаров, если не больше… Мальчики думают, что если они убили и замучили несколько сотен и тысяч большевиков и замордовали некоторое количество комиссаров, то сделали этим великое дело… Мальчики не понимают, что если они насильничают, порют, грабят, мучают и убивают, то этим они насаждают такую ненависть к представляемой ими власти, что большевики могут только радоваться наличию столь старательных и ценных для них сотрудников».