Ленинград — срочно...

Осинин вспомнил, что в начале войны в батальоне было только девять коммунистов. Теперь их — больше сотни! И он вступал в кандидаты с верой, что станет сильнее и тверже, сможет больше сделать. Так оно и вышло. Но отчего же возникло это беспокойство?..

— Есть предложение послушать товарища Осинина, — донесся до Сергея, словно издалека, голос Ермолина.

Осинин поднялся, быстро прошел к столу президиума. Успокоился. Да и что ему бояться, сыну бедного тверского крестьянина. Разве могли его родители мечтать о том, что он выучится на инженера?..

Ему задавали вопросы. Осинин отвечал. Ведь «Редут» стал «дальнобойней», чувствительней к целям, менее «пробиваем» помехами. Сейчас можно измерять и высоту полетов…

— Все это хорошо. Мы знаем об успехах. А недостатки?.. Есть они у вас? — спросил подполковник Бондаренко, который сидел за первым столом и легонько постукивал пальцем по шляпке ключа-макета для обучения радистов, будто отбивал азбуку Морзе.

Осинин пожал плечами:

— Есть, наверное. И недостатки, и ошибки. Взять хотя бы первоначальные расчеты…

— Я имею в виду недостатки в личном плане, — опять прервал его комбат, — в характере, в поведении, в отношениях к товарищам, подчиненным, к слабому полу, наконец. Под вашим началом сейчас много женщин-бойцов.

— Я их обучаю, устраиваю контрольные проверки по знанию техники, — начал было развивать мысль Осинин, но, встретившись с Бондаренко взглядом, осекся. Глухо проронил: — Бываю, порой, сух, не общителен… что еще…

В его голове теснились мысли: «О каких недостатках спрашивает Бондаренко? И при чем тут женщины?.. Ах да, на партсобрании вопросы можно задавать любые, а отвечать на них надо как на духу. Но не рассказывать же здесь о том, как в первый раз влюбился! Когда босым, в залатанных штанцах отмахивал по семь кэмэ до райцентровской школы, а моя пассия — учительница математики, узнав о моих сокровенных вздыханиях и вволю насмеявшись, заявила: мол, кто же с такими незнайками будет дело иметь — учиться тебе, дружок, надо, и много учиться. Так и учился, никого не замечал, пока не встретил Нину».

Вспомнив Казакову, Сергея вдруг осенило: «А может, комбат из-за Нины затеял сейчас этот разговор о моем отношении к женщинам? Но ведь из-за него у нас прекратились встречи, переписка, а Нина избегает меня!.. Не буду ничего говорить, сорвусь еще ненароком, а ему только на руку». И Осинин понуро опустил взгляд.

— Если вопросов к Осинину больше нет, — Ермолин окинул взглядом аудиторию, — как, товарищи?.. Пожалуйста, выступайте.

Поднялся Бондаренко.

— Осинин — инженер, надо прямо сказать, грамотный, активный товарищ, много сделал для батальона, словом, молодец! Правда, чересчур он сух с нашими девчатами… Жалоба даже на него была, мол, обижает инженер, придирается с зачетами. Потешная жалоба, без оснований, но была. Вот и подумалось: вдруг на него еще кто-нибудь в обиде? — Бондаренко пристально посмотрел на Осинина. — Конечно, с подчиненными надо быть построже. Но мы должны всегда помнить, что женщина есть женщина. Ей бы в туфельках да в платьице вальсировать, детей рожать да воспитывать, а она в сапогах и в телогрейке, — похоронка на отца, брата, мужа… Нельзя нам ее обижать! Понял, Осинин? Считаю, что Осинин достоин быть членом партии. Предлагаю принять его.

«Бондаренко хорош!» — чертыхнулся про себя Осинин.

Лес рук взметнулся — за!

После собрания Сергей направился к кабинету Бондаренко, решив спросить того, что он имел в виду, говоря о жалобах от женщин? У двери он неожиданно столкнулся с Червовым.

— Георгий Николаевич, вы когда приехали? — удивился Осинин.

Только что, иду докладывать. Но я уже знаю о вашей радости, поздравляю! — пожал Червов руку Сергея.

— Спасибо… Тогда вы идите к комбату, а я подожду. Хотя очень хочется послушать ваш доклад.

— Нет, нет, это пока тайна… — И Червов вошел в кабинет.

Но через несколько минут Бондаренко вызвал к себе всех заместителей, в том числе и Осинина.

Награждение

Инженер-майор Червов на пять дней был командирован в Особую Московскую армию ПВО для изучения боевого опыта локаторщиков столицы. Дружба между бойцами противовоздушной обороны Москвы и Ленинграда зародилась давно. В трудные блокадные дни москвичи и ленинградцы вступили друг с другом в боевое соревнование по истреблению фашистских стервятников.

— Вот теперь, Георгий Николаевич, докладывай, — разрешил Бондаренко после того, как все замы комбата собрались. — Покороче, основное. Я вижу, ты письменный отчет подготовил, его и зачитай нам.

— В восемнадцатом радиополку тринадцать радиоулавливателей самолетов, столько же, сколько и у нас, — начал Червов.

— Вот ведь как! А у нас только батальон, а не полк, — вздохнул Бондаренко.

Червов хоть и не любил, когда его перебивали, продолжил, заглядывая в разложенные перед ним листки:

— На вооружении радиополка полустационарная станция «Пегматит». Познакомился я с ней в Балабаново. В Юхнове был на «Редуте» двухантенного варианта типа нашей «двойки». Он у них, так же как и у нас, единственный. А в Люберцах и во Внуково обследовал два английских радара МРУ-105.

— Интересно, интересно. Какая станция лучше: «Редут» или эта их эмрэу? — опять прервал инженера Бондаренко.

На этот раз Червов нахмурился. Он собрал свои бумаги и отложил их.

— Так будет лучше. Начнем пресс-конференцию. Значит, чья установка лучше? Одним словом здесь не скажешь. У английского радара есть достоинства, например, специальное устройство — гониометр, которое позволяет очень точно определять азимут и высоту цели. Но…

В это время в кабинет заглянул старший лейтенант Юрьев. Извинившись, он сказал с порога:

— Товарищ подполковник, радиограмма!

— Срочная? — недовольно спросил Бондаренко.

— Да как сказать…

— Тогда обождите! — повысил голос комбат. — Продолжай, Георгий Николаевич, что у англичан «но»?

— Громоздкая станция, хрупкая, капризная… Хотя не это главное. У них постоянный сектор обзора, а у «Редута» — круговой. Английский радар не может осуществлять пространственную селекцию. Поэтому он не в состоянии определить местонахождение самолетов при наличии большого количества целей, находящихся на одном расстоянии от позиции и на различных азимутах. Калашников ни за что бы не разгадал хитрость немцев, когда десять «юнкерсов» шло к городу с разных сторон, если бы сидел за экраном МРУ-105. Эта станция не определяет и высоту полета цели, если авиация идет эшелонированно. В общем, в условиях Ленинграда наш «Редут» лучше, и английский радар у нас применять нецелесообразно, — закончил свои рассуждения Червов.

— А я что говорил! — воскликнул Бондаренко. — Молодчина, Георгий Николаевич! Ты это там описал? — показал он на докладную записку. — А то Соловьев меня донимает: давай заявку на получение такой же хреновины. Чувствовал я, надо потянуть резину. Лучше пусть еще один «Редут» дадут — это надежнее!

В кабинет опять заглянул Юрьев.

— Товарищ подполковник, прочтите радиограмму, в ней тако-о-ое! — попросил он.

— Ладно, давай.

Комбат быстро просмотрел текст, отпечатанный на специальном бланке. Потом вскочил ошеломленный, прохрипел, глубоко дыша:

Товарищи! Друзья!.. — Он схватился рукой за сердце, тяжело опустился на стул. Другой рукой протянул радиограмму Ермолину: — Прочти!

Ермолин начал читать глухо. Но по мере того как он вникал в содержание сообщения, его голос креп, набирая силу. Замполит встал. Поднялись и остальные офицеры, кроме Бондаренко, который все еще держал руку на груди, а на глазах его выступили слезы.

Радиограмма гласила:

«Объявляю Указ Президиума Верховного Совета СССР «О награждении орденами войсковых частей и соединений Красной Армии».