Ленинградское время, или Исчезающий город

Унылый задумался, а затем спросил:

– Что ты этим хотел сказать?

– Хотел тебе подкинуть сюжет. Твоя выпивка – сюжеты мои.

– Это не для «Ленинградской правды», а для Би-би-си, – хохотнул Константин.

– Тогда я сам проведу расследование. Пойдем со мной…

Наша высокорослая компашка поднялась из «Соломона» на Невский.

– А ты стой, охраняй авоську, – отдал Довлатов мне приказание, увлекая Унылого Константина в сторону Литейного проспекта.

Слушать необычный диалог Сергея и Константина было интересно. А стоять на улице – не очень. Я бы ушел, но с чужой бутылкой уходить казалось неприличным.

Моросил холодный октябрьский дождичек, дул ветер. Впрочем, я не мерз: год назад с большими финансовыми потерями мне удалось приобрести теплую оранжевую куртку на молнии с высоким воротником. Изготовили ее старательные японские мастера, а продал мне ее чуть ли не за сто рублей один знакомый певец. Он голосил в разных ресторанах и занимался спекуляцией.

Через минут десять журналист Довлатов появился. Он прошел мимо в компании низенького сайгонского уголовника – тот выделялся из вечерней толпы калошами, надетыми на босу ногу. И еще с ними шла очень красивая девушка. Довлатов галантно держал над девушкой зонтик.

Поняв, что Сергею не до меня, я сделал шаг навстречу, пытаясь вернуть авоську.

– Стой! Не расхолаживайся. Скоро ты появишься в кадре, как Лино Вентура, – опередил меня журналист и заговорщицки подмигнул.

«Какой еще Вентура? И в каком кадре?» Я постарался вспомнить, где слышал фамилию Вентура. Так прошло еще сколько-то времени. Довлатов вернулся. Теперь он шагал, разрезая вечер как дредноут. И шел он окруженный группой каких-то по виду туристов с фотоаппаратами.

Я сделал решительно движение, но и на этот раз журналист опередил.

– Скоро! – сказал, словно выстрелил.

И вдруг мне стало интересно. Я уже слышал про театр абсурда и даже прочитал в журнале «Иностранная литература» пьесу Эжена Ионеско «Носорог». Все в ней было непонятно, но тем не менее все что-то значило.

Я продолжал терпеливо ждать с авоськой. По сырому проспекту катили машины. Прохожие спешили – погода не располагала к променаду.

И тут ко мне подходит некто по прозвищу Полковник.

– Отдай бутылку. Серега сказал – она у тебя.

– Я ее охраняю.

С начала 70-х в «Сайгоне» стали появляться бандиты – в наколках и шрамах, в компании пропитых поблекших женщин. Лично мне приходилось быть свидетелем сцен безобразных! Однажды два одноногих уголовника дрались костылями, падали, роняли столы, пугая богему и случайную публику, зашедшую нечаянно перекусить. Водился в «Сайгоне» внушительного образа детина по кличке Полковник, огромноголовый, с кулаками как пивные кружки, занимавшийся покровительством тех, кто похлипче, взимавший за покровительство по рублю, по полтине, во сколько удавалось оценить пивные кулаки. Но ближе к московской Олимпиаде бандиты куда-то подевались.

Полковник был не чужд изящной словесности, мог поддержать беседу. В чем заключалась его уголовная деятельность, я не знаю. Ко мне, как к человеку вида спортивного, он не приставал.

К тому моменту, как Полковник появился, абсурдом я уже насладился вполне, и ситуация мне порядком надоела.

Вид у меня был, видимо, свирепый.

– Серега с Помидором сейчас в «зеркалах». Бутылка Сереге нужна как аргумент, – пробурчал Полковник.

«Зеркалами» назывался ближайший гастроном на углу Невского и Литейного проспектов. В оконные рамы кто-то догадался вмонтировать зеркала, и, проходя мимо, народ на себя любовался.

– Я стою здесь еще пять минут. Время пошло!

Полковник плюнул и отчалил. Мне недавно исполнился двадцать один год. Чувствовал я себя совершенно взрослым человеком и ничего по молодости не боялся.

Прождав пять минут, я направился в сторону Литейного. Дойдя до гастронома, в него заглянул. Ни Полковника, ни Довлатова там не было. Уже со спокойной совестью добежал до остановки третьего троллейбуса, успел в подошедший троллейбус запрыгнуть и поехал домой. Дома я разглядел содержимое авоськи. В ней находилась бутылка крепленого вина под названием «Улыбка». Изображенная на этикетке блондинка криво улыбалась. Что стало с бутылкой и блондинкой, не помню. Думаю, она нашла себе достойное применение. А авоська еще долго висела в прихожей.

Алкоголя я почти не пил. Но иногда мог. Где-то за месяц-полтора до абсурдной истории с бутылкой «Улыбка» я закрыл спортивный сезон. В 1971 году из-за травмы коленного сустава он у меня фактически не состоялся. Но я постоянно приходил на стадион, обозначая свое присутствие. Забыл уже, как мы с товарищем Сашей Бакуменко, нагруженные спортивными сумками, оказались возле метро «Петроградская» в кафе с народным названием «Рим». Кафе занимало первый этаж торца большого серого здания недавней постройки. Что тут завсегдатаи нашли римского, сложно сказать. Античного величия не просматривалось, хотя некоторая помпезность колонн, больших окон и высоких потолков напоминала итальянскую архитектуру времен Муссолини. Одно время это кафе пользовалось успехом у студентов Первого медицинского института, расположенного неподалеку. Но постепенно «Рим» стал сборищем окрестных наркоманов…

Мы с Сашей выпили несколько бутылок сухого вина в «Риме» и в сквере напротив. Посреди сквера и сейчас стоит полнофигурный памятник изобретателю радио Попову. На соседних скамеечках тогда всегда поддавали. Где-то на этих скамеечках мы с Сашей Бакуменко и потеряли друг друга. Заодно я лишился и спортивной сумки со всей амуницией. А это летний спортивный костюм германского производства, майка сборной Франции. Я ее обменял на майку сборной Советского Союза, когда защищал честь державы на матче с французами в Сочи в 1969 году. Исчезли кроссовки финской фирмы «Кярху». Но главное – в сумке были мои специальные прыжковые туфли. Левая, с пяточными шипами, фирмы «Адидас». Правая, без пяточных шипов, фирмы «Пума». Сейчас моей тогдашней драмы не понять. Ну накопил денег, пошел в спортивный магазин и купил все, что надо. Напомню, тогда хорошее снаряжение можно было достать с большим трудом… Конечно, я горевал. И вот вскоре после описанной выше встречи в «Сайгоне» с Сергеем Довлатовым я снова оказываюсь на Петроградской стороне. Стою, помнится, в телефонной будке возле ДК Ленсовета, куда-то звоню. Помню, дул омерзительный ветер и привычно моросил дождь. Вдруг я вижу низенького субъекта, шаркающего по лужам. На нем мой германский спортивный костюм, впрочем уже потерявший вид, на ногах кроссовки «Кярху». Кроссовки субъекту велики размера на три, вид клоунский.

Я выскакиваю из будки и устремляюсь к алкашу.

– Эй, любезный, где это вы взяли? – спрашиваю, касаясь рукава спортивного костюма.

«Любезный» смотрит на меня несколько осоловело и на ходу отвечает:

– А что?

– Так это моя вещь! И обувь…

– Я это в карты выиграл. Все честно, – отвечает «любезный».

– А не было ли там таких спортивных туфель с шипами?

Алкаш отвечает охотно:

– Были. Но я в них попробовал ходить – неудобно. Об асфальт шкрябают. Да и цвета разного.

– А нельзя ли мне их назад получить?

– Можно за бутылку.

Мы как раз останавливаемся у моста через Карповку возле магазина с винным отделом.

– Приходи сюда через час. Я их тебе принесу, – предлагает забулдыга.

Загаженные костюм и кроссовки мне не нужны, но шиповки! Одним словом, через час я пришел, а алкаш не явился. Стоило его сразу придушить, но тогда я проявлял избыточный гуманизм.

Сколько всего вмещает в молодости один год жизни! Довлатова я еще несколько раз в «Сайгоне» встречал. Еще б на одну историю воспоминаний хватило. Но не стану спекулировать на имени прославленного литератора. А лучше расскажу о том, как пересекся с ним относительно недавно. Это уже петербургские времена, но предыдущая история требует логического завершения.