Ленин. Жизнь и смерть

Может показаться, что Ленин праздно проводил время, наслаждаясь жизнью в уютном частном пансионе. На самом же деле он копил силы, готовясь к предстоящей напряженнейшей работе. Он не собирался терять время в ссылке зря, полагая, что его можно будет использовать с толком: писать книги и статьи, сочинять прокламации и тайно переправлять их из Сибири в европейскую часть России, и кроме того, надо было много, очень много читать. А еще было необходимо сохранить и укрепить сеть партийных ячеек, наладить выпуск и распространение нелегальной литературы. Нельзя было лишать поддержки товарищей, оставшихся в Санкт-Петербурге, и при случае, если бы там начался разброд, следовало немедленно вмешаться. Не должна была прерываться связь с жившими за границей Плехановым и Аксельродом.

12 мая 1897 года его затянувшийся в Красноярске «отдых» закончился. В комнаты, которые он занимал, явились два жандарма и приказали ему проследовать с ними на пароход. Судно было тихоходное, оно часто и надолго причаливало к берегу, поэтому он почти на целую неделю опоздал с прибытием в Минусинск, а затем в сопровождении жандармов трясся в карете до Шушенского, где был сдан местному приставу. Обошлось без формальностей. Пристав сделал пометку о прибытии и отпустил Ленина на все четыре стороны, чтобы тот устраивался, как ему заблагорассудится. Теоретически он должен был каждый раз, собираясь отлучиться из села, докладывать об этом, но пристав разрешил ему свободно передвигаться, буде у него возникнет такое желание.

Ленин решил остановиться у зажиточного крестьянина, которого звали Аполлон Зырянов. Тот жил в большой избе; пять окон выходили на улицу. За комнату, питание и стирку он платил восемь рублей в месяц, а если учесть, что ежемесячно ему присылали сто пятьдесят рублей, то, наверное, он был самым богатым человеком в округе. Зырянов сколотил ему полки для книг, и скоро его библиотека выросла до потолка. Он спал на деревянной кровати, тут же были стол и четыре стула работы деревенских умельцев, половик, также местной работы, и книги, повсюду книги… Книги приходили с каждой почтой, а ему все было мало.

Как Ленин ни загадывал, что в Шушенском сразу же погрузится в работу и будет писать, писать, проходили дни, а он все не мог заставить себя засеть за книги. Слишком он разнежился в Красноярске и не мог выйти из этого состояния. Он брал с собой Зырянова, и они отправлялись на охоту. Иногда они по пять дней подряд бродили в болотистых зарослях по берегам реки. Ночевали в таежных охотничьих хижинах на сене, вдыхая его пряный запах. Это были дни безмятежного покоя; он жил, как в приятном сне.

С летом пришла изнурительная жара, от которой спасение было только в реке. Бывало, он ходил купаться по два раза в день. На ночь он раскрывал над кроватью сетку от комаров и лежал, в темноте прислушиваясь к их гудению, утешая себя мыслью, что в северной Сибири комаров гораздо больше. Обычно он ел за столом вместе с семьей Зырянова. Много лет спустя они вспоминали, как он сидел во главе стола: маленький, румяный от загара, полненький, и громко хохотал в ответ на шутки. Казалось, беззаботнее его нет человека на свете. Ну никак не скажешь, что это опасный революционер.

Его стали навещать друзья. Больше всех ему понравился молодой революционер Райчин, который был в числе первых его гостей. Позже появился Кржижановский. «…Хотел приехать… Глеб поохотиться. Скучать, значит, не буду», — писал он матери, и мы чувствуем нотки, более свойственные мелкопоместному барину, который не знает, куда себя девать от скуки. Он говорил: «мое» Шушенское. Иногда, словно забывшись, он отходил в сторонку от друзей, с которыми охотился, садился на пень и долго так сидел, глядя на текущие мимо него воды реки.

В то лето он работал мало. Написал только брошюру, в которой выражал свое мнение по поводу только что опубликованного нового фабричного закона. Работу удалось вывезти из России, но, видимо, препятствия были серьезные, ибо она была напечатана в Женеве только два года спустя. Согласно новому закону рабочий день был сокращен до одиннадцати с половиной часов по будням и до десяти часов по субботам. До этого в среднем рабочие стояли у станков по двенадцать с половиной часов каждый день. Это была победа рабочих над фабрикантами и заводчиками, да и над царским правительством. Понимая это, Ленин вынужден был смягчить свою критику нового закона; а критике и была посвящена его брошюра. Целью автора было показать, как ничтожна мала и бессмысленна эта подачка, брошенная рабочим, и наоборот, какой огромной выгодой может обернуться для их хозяев новый закон, который они всегда могут истолковать по-своему. Не отрицая того факта, что закон является крупной уступкой пролетариату со стороны буржуазии, Ленин заявляет, что теперь задачей передовых рабочих должно стать привлечение отсталых масс к борьбе за восьмичасовой рабочий день, с требованием которого выступают трудящиеся всего мира. Брошюра была несколько расплывчата по стилю; содержала в основном сухие выкладки юридического характера на тему о труде и праве, революционного пыла в ней почти не ощущалось или было пока мало. Правда, Ленин кое-где позволял себе колкости, когда дело доходило до толкования закона. Ну, например: «Русские законы можно вообще разделить на два разряда: одни законы, которыми предоставлены какие-нибудь права рабочим и простому народу вообще, другие законы, которые запрещают что-либо и позволяют чиновникам запрещать. В первых законах все, самые мелкие права рабочих перечислены с полной точностью(даже, напр., право рабочих не являться на работу по уважительным причинам) и ни малейшихотступлений не полагается под страхом самых свирепых кар. В таких законах никогда уже вы не встретите ни одного „и т. п.“ или „и пр.“. В законах второго рода всегдадаются только общие запрещения без всякого перечисления, так что администрация может запретить все, что ей угодно; в этих законах всегда есть маленькие, но очень важные добавления: „и т. п.“, „и пр.“. Такие словечки наглядно показывают всевластие русских чиновников, полное бесправие народа перед ними; бессмысленность и дикость той поганой канцелярщины и волокиты, которая пронизывает насквозь все учреждения императорского русского правительства». [14]

14

Курсив употребляю во всех случаях, где он имеется в оригинале. По всей вероятности, Ленин придавал особое значение выделенным курсивом словам. Стоит заметить, что он служит не только для усиления смысла, но часто означает иронию. — Примеч. авт.

Интересно, кто-нибудь припомнил Ленину в тот момент, когда он сам писал законы для России, эти строчки: « ни малейшихотступлений не полагается под страхом самых свирепых кар», и еще — «администрация может запретить все, что ей угодно»!

Значительно более важным его произведением того периода можно считать работу «Задачи русских социал-демократов», изданную год спустя. В ней он ни много ни мало делал попытку создать обширную программу подпольной деятельности социал-демократов в рядах промышленного пролетариата, по определению Ленина, «наиболее восприимчивого для социал-демократических идей, наиболее развитого интеллектуально и политически, наиболее важного по своей численности и по концентрированности в крупных политических центрах страны». Призывая рабочих к борьбе, Ленин одновременно с этим детально обосновывал свою мысль о том, что именно рабочий класс является единственной силой, способной свергнуть монархический строй. По его убеждению, крестьяне слишком слабы и неорганизованны, а буржуазия, как крупная, так и мелкая, двулична по своей натуре; интеллигенция же чересчур зависима от царской власти и буржуазии, что заставляет ее идти на компромиссы, «продавать свой революционный и оппозиционный пыл за казенное жалованье или за участие в прибылях и дивидендах». «Только один пролетариат может быть передовым борцомза политическую свободу и за демократические учреждения…» И дальше: «Только пролетариатбезусловно враждебен абсолютизму и русскому чиновничеству, только у пролетариатанет никаких нитей, связывающих его с этими органами дворянско-буржуазного общества, только пролетариат способен на непримиримую вражду и решительную борьбу с ними».

Местами его слова звучат как гимн пролетариату, с его точки зрения, воплотившему в себе все мыслимые достоинства и являющему собой полную противоположность всевластному, безответственному, подкупному, дикому, невежественному и тунеядствующему русскому чиновничеству. Странно, но сама по себе эта длинная цепочка эпитетов наводит на мысль о том, что у Ленина свое сугубо личное, гораздо более глубинное отношение к институтам царской власти, которые он ненавидит, но не может не признавать как могущественную силу. Гневно заявляя, что рабочие лишены каких-либо прав, он тут же признает, что под давлением пролетариата, выросшего в значительную политическую силу, правительство вынуждено было издать новый фабричный закон. В качестве примера успешной борьбы с буржуазией он приводит Англию, где «есть могучий контроль народа над управлением, но и там этот контроль далеко не полон, и там бюрократия сохраняет немало привилегий…».

То, к чему Ленин стремился и к чему призывал, не называя пока самого этого слова, было не что иное, как диктатура пролетариата, и притом исключительно пролетариата. Он яростно нападал на тех, кто выступал за слияние «демократической» активности пролетариата с «демократической» активностью различных партий. Он считал, что союз рабочего класса с другими партиями и классами только ослабит его классовое сознание в борьбе за свободу и демократию. Таким образом, о компромиссе не было и речи.

К слову сказать, Ленин и в дальнейшем по сути не отходил от принципов, изложенных им в «Задачах русских социал-демократов». Через двадцать лет они станут основополагающими в его теории о коммунистическом государстве, правда, к тому времени изменится значение некоторых слов и терминов, употребленных Лениным в этой работе, забудутся разговоры о политической свободе, как и о том, что следовало бы брать пример с Англии как наиболее развитой в политическом смысле страны.

Повторяя Нечаева, Ленин утверждает, что спорить, какой должна быть форма правления государством после уничтожения абсолютизма, — пустое дело. На тот момент насущной задачей пролетариата, возглавляемого социал-демократической партией, являлось безусловное уничтожение монархического строя: «Руководя классовой борьбой пролетариата, — писал Ленин, — развивая организацию и дисциплину среди рабочих, помогая им бороться за свои экономические нужды и отвоевывать у капитала одну позицию за другой, политически воспитывая рабочих и систематически, неуклонно преследуя абсолютизм, травя каждого царского башибузука, дающего почувствовать пролетариату тяжелую лапу полицейского правительства, — подобная организация была бы в одно и то же время и приспособленной к нашим условиям организацией рабочей партии, и могучей революционной партией, направленной против абсолютизма. Рассуждать же наперед о том, к какому средству прибегнет эта организация для нанесения решительного удара абсолютизму, предпочтет ли она, например, восстание или массовую политическую стачку или другой прием атаки, — рассуждать об этом наперед и решать этот вопрос в настоящее время было бы пустым доктринерством. Это было бы похоже на то, как если бы генералы устроили военный совет раньше, чем они собрали войско, мобилизовали его, повели в поход на неприятеля. А когда армия пролетариата будет неуклонно и под руководством крепкой социал-демократической организации бороться за свое экономическое и политическое освобождение, — тогда эта армия сама укажет генералам приемы и средства действия».