Ленинград-28

Так в настоящее время был благополучно порезан и вывезен на металлолом огромный цех по производству керамической плитки, стометровые туннельные печи разбирались на кирпич ушлыми работягами под пристальным надзором секьюрити, километровые бухты силового кабеля давно уже покинули заводские стены и нашли вечное упокоение в жерле переплавочного тигля, где-нибудь на окраинах города. На очереди были складские помещения и экспериментальный цех по производству химического оборудования.

Впрочем, была еще одна причина, до поры до времени удерживающая Ланового на неспокойном месте директора Славянского керамического завода. Причина была донельзя материальна и отчасти банальна — покосившийся от времени автомат для газировки, что стоял поодаль от останков бывшей столовой. Газировка в автомате закончилась еще задолго до официальной кончины самого завода, но что-то в покосившемся аппарате не давало покоя самому Лановому. Быть может, отчасти виной тому был некий секрет, который Лановой охранял с замиранием сердца, отметая всяческие попытки загрузить железный ящик, с чудом уцелевшим стаканом для газировки, в безликий грузовик, чтобы превратить совершенно бесперспективный осколок допереломной эпохи в нечто более рациональное — в тот же металлолом, например.

Каждый раз, проходя мимо столовой, Лановой замирал в нерешительности, пытаясь сообразить, что не дает покоя директорской голове. Мысли крутились по кругу, сам автомат притягивал взгляд, но отчетливый звон в ушах не давал сосредоточиться, и Лановой брел далее, недоуменно почесывая голову, растущую лысину которой несколько портил кривой шрам, пересекающий правый висок, и теряющийся в жидкой пряди волос.

Ввалившись без стука, Панюшин остановился посреди кабинета, пытаясь сообразить, что делать дальше.

Лановой сумрачно смотрел на бывшего подчиненного — еще давно, когда не было в помине самого завода, вернее сам завод-то был, просто Лановой не имел никакого отношения к производству керамики, выбрав несколько иную профессию, Панюшин казался очередным простаком. Сейчас же во взгляде Юрия плескалась холодная решимость.

Панюшин первым решил нарушить ширящуюся паузу:

— Ну, здравствуй, Ильич.

Он пересек кабинет упругим шагом, мимоходом отметив главное — огромную карту Славянска на стене, и странный, раза в три больше обычного, циркуль, с блестящей металлической головкой, похожей на шар от гигантского подшипника, под картой. Циркуль был небрежно прислонен к стене, и Юрий заметил тонкие отверстия на карте — похоже Лановой проводил какие-то одному ему известные вычисления.

Ильич не ответил. Протянул руку, словно не веря еще до конца, но тут же опустил ее, попятился, пытаясь нащупать кресло. Панюшин смотрел, как Лановой пытается усесться, не сводя при этом настороженного взгляда с бывшего оператора туннельной печи.

— Не слишком рад меня видеть — едва усмехнулся губами Панюшин, и наклонился подобрать циркуль.

Лановой переменился в лице.

— Зачем пришел? — выдавил он, наконец.

— Да так, вспомнилось кое-что… — многозначительно протянул Панюшин, оглянувшись на полуоткрытую дверь, из которой маячила любопытная мордочка секретутки.

— Никого не пускать, я занят! — рявкнул Лановой, и любознательную девицу тут же словно сдуло. Панюшин улыбнулся.

Ключ лежал на столе. Краем глаза, Панюшин успел увидеть открытую дверку сейфа за спиной Ланового. По всей видимости, тот время от времени доставал игрушку, пытаясь сообразить, что к чему, вот только память стала подводить старика, да и нервы ни к черту. Юрий прекрасно понимал глубину озабоченности Ланового, вот только поделать ничего не мог — все, что было раньше, осталось там, за переломом, и все потуги Ильича вернуться назад заранее были обречены на провал.

Панюшину было все равно. Его попытки вспомнить прошлое напоминали брожение по двору, среди мокрых простыней, вывешенных трудолюбивыми хозяйками — влажная ткань липнет к телу, не давая пройти, и можно только размахивать руками, пытаясь пробраться сквозь белое царство. Что чувствовал Лановой — было известно ему одному. Беспомощные потуги, мутная пелена там, где должны быть какие-то воспоминания, и тугая головная боль. Вот, пожалуй, и все.

Первым воспоминанием Панюшина, было видение сверкающего пятака, брошенного в кофейную банку. А самым первым, пускай и вспомнил об этом Юрий много позже — яркий свет и тревожный блеск кафеля. Во взгляде Ланового, Юрий видел все то же — бестеневую лампу над потолком и кровавые разводы на стеклянном столике.

— Ну, говори, раз вспомнилось — Ильич нащупал таки директорским задом кресло, и теперь Панюшин возвышался над ним, пускай и был просто гостем.

— Симпатичная вещица — Панюшин дотронулся до ключа пальцем.

Лановой положил руку на ключ.

— Не твоего ума дело. Говори, что нужно, и проваливай! — голос директора был тверд и суров. В прошлый раз они расстались не очень хорошо, и Лановой всем своим видом давал понять, что все последующие встречи, если и состоятся, то, вряд ли будут дружественными.

— А нужно мне мил друг немного. Самую малость… — ласково пропел Юрий, и наклонился над столом, упершись кулаками в затертую столешницу.

Игорь Ильич выжидающе смотрел на посетителя.

— Немного информации, и можешь позабыть обо мне навсегда. Без дураков…

В кабинете наступила тишина. Молчал Лановой, пытаясь сообразить, что нужно от него этому проходимцу, вышвырнутому в свое время из керамцеха, молчал Панюшин, поскольку того требовала ситуация.

— Какая информация, ты… — не выдержал первым Лановой.

— Тсс… — Панюшин приложил руку к губам. — Всему свое время, Игорь Ильич. Слушай — шепот, шелест, вихрь, спайка, гром, свет…

Панюшин перечислял кодовые слова, с удовлетворением наблюдая, как меняется выражение лица директора. Лановой открыл рот. Он откинулся в кресле. Рубец на голове налился кровью, а на лбу выступил пот.

Когда Юрий закончил, Ильич был готов к работе — судя по вытаращенным глазам и обвисшим щекам. Панюшин обошел стол, приблизившись к хозяину кабинета. Наклонился, чтобы лучше слышать. Информация распирала директора, он нетерпеливо шевелил губами, словно ожидая разрешения излить всю ту муть, что накопилась в душе с самого перелома. Он был жалок и бледен.

Панюшин удовлетворенно смотрел на Ильича. Ловил его яростный взгляд, в котором бесновалось пламя.

— Говори — сжалился он, наконец, и Лановой облегченно заговорил.

Рассказывал недолго, да и все не то, что хотелось бы слышать Панюшину. Юрий мрачнел, с каждой минутой наливаясь раздражением. Все что знал Лановой, а знал он совсем немного, и так было известно Панюшину. Вот только ключ на столе притягивал взгляд — тонкая трубочка из плексигласа, с пестрой спиралевидной лентой внутри. Ключ поблескивал в лучах жаркого сентябрьского солнца, и Панюшин мучительно пытался вспомнить, где уже видел подобную штукенцию.

Лановой закончил говорить, и замер, уткнувшись пустым взглядом в противоположную стену кабинета. Юрий щелкнул пальцами, и директор как-то враз обмяк. И когда Лановой по особенному засопел, Панюшин вспомнил, что означает блестящая трубочка.

Директор заметил интерес Панюшина, и суетливо схватил ключ. Он уже начал приходить в себя, и пытался сообразить, что происходит. Юрий еще раз осмотрел кабинет. Справа от стола, колыхались на ветру шторы. Панюшин вспомнил, что, входя в заводоуправление, обратил внимание на небольшой балкончик, с осыпающейся штукатуркой. По всей видимости, там за шторами и был выход на балкон. Ну да, точно — Панюшин мысленно прокрутил в голове план здания, который составил в считанные секунды. Что ж, возьмем на заметку, мало ли что.